Неприкаянные - Эйлин Фарли

она обратила на тебя внимание, значит, у вас могло что-то срастись раньше. Ты профукал время, я — сильно хотел наверстать упущенное, покорить и покарать её — всё смешалось. Мы оба перегнули палку. Из-за страха. Боязнь жить. Два гребаных мертвеца — вот кто мы! Давай, что ли, выпьем, не чокаясь, еще разок?

Келли опрокинул стакан, о котором на время забыл.

— Думаешь, тогда, в беседке у Вульфа, что было? Медляк и «обжимания»? Ни хрена, Роберт! Ни черта подобного! Мое покаяние — вот что. Мэй. Знаешь, она пожалела меня, обняла. Меня! Конченую тварь… Папаша. Я всегда не дотягивал до него. Слабее физически, не такой волевой. Он с детства пытался слепить из меня себе подобного. Жесткого, грубого самца, для которого женщина — ноль без палочки. То похвалы с одобрительными ударами по спине за достижения в спорте, то побои и унижения за проявления, по его мнению, слабостей. Вечное напряжение и страх. Не был я похож на него. От тыкал тем, что я пошел в слабую, безвольную мать. Мне нравилось отыгрываться на девчонках в школе. Дуры дурами. Как и моя матушка. Все они — плюс-минус одинаковые. Я рано смекнул, что не благодаря физической силе и давлению, а хитрости и цинизму можно горы свернуть. Доказать папаше, что тоже что-то могу. Могу быть лучше него. Умнее. Более умело, на тоненького обхаживать баб, а затем брать их так, как захочется. Малышка-Мэй! Детство с ней в этом твоем «городишке». Побеги из дома. Невинные поцелуи в щеку. Смех до потери голоса, до икоты. Она бы излечивала, не позволяла душе чернеть.

— Толстушка, — прервал его. — В детстве она была полненькая и колошматила пацанов.

Келли прыснул первым, я — следом.

— Я б глянул на те сцены. Да что уж там, жестоко отомстил за один только насмешливый взгляд в ее сторону, — сказал Келли, тяжело вздохнув после секундного веселья.

— Эх, Роб, поздно пришло понимание. Пусто, плохо! Рад, что ты пришел. Очень рад! Я всё испоганил. Она добилась в итоге своего. Я проиграл и теперь знаю, что такой, сломленный и слабый, не нужен ей. Она выжгла черное нутро. А ничего другого там и не было. Огромная многолетняя «работа», чтобы стать мразью. Всё похерено, понимаешь? Я иссяк! — Келли откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

Эйден.

Он больше не был для меня монстром. Самое искреннее сочувствие и то странное чувство. Солидарность с ним. Эйден не хотел жить. Он! Человек, который со злой насмешкой говорил о том парне, что покончил с собой из-за него. Боль, смерть другого — были для него «недоразумением». И его жуткая беда! Я шел в дом Келли, испытывая страшную ярость. Когда он закончил говорить — общую с ним скорбь и апатию.

— У меня есть к тебе предложение, Эйден.

Келли глянул на меня в страхе. Страхе за неё.

— С тобой мне всё ясно, ты — уже покойник. Не сделай это я, так ты самостоятельно уйдешь, верно ведь?

Он кивнул.

— Шанс. В знак уважения к тебе. Знаешь, что такое «Русская рулетка»?

— Да! — шепнул он, сглотнув, и его лицо просияло.

Шанс на её спасение. И мои правила:

— Умру я, твоя «детка» поживет еще сколько-то. Но, думаю, недолго. Поломает зубы на каком-нибудь более сильном, или, наоборот, на истеричном слабаке. Кто-то в итоге прибьет её…

— Я согласен! — уверенно сказал Келли. — Не продолжай, прошу!

Раскрученный барабан.

Шестизарядный кольт. Простая математика. Одна пуля — в башке Томпсона. Четыре — на краю стола. Еще одна — в пасти у «Питона». Нежелание Эйдена жить. Мое — тоже. Два доведенных до ручки человека в ледяном доме, где когда-то творились невообразимые вещи. Похоть, игры на натянутых нервах. Поблекшее зеркало столешницы. Никаких дорожек, кайфа. Всё испарилось, словно сон. Тяжкая, никому ненужная реальность. Полный крах.

— Келли, если ты не против, я, «по праву хозяина» револьвера, буду поочередно это делать. Уж извини, немного не доверяю тебе. «Такая натура», — сказал, ухмыльнувшись.

Невероятно черный юмор. Мы — два бывших, лютых врага. Мужское решение вопроса. Наконец равные условия. Ноль страха.

Келли.

Его мягкая улыбка. Он оценил запредельно циничную шутку. Сказал, что хочет быть первым.

Эйден.

Протянутая мне рука! Ни одной видимой причины отказать ему в последнем рукопожатии. Дуло револьвера, прижатое к его сердцу. Келли сипло выдохнул.

— Готов? — спросил его.

Келли кивнул.

Щемящее чувство жалости к нему! Я глубоко вдохнул. Спусковой крючок…

Гром!

Страшный рок!

Оглушительный хлопок прорезал тихое пространство! Шок от неожиданности! Думал, первая попытка будет холостой. Гул в ушах. Кровь. Его застывший взгляд. Дрожащими пальцами я прикрыл Эйдену веки. Предначертанность. Проклятие и счастье Келли.

Она.

Путь в дом Франк. Без вариантов! Эйден не смог спасти её. Шанс — один из шести в обойме. Истерзанный душевными муками, он покинул мир без физических страданий. Я был тому очень рад!

Франк.

Эйден. Как могла бы сложиться жизнь, не убей я его? Чудовищно, вот как! Суицид? Или, может, побег обратно, в Калифорнию. Сколько бы он там продержался, забываясь с шлюхами под наркотой и алкоголем? Месяц-другой?

Моя свобода.

Тоже бегство. Терзающие душу догадки: он забрал её. Нашел способ. Поднакопил сил и снова пошел в атаку. Ну, побегала бы она от него какое-то время. Уехала в свой поганый Нью-Йорк. Элитные тусовки, блеск, новые образы, высший свет. Цель, ради которой она принесла на жертвенный алтарь весь остальной мир.

Странные мысли.

Богема. Легко вписывающийся в светские мероприятия Эйден. Она. И я. Трое. Ноль ревности к Келли. А у него — ко мне. Не приятели и не друзья. Или мы могли бы дружить? Обходительность и утонченность Келли. Он бы мог многому меня научить. Очень-очень странные мысли, правда… Это болезненное влечение Франк сразу к обоим.

Ночной клуб.

Центр Нью-Йорка. Двое классно выглядящих студента за барной стойкой. Совершенно разные внешне. Франк, дарящая жаркие поцелуи то мне, то Келли. Редкие укоризненные взгляды зевак. Это в большом городе люди более менее раскрепощены, а в Майнсити за такое бы распнули.

Одна девушка.

Два парня. Открытые отношения. Ноль стеснения на публике. Неправильно? Ненормально? Возможно, так. Делить женщину с кем-то еще? Смотря с кем. Келли тоже был достоин. Он боролся за нее до последнего вздоха. Павший воин, заслуживший почетное место рядом с богом Одином на вечном пиру в Вальхалле. Он, а вовсе не его солдафон-папаша. Я хотел, чтобы Келли попал не в дурацкий христианский ад, а в место получше.

Другой человек.

Таким я добрался к ее дому.