Вдова в январе - Андрис Колбергс

Спустя десять минут Арнис был уже в комнате мастера, отделенной стеклянной перегородкой от цеха, широкого четырехугольного помещения, посередине которого тянулась конвейерная лента с низко висящими над нею лампами дневного света. По обе стороны ленты жужжали электрические швейные машины. Как обычно в швейном цехе, в синеватом свете ламп плавали серебристые, посверкивающие пылинки. Работницы, не поднимая головы, быстро хватали из проплывающих мимо пластмассовых ванночек выкроенную деталь и так же быстро клали обратно, как только была сделана нужная строчка.

И лишь у пуговичного автомата, точно петух среди кур, возился с отверткой механик — единственный мужчина в этом женском царстве, в белоснежной рубашке, с галстуком, в коричневом пиджаке.

— Как он был одет? — спросил Арнис.

Обе женщины пожали плечами. Наконец старшая осмелилась:

— Уж что одет, это точно, не голышом!

— Ну, попытайтесь вспомнить еще раз! В пальто? В куртке? В пиджаке?

— Ну, не особенно высокий и не особенно низкий, иначе мы бы его заметили. Мы у самой двери стояли, ему между нами пришлось проталкиваться. Шляпа такая, самая простая.

— Да-да... Шляпа, это я тоже заметила, — подхватила младшая, совсем еще девчонка.

— В руках у него что-нибудь было? — настаивал Арнис.

— Парусиновый чемодан. Верх и бока дерматиновые, с большими, блестящими...

— Хромированными, — вставила младшая.

— С большими хромированными застежками, а бока парусиновые. В такую мелкую черно-красную клетку. Кажется, у нас «Сомдарис» такие делает, довольно часто на улице попадаются.

Больше о мужчине, который вышел из парадной рядом с кафе в третьем часу, Арнис ничего узнать не смог. Свидетельницы даже не назвали приблизительный его возраст, так как лица не разглядели.

Выйдя, мужчина повернул направо и спокойно удалился.

Человек с чемоданом, и как раз незадолго до трех! Сколько там на лестнице может быть квартир? Десять? Хорошо, пусть даже двенадцать! Хоть бы и пятнадцать! Это уж, конечно, придется зайти во все, выяснить, расспросить. Был у вас вчера гость? Во сколько ушел? Ах, около трех? Спасибо! Где живет? Есть у него спортивная сумка или чемодан?

Пока Карлис Валдер рассматривал женские фотографии — они уже были увеличены до размера открытки, — взгляд Бертулиса блуждал по комнате. В самом центре стоит большой цветной телевизор. Когда Бертулис входил, он был включен, да так и остался включенным, Валдер лишь убрал звук, чтобы не мешал разговаривать. Певицы, когда не слышно музыкального сопровождения, выглядят весьма импозантно со всеми их жестами и телодвижениями. На письменном столе, покрытом толстым зеленым картоном, инструменты Валдера: Бертулис оторвал его от работы. На самом видном месте стоит коробка с одинаковыми металлическими крючками — видимо, детали какой-то подвески или ожерелья. Картонная коробка с отшлифованными кусочками янтаря, наковаленка на круглом деревянном чурбачке, различной формы щипцы и пассатижи, чтобы выгибать мельхиоровые пластинки и дужки, мелкие винтики, комплект мелких сверлышек и зубоврачебная бормашина с мягким приводом. Все в определенном порядке, все под рукой.

В дальнем углу комнаты, частично отделенном четырехдверным темным полированным шкафом, застеленная кровать. Если не считать почетных грамот и дипломов над письменным столом — за выставлявшиеся работы или за успехи в футболе, — стены голые и комната какая-то нежилая.

Бертулис сидел на единственном стуле, Карлис в коляске. Он отъехал к широкому окну, где было много света, и раскладывал врученные ему фотографии на две кучки. Бертулис встал рядом с ним. За окном тянулась главная улица с ее кипучей жизнью, трамвайными звонками и фырчанием легковых машин, которое особенно раздражало, когда на перекрестке зажигался зеленый свет и стая машин с ревом устремлялась вперед.

— Порядок, — сказал Валдер. — Вот этих пятерых я видел. Астра, — он еще раз вгляделся в правильный овал лица с длиннющими ресницами, — эта приходила только фотографироваться. И эта маленькая тоже, но имени ее я не знаю. Заставляла Димду выходить из комнаты, когда переодевала платье или блузки для демонстрирования. Другие обычно говорят, чтобы не пялил глаза.

— Значит, вот с этими тремя были интимные отношения?

— Я не хотел бы их оговаривать... Это было бы бестактно с моей стороны...

— Нам же надо найти убийцу.

— Вы помните халат Димды? На крючке висит у печки. Мягкий такой, пушистый... Серый, с серебристой крапинкой. Кому-то из Аргентины прислали, и Рудольф перекупил за большие деньги. Потом хвастал, что такого даже у императора нет.

— Не помню. Я в осмотре комнаты почти не участвовал.

— А что я могу подумать, если я видел этих женщин на кухне или возле туалета одетыми только в этот халат? Димда ни одну из них не любил. Я его за это презирал и сейчас еще презираю.

— А что сам Димда говорил?

— Как-то сказал, что он дурак — в своей округе ворует. Кто-нибудь еще навесит ему по маковке.

— Он это серьезно высказал?

— Вроде бы. Вот это Элита, — и Валдер протянул фотографию женщины в купальнике в точечку, — прибегала ко мне прятаться. Все в том же халате, одежда под мышкой, в руках туфли, еле дышит от страха. Машет мне, чтобы я молчал. Она замужем была. И каждый раз скрывалась, когда позвонят в дверь, а особенно тогда...

— Когда это было?

— Давно. Осенью. Или в начале зимы?

Бертулис взглянул на пометки на обороте фотографии. Элита Заскевич. Снималась неоднократно, последний раз в декабре.

— А не могло это быть в декабре?

— Нет. Раньше. Может быть, бывала и в декабре. Если кто-нибудь приходил, я старался не высовываться и не путаться под ногами. Иной раз Димда сам позовет. Часто кофе надо было сварить, потому что фотограф он был отличный, позировать у него приходилось часами, пока не сделает такой снимок, какой хочет. Тогда мы сидели в перерывах и кофе пили. Иной раз сюда приходили телевизор посмотреть, если интересная программа. Насколько он со мной был хорош, — такого хорошего соседа у меня уже не будет, — настолько с женщинами вел себя гнусно! — В глазах Валдера вспыхнула злость. — Он считал, что все женщины только для того и созданы, чтобы с ними баловаться! Верно, врал им и обещал бог весть что. Сам как-то говорил мне, что достаточно только десяти минут красивого вранья. Для любой достаточно. Должна же была когда-то и расплата наступить за эту ложь, ничто не вечно под луной!

Бертулис сунул фотографии в карман, но уходить еще не собирался.

— Ему не дано было понять, что любовь должна быть святыней, — с жаром продолжал Валдер. — Он не понимал, что ради любви могут жертвовать собой. Для него любовь — это только когда кровать скрипит! Прискорбно! Его любовь не могла толкать на высокие чувства, у него...

— Скажите, а кроме того архива, который мы взяли, был у Димды еще какой-нибудь?

— Думаю, что нет. — Валдер сразу насторожился, и Бертулису показалось, что даже слишком.

— Может быть, он какие-то негативы спрятал или уничтожил?

— Не думаю.

— Вам не приходилось видеть фотографию, на которой сняты женщина и кабан?

— Нет. Определенно — нет!

— Женщину зовут Мудите. Фотографии у нас еще нет, но в ближайшее время мы ее раздобудем. Мудите... Попытайтесь вспомнить...

— Как я могу вспомнить, если впервые слышу такое имя! — резко ответил Валдер.

На этом разговор кончился, и инспектор Бертулис распрощался. Спускаясь по лестнице, он решил сначала отыскать Элиту Заскевич. То ли на работу к ней поехать, — хотя уже довольно поздно, — то ли прямо домой...

— Не будь дурой! — наставляли сослуживицы. — Если хочешь его удержать, надо действовать! Ни один мужчина добровольно не скажет: я хочу на тебе жениться! Если он это говорит, то это уже заслуга женщины. Их надо ставить перед фактом, и только тогда они открывают рот!

— Это будет нечестно, — возражала Мудите.

— Ты хочешь, чтобы его перехватила другая?

Понемногу в шкафу Рудольфа Димды стала скапливаться одежда Мудите. Сначала появился халатик, потом ночная рубашка, за ними последовало платье, блузка и выходные туфли.

Рудольф забеспокоился, но старался не выдать себя, чтобы не обидеть Мудите. Паула долго не протянет, должен же кто-то заботиться о хозяйстве. И все пытался придумать, как покрепче привязать Мудите, не обременяя себя обязанностями главы семьи, хотя и понимал: любое начинание, в котором права не сбалансированы с обязанностями, в самом зародыше обречено на провал.

Ловушку помог устроить и Карлис. Вначале он предлагал перебраться жить к Пауле, чтобы Рудольф с Мудите заняли и его комнату, но, когда Рудольф категорически отказался от подобного свадебного подарка, у Карлиса возникла новая идея. Он посмотрел чердак, где хозяйки сушат белье, и нашел, что чердак высокий и там еще много свободного места. Потом, никому ничего не говоря, пригласил опытного строителя, чтобы выяснить, возможно ли там устроить мастерскую и во что это обойдется. Строитель походил с метром в руках, полазил по стропилам, постучал костяшками пальцев по трубе. И все удивлялся, как это такой чердак не попал на глаза какому-нибудь художнику, потому что свет здесь падает сверху, прямо из слуховых окон в крыше. Если поставить две стены и настелить пол, то мастерская выйдет немного меньше нормы, зато не будет мешать хозяйкам сушить белье и не надо будет техническую инспекцию упрашивать, чтобы та приняла зажмурясь.