Книга домыслов - Эрика Свайлер

Воздух рассекал извивающийся хвост мечехвоста. На берег размеренно накатывали волны, а вместе с ними ползли эти существа. Ветер, приносящий мечехвостов, и пляж, заполненный теми, кто ходил на похороны.

Вернувшись в дом, я позвонил Черчварри, но никто не взял трубку. Рядом с клавиатурой лежали «Легенды и стихотворения Балтийского моря» – одна из книг, которые мне надо вернуть. Почему мама забивала мою голову сказками о морских королях и женщинах, которые, танцуя, завлекают мужчин в воды рек? Я включил компьютер и прочитал короткое сообщение, присланное мне Энн Лендри по электронной почте. Они все еще рассматривают заявки желающих, но с радостью назначат мне время собеседования, когда мне будет удобно. Еще был вопрос, касающийся моего переезда. Меня предупреждали, что денег на мое обустройство на новом месте у них просто нет. Я написал, что позвоню ей днем двадцать пятого. Было еще одно сообщение из Блу-Пойнт. Поблагодарив меня за проявленный интерес, мне сообщали, что в связи с урезанием бюджета должность, на которую я мог бы претендовать, сокращается.

Где-то в глубинах моего электронного ящика, погребенное под спамом, покоилось сообщение от Раины из Шорхема. Она отыскала Грету Коениг, вернее Грету Рыжкову. Мое предположение оказалось верным, хотя Грета не так долго носила фамилию своей матери. Кажется, ее мать повторно вышла замуж, и дочь взяла фамилию отчима. Виктор Маллинс из Нового Орлеана. 1826 год. Это стало отправной точкой для дальнейших поисков, однако возникал вопрос: как так получилось, что Катерина Рыжкова второй раз вышла замуж? Значит, до этого она овдовела. Я принялся листать журнал, осторожно касаясь пальцами покоробленных страниц. Ближе к середине, прежде чем журнал начала вести другая рука, я наткнулся на тщательно выполненный рисунок судна, являвшегося, судя по всему, прототипом тех пароходов, что когда-то бороздили воды больших рек нашей страны.

Я посмотрел в окно. В окнах дома Мак-Эвоев горел свет. Я увидел силуэты Фрэнка и Ли, сидящих на диване в гостиной. Все как всегда. Я думал, что Ли за нами следит, а на самом деле просто мне так хотелось думать.

Я приступил к поискам. В промежутке между 1824 и 1826 годами нужно было отыскать наводнение – достаточно сильное, чтобы оно могло погубить труппу бродячих циркачей, а быть может, весь цирк, передвигающийся на судне. Трагедия должна быть весьма кровавой, со многими человеческими жертвами, чтобы вещи, случайно избежавшие уничтожения, были наделены таким горем, что стали носителями проклятия. В глубине души я понимал, что все делаю неправильно. Спешка – враг исследовательской работы, а дикие идеи – тем более, но журнал попал ко мне вопреки всем законам логики.

Я потратил несколько часов, прежде чем наткнулся на нужную информацию: в 1825 году Миссисипи разлилась, затопив Новый Орлеан. Катерина Рыжкова повторно вышла замуж тоже в Новом Орлеане. Место и время совпадали.

Я взглянул на маленький рисунок на странице, соседствующей с изображением парохода. Я и прежде его видел, но не обратил особого внимания, сочтя очередной причудой рассеянного оригинала, который, размышляя, рисовал разные картинки. В уголке страницы, над краткой записью об адской жаре и тумане, располагался тщательно сделанный рисунок мечехвоста, выполненный рыжими чернилами.

Закрыв журнал, я покинул дом так быстро, как только позволяла моя больная лодыжка. Мне срочно понадобилось постоять у воды, проветрить голову. Из-за полученной травмы по ступенькам лестницы я спускался крайне медленно. Последние две ступеньки смыло во время шторма, но кто-то притащил лестницу из бассейна и приставил ее к основанию защитной дамбы, так что прыгать мне не пришлось. Мечехвосты громоздились друг на друге на песке у моих ног. Днем начался прилив, и вода скрыла от глаз тысячи мечехвостов. Когда я вошел в воду, мне показалось, что эти твари расползаются в стороны, уступая мне дорогу.

Три глубоких вдоха и выдоха. Один последний глубокий вдох. Грудная клетка расширена до предела. Все мускулы напряжены. Наполнив легкие воздухом, я погрузился в черноту умиротворения ночного купания. Внизу кипела жизнь. Хвосты, изгибаясь, скребли по панцирям. Надо мной – вода, а выше – небо. А между всем этим, посредине, я плыву все дальше и дальше во тьму.

Я на мгновение приоткрыл рот – только для того, чтобы почувствовать вкус соленой воды.

Существует некая цикличность происходящего. Паулина знала, что ее мама утонула. Моя бабушка также обо всем этом прекрасно знала. Все они, должно быть, испытывали страх, как испытывают страх члены семейства Валленда каждый раз, становясь на канат. Любой порыв ветра может стать для них роковым. Канат стал их проклятием. Горькие думы и прошлые трагедии способствовали этому. В «Наложении заклятий и проклятий» – объемистой книге, присланной мне Черчварри, – говорится, что источником проклятий является записанное слово, преднамеренно озвученное. Внизу хвосты мечехвостов стучали по панцирям. Я вспомнил рисунок Пибоди, изображающий эту тварь. Рисунок парохода появился в журнале незадолго до того, как вода залила и покоробила его страницы. Словно сам этот рисунок призвал наводнение… От попадания в холодное подповерхностное течение у меня что-то сжалось в области живота.

На табличках с проклятиями писали имена жертв, редко что-нибудь еще. Назвав человека по имени, ты либо насыщаешь его силой, либо ведешь к гибели. Это же относится и к вещам. Бесс Виссер. Амос. Эвангелина. Таблички с проклятиями прятали, зарывали в землю там, где их никто не мог найти до тех пор, пока по прошествии многих лет проклятие не сбудется. Найдя табличку, можно разбить ее вдребезги и тем самым разрушить чары – так же, как сожжение писем освобождает от чар бывших возлюбленных. Журнал сам себя сберег, пережил наводнение, нашел пристанище у людей, любящих антикварные книги, людей, которые ни за что не посмеют уничтожить такой интересный артефакт из прошлого. А потом журнал нашел путь ко мне.

Пришло время покончить с проклятием.

Я выпустил из легких немного воздуха и достиг песчаного дна. Ступня коснулась твердого панциря, и я отдернул ногу. Существо тотчас же попыталось сбежать – скользкое и невероятно древнее. Впервые за много дней мне захотелось улыбнуться. Я едва не хватанул ртом соленой воды. Когда я выбрался на берег, то дрожал всем телом.

Горизонт светлел. Теперь я знал, что делать.

Глава 22

Пибоди обрадовала перспектива сделать из Эвангелины прорицательницу. Это решало проблему занятости Амоса и позволяло парню раскрыть свои творческие задатки. Пибоди проводил дни и ночи, рисуя, перетряхивая вещи в дорожных сундуках и конфискуя всякий завалявшийся кусок ткани либо прочие украшательства из других фургонов. К примеру, он позарился на выкованную из железа замысловатую завитушку, украшавшую двери фургона Мелины. Сюзанна лишилась отреза муслина, который она припрятала. У Ната завалялась жестянка «серебряной пыли» еще с тех пор, когда он работал кузнецом. Пибоди выпрашивал, уговаривал, брал в долг. Он заново обставил фургон мадам Рыжковой. Как ему казалось, теперь это был высший шик. Снаружи фургон выкрасили голубой, желтой и белой красками, нарисовав на стенах цветы и геральдические лилии. Внутри стены были обтянуты тканями, а голые доски покрасили в синевато-зеленый цвет, привычный для женских юбок. Пибоди нарисовал розы ветров и звезды на стенах, а из своего фургона пожертвовал мягкие подушечки. Когда работа подошла к концу, хозяин решил, что следует придать берлоге Рыжковой вид претензионной гостиной во французском стиле. Эти преобразования нашли отражение в его журнале. Он зачеркнул строчку «мадам Рыжкова, оккультист» и написал под ней «месье и мадам Ферез, оракулы». Эвангелина стала «ученицей прорицателя». Надпись напротив имени Амоса «мальчик-дикарь» была тщательно зачеркнута, а рядом выведено «прорицатель». Эти, казалось бы, небольшие изменения коренным образом переменили жизнь Амоса и Эвангелины. Теперь они стали Этьеном и Сесиль Ферез.