Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович

Светлана тоже как будто собиралась в дорогу: устроила стирку, развесила в комнате белье, стала собирать вещи. По предварительной договоренности в это же время с прощальным визитом к ней пришла ее приятельница по Москве — дочь посла Индии в СССР — и стала ждать ее у ворот посольства. Ждет полчаса, час, а Светланы все нет и нет. Тут уж и наша охрана забеспокоилась. Заглянули в комнату — белье висит, все на месте, казалось, что и сама хозяйка где-то тут. Лишь когда тревожная информация дошла до резидента, отважились на осмотр всей комнаты. Светланы уже и след простыл — калитка американского посольства рядом (всего 40–50 метров), туда она и прошмыгнула. Один из охранников рассказал, что видел Светлану. С небольшим чемоданчиком в руках она направлялась к выходу, сказав мимоходом, что должна встретиться с дочерью индийского посла. Охранник, естественно, не обратил на это никакого внимания, такие встречи с посетителями у посольских ворот были постоянными.

В эту же ночь из американского посольства Светлана была тайно переправлена в аэропорт Дели, а оттуда — в Швейцарию, где и попросила политического убежища. Швейцарцы отказали, боясь осложнения дипломатических отношений с СССР. Светлана выехала в Италию, но и там получила отказ в убежище. Несколько раз она звонила в Москву и разговаривала с сыном. Оказавшись из-за ее поступка в двусмысленном положении, Иосиф довольно в резких тонах высказал матери все, что думал по поводу ее побега, и отказал ей в разговоре с Катей.

Вскоре беглянка оказалась на американской военной базе в ФРГ, а оттуда была переброшена в США, где власти удовлетворили ее просьбу о политическом убежище.

Нам же оставалось принять необходимые контрмеры, чтобы локализовать попытки спецслужб использовать бегство С. Аллилуевой в целях компрометации СССР. Это был год полувекового юбилея Октябрьской революции и мы не хотели, чтобы праздник был хоть чем-то омрачен. Больше всего мы боялись, что, получив рукопись «Двадцати писем», американцы нашпигуют их махровым антисоветским содержанием, порочащим все наши достижения и идеалы, и за подписью дочери Сталина растиражируют этот пасквиль по всему миру. По своим каналам мы решили упредить американцев и опубликовать подлинный текст «Писем» в «Штерне» или «Шпигеле». А чтобы избавить себя от возможных неприятных сюрпризов, довели до сведения мировой общественности, что оригинал рукописи хранится в швейцарском банке. Против этой идеи был только Н. Подгорный. Он воспринял наши предложения как обливание себя собственной грязью.

Эпилог

На товарищеском ужине в честь прибывшей в Улан-Батор советской партийно-правительственной делегации во главе с секретарем ЦК КПСС Шелепиным хитрый вождь монгольских коммунистов основательно подпоил Месяцева. Цеденбал хотел узнать самые свежие новости о раскладе сил в Кремле. Немного времени прошло, как был смещен Хрущев. Насколько прочны позиции Брежнева? Это промежуточная фигура или он всерьез и надолго?

Месяцев, преданно глядя на Шелепина, заплетающимся языком объяснил малосообразительному монголу, что настоящий Первый — это Шелепин, а Брежнев — так, для декорации. И, восхищенный своей осведомленностью, запел: «Готовься к великой цели».

Похмелье было тяжким. Шелепин, чтобы спасти положение, на обратном пути сделал непредусмотренную остановку в Иркутске, собрал в обкоме партийный актив и произнес речь, в которой демонстративно подчеркивал ведущую роль Брежнева.

Но было поздно. Информация о пьяной похвальбе в Улан-Баторе уже лежала на столе Брежнева. Число свидетельств о «комсомольском заговоре» в Политбюро росло угрожающе быстро.

Председатель КГБ Семичастный был человеком Шелепина. Нужно было немедленно выдвигать на Лубянку своего соратника. Но как снять Семичастного, который немало сделал для того, чтобы он, Брежнев, сместил Хрущева?

И тут в германском «Штерне» появляются откровения сбежавшей в США дочери Сталина.

Впрочем, не будь их, повод все равно бы нашелся.

Глава 17

ДОРОГА В КРЕМЛЬ

28 ноября 1978 года все центральные и местные газеты Советского Союза на первых полосах поместили набранное крупным шрифтом информационное сообщение о Пленуме ЦК КПСС, который состоялся 27 ноября, в понедельник.

По многолетней традиции на «осенних» пленумах обсуждались и утверждались план и бюджет страны на следующий год. Так было и на этот раз. Скользнув беглым взглядом по неизменным, сопровождавшим каждого чуть ли не с детства фамилиям докладчиков — Байбаков и Гарбузов — обыватель, подавляя зевоту, переходил ко второй части информационного сообщения, где, опять же все по тому же скучному протоколу излагались кадровые перестановки в высших эшелонах партийной власти.

Из кандидатов в члены Политбюро переведен Черненко. Кандидатами избраны Тихонов и Шеварднадзе. Из состава Политбюро выведен — «по состоянию здоровья и по его просьбе» — Мазуров. Секретарем ЦК КПСС избран Горбачев М. С.

А это еще кто такой? Большинству населения имя нового секретаря абсолютно ни о чем не говорило. Да и не вызывало любопытства: наверное, опять какой-либо престарелый ленинец из тех, кто близок к дорогому Леониду Ильичу. Других в священный ареопаг не допускали.

Миллионы разочарованных, стосковавшихся по переменам граждан не подозревали, что пройдет совсем немного времени, и про этого человека напишут чуть меньше, чем про Иисуса Христа, но почти столько же, сколько про Наполеона, Ленина, Сталина и Гитлера. Несмотря на огромную литературу о Горбачеве, путь его из пыльного провинциального Ставрополя в древний Кремль до сих пор окутан тайнами, слухами, легендами.

Несостоявшаяся встреча

После реорганизации и последовавшего за ней в конце 1988 года крупного сокращения аппарата ЦК КПСС представленные к увольнению развязали языки. Обычно вышколенные и молчаливые ветераны Старой площади, уязвленные черной неблагодарностью генсека, дали волю своему злословию. С их подачи сначала по цековским коридорам, а затем и по служивой Москве зациркулировал слух о некоторых пикантных подробностях, связанных с избранием в ноябре 1978 года нового секретаря по сельскому хозяйству.

Дело обстояло вроде бы следующим образом. Горбачева вызвали в Москву на смотрины. Но не единственного. Был-де у него могущественный конкурент, о котором он не подозревал. Тоже руководитель крупной парторганизации, но — областной. Аграрник до мозга костей, с целинным опытом работы, лично знакомый Леониду Ильичу еще в бытность того секретарем ЦК Казахстана.

Вызванных в столицу кандидатов на пост секретаря ЦК держали в разных гостиницах. Обоим велели не отлучаться, так как в любую минуту они могут потребоваться для беседы с Брежневым.

И вот долгожданный момент наступил. Генсек сказал Черненко, что готов принять кадры в такое-то время.

— Давай, Костя, сначала этого, из овечьей империи, — якобы произнес Брежнев. — Юра его сильно хвалит. И Миша только что звонил, поддерживает.

Юрой генсек называл Андропова, Мишей — Суслова. Оба протежировали Горбачеву. Симпатии Черненко были на стороне другого кандидата — более основательного, чем легкомысленный ставрополец, у которого, кроме комсомольского прошлого, за душой ничего не было. Но возражать генсеку не стал, смолчал, поскольку был непревзойденным знатоком аппаратных правил.

Скрепя сердце Черненко поручил своим помощникам позвонить Горбачеву и пригласить в ЦК для беседы с генсеком.

Спустя полчаса Константину Устиновичу доложили: Горбачева в гостиничном номере нет. Телефон не отвечает.

Черненко поставил задачу поднять на ноги всех, но ставропольца найти и немедленно доставить в приемную Брежнева.

Однако поиски оказались безрезультатными. Кандидат на пост секретаря ЦК исчез бесследно. Обзвонили другие приемные ЦК, Совмин, Госплан — нет, не появлялся.

— Ну, где твой знатный овцевод? — позвонил нетерпеливо Брежнев, собиравшийся в Завидово и предвкушавший все удовольствия воскресного отдыха в кругу семьи. — Веди скорее.

У Черненко якобы мелькнула шальная мысль сказать Брежневу правду и, воспользовавшись отсутствием Горбачева и нетерпением генсека, предложить кандидатуру своего протеже, который в эту минуту наверняка не спускает взгляда с телефонного аппарата в гостиничном номере. Но что-то сдержало верного оруженосца:

— С минуты на минуту должен быть…

Горбачев не появился ни через минуту, ни через десять. Поиски растворившегося в столице ставропольского партсекретаря были тщетными.

— Вот что, Костя, ты сам с этим овцеводом поговори, — снова позвонил Брежнев. — Мне пора ехать. Скажи ему, что завтра будем рекомендовать его секретарем ЦК…