Прощание славянки - Валерия Новодворская

Женя Прошечкин, изобретатель термина «красно-коричневые», оказался на месте раньше всех. Даже раньше нас с Колей. Он водил группы «боеспособных мужчин» от Красной до Моссовета под трехцветным флагом. Группки были маленькие, по мере поступления волонтеров на Красную. А народ все еще веселился в кафе и пиццериях, и ему дела не было ни до красных, ни до белых. Естественно, мы с Колей оказались в группе «боеспособных мужчин». А тут еще прибыл отряд «Россия» образца 1991 года. Для них это дело было привычным: строить баррикады. Так что его женская часть тоже влилась в состав боевиков. Тут же оказалась Света Власова — самый умелый демороссовский массовик-затейник, у которой идейность сочеталась с редкими организационными способностями и с прилежанием. «Выбору России» очень повезло, что он ее унаследовал. Я никогда не думала, что окажусь способной кричать «Ельцин! Ельцин!». Но в эту ночь хотелось кричать погромче, чтобы услышал Руцкой. Это слово в случае неуспеха гарантировало смерть, и экзистенциальное стремление русской интеллигенции к баррикадам и эшафоту, наконец-то, впервые после августа 91-го, нашло себе цель, место, время, пароль. Никогда так сладко не кричится «Да здравствует король!» — как после его падения, во времена якобинского террора.

Почему решено было защищать Моссовет? Не хватало людей для защиты Кремля. Чтобы окружить двойным кольцом кремлевские стены, понадобилось бы полтора-два миллиона москвичей. А у нас даже после обращения Гайдара не было больше 30–50 тысяч. А тогда, в 18–19 часов, больше 5 тысяч не было (минитмены, демократические «боевики», которые приходят сами, не ожидая мобилизации). Моссовет легко окружить немногим защитникам, у него толстые стены (без танков не пробьешь), есть балкон для речей, средства связи правительственного уровня. Красная площадь недалеко.

А впрочем, главное было — где-то построить баррикады. Что-то защищать. Куда-то звать безоружное население. Чтобы армии было из чего выбирать. Чтобы она решала, какие баррикады разносить из танков — наши или их. Не противостояние власти и народа, по которому стыдно из пушек стрелять, а баррикады — на баррикады. Народ — на народ. Красные — на белых. Гражданская война. А власть где-то сбоку. Она — не главное. Танки сами выбирали мишень.

О, Гайдар в эту ночь показал себя великим стратегом. Жанной д'Арк демократии. И что такое был по сравнению с ней Карл VII? Только символ национальной победы, только клич, только точка приложения сил французов, которым надо было побить англичан. А Ельцин значил больше, чем Карл VII. Указ 1400 — это был вызов силам Ада. И мы не ошиблись, к подворотне Советов прибились все, кого мы ненавидели: гэбисты, нацисты, коммунисты. И они сбросили с Белого дома трехцветный флаг. Плюнули на икону…

У Моссовета нам быстренько раздали трехцветные повязки с надписью «Дружинник». С розовыми ленточками. Я свою храню до сих пор — а вдруг еще пригодится? ДС и партии Гдляна поручили улицу Станкевича. Часть отряда «Россия» и Света Власова были с нами. Мальчики быстренько поставили поперек узкой улицы несколько строительных вагончиков. Задание было ловить депутатов Моссовета, которые были на стороне красных, не пропускать, самых настойчивых вести в Моссовет к Лужкову и Гончару (они уже приехали). Как выяснилось потом, депутаты собрались сдать Моссовет белодомовцам и сделать из него форпост взятия Кремля. Одно змеиное племя… Лужков их там арестовал и 4 октября сдал милиции. Просидели они не больше 2–3 дней (готовя 3 октября по меньшей мере расстрел для своих великодушных противников).

Еще нас предупредили, что по нашей улице будут прорываться баркашовцы (а может, десантники) в автобусах, по 30–40 человек, с автоматами и пулеметами. Это задание получили совершенно безоружные люди. И никто не разбежался! Леша Борисов (ДС) пришел с кочергой. Саша Огородников (христиане-демократы) явился с газовым пистолетом. Саша Шеяфетдинов (ДС) срочно, ночью пригнал машину с дачи, боялся, что к утру будет поздно спасать демократию. Мы подсчитали: против баркашовцев мы продержимся 5 минут, пока всех не убьют, против десантников-профессионалов — 1 минуту (эти стреляли бы сразу). Но отнять автоматы у них мы бы попытались. У меня, конечно, не вышло бы, но такие, как Коля, которых в армии все-таки чему-то научили, могли бы преуспеть. Ко всем несчастьям в довершение у меня были скрючены руки от жуткого артрита. И ноги, и спина. Я даже стоять могла с трудом, сидела перед баррикадой на стуле. Впрочем, для того, чтобы умереть, особой спортивной подготовки не требуется.

Итак, мы пропустили машину с Гончаром и остановили штук 5–6 депутатов, Бабушкина в их числе. Он прямо драться полез, утверждая, что должен быть со своими избирателями. Никто из демократов не дал ему в ответ по шее и не поволок в Моссовет к другим задержанным. Наша доля депутатов ночевала дома. Пусть скажут «спасибо», что не попали в участок. Конечно, «спасибо» они не сказали. Люди Гдляна сначала советовали всем идти домой, но потом, когда народа прибавилось, успокоились и стали вести себя нормально.

По мере подхода волонтеров баррикад становилось больше. Впереди нас выстроились еще три-четыре линии, вплоть до ИТАР-ТАСС. С какими-то рогатками, ежами, частоколами из ящиков. Сзади нас до ворот на Тверскую появились две линии. Это уже было препятствие. Даже для «Альфы». Пока всех не убьешь, тебя просто повалят и отберут оружие. В эту ночь мы сожгли все окрестные заборы, Лужкову в убыток… К утру Ростислав Макушенко, один из старейших дээсовцев, добрался к нам из Петербурга… Мы не видели парада актеров и писателей по РТР, это все было для сидевших дома обывателей. Мы не слышали речи Гайдара у Долгорукого. Мы сидели на своем боевом посту и знали, что не имеем права отлучиться. Нам ничего не надо было объяснять. Нас не надо было ни обнадеживать, ни агитировать.

Каких присяг я ни давал,Какие ни твердил слова,Но есть одна присяга —Кружится голова…Подстережет меня беда,Не обойду свою беду,А вот присяги этойНе выдам и в бреду…Булат Окуджава

Уже после полуночи за мной пришел журналист с «Эха Москвы» и повел выступать в студию на Никольской. Боже, как преобразилась Тверская! Через каждые 40 метров — баррикады, линии обороны, демократы с палками и гитарами. Даже деревья в кадках, украшавшие фасад Моссовета, пошли на то, чтобы перегородить улицу. Линии оцепления доходили до Красной площади; не пускали никого. Удостоверение «Эха» насилу помогло; все ожидали увидеть вражеских лазутчиков и шпионов. Этих людей стоило вооружить, они разнесли бы Белый дом по кирпичикам. Еще позднее, уже днем, появились тяжелые самосвалы с песком; Тверская стала полностью непроходимой.