Анти-Ахматова - Тамара Катаева

Плюс еще кое-что для объема: «алмазное сиянье», «могучая сила», петые-перепетые еще Есениным, «одеяньем шелков шелестит»…

О другом — о войне, блокаде, Ташкенте — в общем, о розах, как всегда.

В изгнаньи сладость острая была,Неповторимая, пожалуй, сладость.Бессмертных роз, сухого виноградаНам родина пристанище дала.

Неужели нету другого слова, кроме как «сладость» — для всего?

Про природу так же совершено необходимо писать, она это делает исправно.

Приехали туда однажды в ноябре, когда листья давно облетели, и Ахматова сказала: «Природа готовится к зиме. Взгляните, какой она стала прибранной и строгой».

Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 594

Борис Леонидович спросил Ахматову, умеет ли она полностью читать по-латыни название своего сборника «Anno Domini МСМХХI». Она ответила, что когда-то могла это сделать, а сейчас не уверена. Борис Леонидович стал вспоминать многосложные латинские числительные и довольно уверенно произнес полностью все заглавие, явно гордясь своими познаниями латиниста.

Вяч. Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 475

К слову сказать — очень плохое заглавие, в прежнем стиле манеры и позы. Ибо как прикажете читать: «Anno Domini millesimo nongentesimo vicesimo primo» (не думаю, чтобы и сам поэт твердо произнес эту кухонную латынь), или «Anno Domini тысяча девятьсот двадцать первый» (безвкусица порядочная)?..

ИВАНОВ-РАЗУМНИК. Анна Ахматова. Стр. 339–340

Если не с иронией, латынь по-латыни можно использовать только тогда, когда полностью ею владеешь. Это как минимум.

Иначе это уж слишком смешная претензия.

TABLE TALKS

Ахматова много читала и много запоминала. Ее вкус — не собственный, а угаданный хитрым умом — бесперебойно работал, как фильтр: какие знания важны, какие — нет. Общая картина вырисовывалась величественная — Анна Ахматова знала, ЧТО надо любить и ЧЕМ восхищаться. В глубину — в собственное познание предмета — эти знания не шли. Ее образованность была чрезвычайно поверхностной. «Кафка писал обо мне и для меня» — все, что она смогла сказать об основном блюде джентльменского набора. Звучало беспроигрышно, как угадывание года при разговоре с сомелье. «По-европейски, первоклассно». Эффект нужен был только этот.

Опускаю сплетни, славу, «проклятый вопрос» — половой — и вот что остается.

Кто-то, кажется, Рыкова, говорила АА, что приходящие к ней гости всегда разговаривают с АА по 4 пунктам: 1. Ее болезнь, 2, 3,4 (не написано). И когда поговорят по всем этим 4 пунктам, то уже умолкают и больше ни о чем не говорят.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 182

Это так и осталось до конца жизни. Эти пункты можно вписать.

2. Ее слава.

3. Старорежимные красивости (как она видела царя, в котором часу полагалось ходить на службу, какой толщины была любовница у Блока и пр.).

4. Для увековечивания своего величия какая-нибудь очень короткая фраза или замечание — о Данте, Шекспире или Пушкине. Если же знакомые проверенные, как «верные» у Вердюренов, то тогда в этом пункте ведутся сплетни — разговоры о женском возрасте, разводах, светских успехах и пр.

26 марта 1922.

Мы садимся у окна, и она жестом хозяйки, занимающей великосветского гостя, подает мне журнал «Новая Россия», только что вышедший… Я показал ей смешное место в статье Вишняка, но тут заметил, что ее ничуть не интересует мое мнение о направлении этого журнала. «А рецензию вы читали? Рецензию обо мне. Как ругают!»

К. И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901–1929. Стр. 189

Бродский: Помню наши бесконечные дискуссии по поводу бутылок, которые кончаются и не кончаются. Временами в наших разговорах возникали такие мучительные паузы: вы сидите перед великим человеком и не знаете, что сказать.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 237

У Ахматовой сидела приятельница, ученая дама, засыпавшая меня многочисленными вопросами об английских университетах и их организации. Ахматовой это было явно неинтересно, она молчала.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 441

С Анной Андреевной иногда не знаю, о чем говорить.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 246

Почему-то все так — и Бродский тоже. Он, как всегда, называет это — не может скрыть — но холодно оставляет без объяснений.

Когда я впервые надолго приехал в Москву из Ленинграда и стал ее осваивать и спросил у Ахматовой, с чего начинать, она ответила: «Смотря что вам интересно: если камни, то с Коломенского, если барахло — с Останкина». Как еще назвать коллекцию? Время, когда это барахло было повседневными предметами быта, отстоит от нас на два века назад. Это барахло это время не прожило, оно осталось там, ты можешь видеть барахло и одновременно — видеть время. В общем, разные чувства могут овладевать нами, когда мы смотрим на ложечку для косметики из голенищевской египетской коллекции в Пушкинском музее. Пусть будет барахло. И, когда придя к ней после Коломенского, я рассказал, как уговорил сторожиху открыть мне Вознесенскую церковь и какая там была невыносимая пустота и невыносимая стужа, она спросила «А вы заметили, какая она внутри крохотная? (нетрудно и снаружи заметить). Какой, стало быть, маленький был у Грозного двор!» О Казанской, действующей, не было сказано ни слова, как будто ее вообще не существовало.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 71–72

Потому что религия была вне поля интересов Ахматовой.

«Наше время даст изобилие заголовков для будущих трагедий. Я так и вижу одно женское имя аршинными буквами на афише», — и она пальцем крупно вывела в воздухе: ТИМОША.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 211

Дамы — музы — а особенно музы с особняками и в кожанках — это ей интересно. В «Гамлете» трагедия не в том, что Гамлет — сын короля, а вот Ахматовой Тимоша (невестка Горького) интересна не тем, что у нее никчемный муж, сладострастный свекор и всесильный любовник, а тем, что для прогулок по Волге им выдавали личный теплоход, для прогулок по Соловкам лично ей — кожаные галифе, кожаную куртку. «Она была ослепительно хороша». Ахматова не видит сути вещей. Вернее, может, и видит — она действительно многое видела, но писателю мало видеть, он должен быть готовым это «описать», а это уже те усилия духа, на которые Анна Андреевна была решительно не способна. За это и винить нельзя. Титанов — мало. Притворяющихся — притворяются все-таки не титанами — тоже не очень много. Тех, кому УДАЛОСЬ всех одурачить, заставить называть себя великой душой, — единицы. Напишем ее имя аршинными буквами — Анна АХМАТОВА. (А в этой книге — попробуем стереть.)