Механизм пространства - Андрей Валентинов

— История всепобеждающей любви. Некая Леонора, переодевшись в мужское платье, под видом слуги Фиделио пробирается в тюрьму, где по ложному обвинению сидит ее муж Флорестан. «Любовный треугольник», козни начальника тюрьмы — он хочет тайно казнить заключенного… Короче, в сумраке подземелий Леонора узнает мужа по голосу и спасает его в последний момент. Тут прибывает честный министр и воздает всем по заслугам.

— Странно, — удивился смотритель. — Я был о немцах лучшего мнения.

— В смысле?

— В тюрьму просто так не сажают! А если казнят — то по закону. Уж кому-кому, а немцам это должно быть известно!

— Действие происходит в севильской тюрьме, — уточнил мистер Диккенс. — Двести лет назад.

— Тогда другое дело. От испашек с итальяшками всего ждать можно. Жаль только, что я ни словечка не понял…

— Ради вас могу на английском:

Reward be yours in better worlds,

You have been sent to me by God.

Oh thanks, you’ve sweetly me refreshed;

Your kindness I cannot repay…[47]

Репортер еще раз прислушался к эху.

— Продолжим осмотр? — удовлетворившись отголосками, предложил он. — Я, пожалуй, взглянул бы на отделение смертников.

3

Дождь по‑прежнему лил, как из ведра, но ветер утих.

— Строение слева — тюремная церковь. Кстати, сэр, я живу в доме, который к ней примыкает.

— Не стану напрашиваться в гости, сэр. А в церковь я бы зашел, если вы не возражаете.

— Хорошо, зайдем на обратном пути.

Они остановились перед коваными железными воротами. Мистер Диккенс внимательно наблюдал, как смотритель отпирает замок. Наконец ворота с лязгом отворились. Коридорчик с тусклой лампадкой, еще одна дубовая дверь — и перед людьми предстало Гиблое отделение.

— Здесь имеется общая камера, «одиночки» — для тех, кто ждет исполнения смертного приговора; и еще — Особая. Для тех, чья судьба под вопросом. Вон она, слева. Особая, надо признаться, пользуется дурной славой…

— Там сейчас кто-нибудь есть?

— Есть. Но я не имею права распространяться об этом узнике.

— Понимаю, — кивнул репортер.

И разразился новой порцией оперы:

Bewegt seh’ ich den Jüngling hier,

Und Rührung zeigt auch dieser Mann.

O Gott, du sendest Hoffnung mir,

Dass ich sie noch gewinnen kann…[48]

Из Особой камеры донеслось в ответ:

Die hehre, bange Stunde winkt,

Die Tod mir oder Rettung bringt![49]

Голос заключенного не шел ни в какое сравнение с баритоном мистера Диккенса. Арестант безбожно фальшивил, компенсируя недостаток громкостью исполнения.

— Надо же! — изумился репортер. — Душегуб знает «Фиделио» в оригинале! Однако вокал удручает. Сэр, с меня достаточно. Нас ждет церковь.

В церковь смотритель вошел первым, подняв над головой фонарь. Здесь царила непроглядная темень. Церковь казалась едва ли не самым унылым местом во всем Ньюгейте. Свет фонаря, словно ножницы, вырезал из мрака фигуры — хлипкий столик перед алтарем, грубо сколоченную кафедру, зловещего вида скамью; в какой‑то миг свет отразился от оконного стекла.

Решетки на окне не было — в храме сей атрибут сочли неуместным.

— Нерадостно, — буркнул репортер. — Окна выходят на улицу?

— Да. Вот, извольте видеть… Что с вами, мистер Диккенс?!

С репортером творилось что‑то жуткое. Тело его сотрясли конвульсии, как в пляске святого Витта. Конечности дергались, словно у тряпичного озорника Панча — невпопад, каждая сама по себе. Лицо исказилось, превратясь в страшную маску. Лязгали зубы, на губах выступила пена.

«Черный Арестант! — обмер смотритель. — Ему заказан вход в храм Божий, вот его и корежит! Господи, спаси и сохрани!»

На подгибающихся ногах он попытался обойти исчадие ада. Но тут из глотки монстра исторглось шипение змеи, а следом — рычание зверя. «Пс-с-ся-я кр-р-рев-в!» — возопил Черный Арестант, вне сомнений, призывая Сатану, и протянул к горлу жертвы костлявые руки. На запястьях блестели металлические браслеты — конечно же, это были кольца кандалов, какие Черный Арестант носил при жизни.

— Не надо, сэр, — попросил смотритель и лишился чувств.

Приступ у мистера Диккенса сразу прекратился. Далее он действовал быстро и целенаправленно. Убедившись, что смотритель жив, репортер без лишних церемоний сорвал с него куртку и шляпу. С неожиданной легкостью он взвалил обмякшее тело на плечо, отнес в угол за алтарем, чудесно ориентируясь в кромешной тьме, где и сгрузил несчастного в сундук подходящих размеров.

С чужой одеждой, фонарем и связкой ключей лжерепортер покинул церковь. Ему не понадобилось и минуты, чтобы справиться с замком на воротах Гиблого отделения. С дверью также не вышло заминки.

— Казимир, друг мой, это вы? Как я рад вас видеть!

— Тише, Андерс. Сейчас я вас освобожу.

Скрежет, щелчок, и Андерс Эрстед от души обнял князя Волмонтовича.

— Поторопитесь, — князь был смущен, но старался не подать виду. — Наденьте вот это. На дворе гроза, вас не отличат от смотрителя.

— Что с ним?

— Обморок. У него слабые нервы. Идемте, я выведу вас.

— Как?!

— Увидите.

У выхода из отделения Волмонтович оглянулся, желая удостовериться, что не забыл запереть Особую, и узника не хватятся раньше времени. К сожалению, именно в этот момент отворилась наружная дверь, и в коридор шагнул надзиратель. Он отлучался по нужде, а теперь вернулся на пост.

Свет масляной плошки упал на лицо Эрстеда.

— Какого черта?!

Князь развернулся быстрее молнии, но его вмешательство не потребовалось. Кулак датчанина, двигаясь по восходящей, изо всех сил врезался в челюсть надзирателя, отправив того в глубокий нокаут. Малыш-Голландец Сэм мог бы гордиться таким апперкотом.

— Занятия боксом пошли вам на пользу, — ухмыльнулся Волмонтович.

До церкви они добрались без приключений. Одежда смотрителя вместе с ключами отправилась в сундук, составив компанию мирно почивавшему хозяину. Князь подтащил к окну тяжелую скамью, влез на подоконник и, дождавшись очередного раската грома, одним ударом плеча вышиб оконный переплет.

— Вперед!

Оказавшись на Олд-Бейли, оба бегом свернули за угол. Карета с погашенными фонарями ждала их возле пустынного рынка.

— Как вам удалось добыть пропуск? — поинтересовался Эрстед, вымокший до нитки.

— Исключительно за счет вашего обаяния, друг мой. Вы произвели на пана Ротшильда поистине неизгладимое впечатление. Когда я сообщил ему, в какое положение вы попали, он превратился в фейерверк денег и связей. К утру мы должны быть в Дувре — нас ждет корабль. Багаж укреплен на крыше, можете не беспокоиться.

Кучер, молча сидевший на козлах, едва заметно улыбнулся. Загляни кто-нибудь сведущий ему под шляпу — узнал бы в вознице личного секретаря Натана Ротшильда. Банкир не зря полагал, что Джошуа хитер и деликатен. Вот и сейчас молодой человек счел для себя честью лично выполнить поручение хозяина.