Седьмая принцесса - Элинор Фарджон

Тут Тома Кобла и рассчитали.

Вернувшись к Салли Дрейк, он снова взялся за свою коричневую книжку. И кудесил помаленьку: то у него речка вспять потечёт, то снег сахарной глазурью заблестит, то школа на верхушку дуба взгромоздится, и дети примутся, точно белки, на урок лазить. Погнал фермер Джолли овец на скотобойню, а они, завидев мясника, превратились в белые облачка и растаяли в голубом небе. С той поры, едва на небе появлялось белое облако, деревенские непременно говорили друг дружке:

— Вот Джоллина овечка гуляет.

Так и минуло семь лет с тех пор, как Том вернулся из волшебной страны. И был он теперь совсем взрослым парнем, ему исполнился двадцать один год.

Как раз в день своего рождения Том гулял возле реки и повстречал хорошенькую незнакомую девушку. Она сидела среди высокой травы в серебряном переливчатом платье и клетчатом переднике. Распущенные волосы волнами струились из-под венка, сплетённого из звезд, а сверху красовалась шляпка с пышными цветами. Девушка тщательно пропалывала лютики на берегу — руками и маленьким садовым совком. Вытащит сорняк — и на этом месте остаётся золотое колечко. Берег был уже усеян, колечками — на всех югопутских невест с лихвой хватит. Понаблюдав за девушкой, Том сказал:

— С добрым утром.

— С добрым утром, — отозвалась девушка, всадив совок в землю.

— Что ты делаешь? — спросил Том.

— Белый свет пропалываю, — ответила девушка.

— На это же потребуется уйма времени! — воскликнул Том. — Погоди-ка!

Он заглянул в коричневую книгу, оторвал молодой побег, трижды махнул им во все стороны, и все сорняки вмиг исчезли. Только лютики отчего-то стали из жёлтых голубыми.

Девушка нахмурилась.

— Ты зачем сделал мою работу? Да ещё такую неразбериху учинил! Голубые лютики! Ужас какой!

— Не ужас, а волшебство, — возразил Том.

— Терпеть не могу волшебство! Только работу портит.

— Зато время бережёт!

— Да кому нужно время, если делать нечего?! — возмутилась девушка и, поднявшись с колен, взглянула на Тома повнимательней.

— А ведь я тебя знаю! Ты — Том Кобл!

— А ты Уна! — обрадовался Том. — И тебе по-прежнему шестнадцать лет, хотя мы семь лет не виделись.

— Минут, а не лет, — поправила его Уна. — За тобой же только что дверь закрылась. Как это ты подрасти успел?

— Зачем пожаловала, Уна? — спросил Том. — Книжку я не отдам, так и знай!

— Ох и надоели вы со своей книжкой! Она мне всю жизнь испортила. Если хочешь знать, Том Кобл, я рассорилась с родными и пришла, чтобы меня украли люди. Думаешь, вам, людям, наша волшебная жизнь интересна, а нам до вас и дела нет? Мне, например, ужасно интересно, как вы тут, на земле, живёте. Вот пойду сейчас в деревню, чтоб меня там украли!

Кивнув на прощание, Уна удалилась, и в тот день Том её больше не видел. Поутру случилось ему проходить мимо трактира «Гирлянда», и там, за стойкой, он приметил Уну: Гарри Блоссом учил девушку перетирать пивные кружки.

— Ничего, скоро приноровишься, — говорил Гарри. — Изловчись как-нибудь так вытирать, чтобы лепестки роз да жемчужины на дне не оседали, а то двойная работа получается.

— Попробую, — ответила Уна. — Только трудно враз позабыть, чему тебя всю жизнь учили. Издержки воспитания. Ба, а вот и Том Кобл! Заходи, Том, заказывай, что душе угодно. Я тут теперь главная и единственная служанка. Трактирщица меня вчера бельевой веревкой опутала. Так что я благополучно украдена и вернусь в волшебную страну лишь через семь лет. Чего желаете?

— Подай-ка мне имбирного лимонаду, — попросил Том.

Уна побежала за бутылкой, осторожно размотала проволоку, и пробка стрельнула в потолок, а за ней вылетела сигнальная ракета и рассыпала по земляному полу разноцветный дождь.

— Попробуй ещё раз, — посоветовал Том.

Уна принесла другую бутылку, пробка снова выскочила, но как только Уна собралась наливать лимонад, горлышко оказалось заткнуто новой пробкой. И так — всякий раз, когда она наклоняла бутылку!

— С третьей наверняка повезёт, — утешил девушку Том Кобл, и Уна поспешила за третьей бутылкой. На этот раз лимонад хлынул в кружку без приключений, а когда пена осела, Тому открылось его прошлое и будущее. Но он, ничуть не смутившись, с удовольствием осушил кружку до дна.

Уна сказала:

— С вас три пенса.

У Тома, как всегда, ни гроша за душой не было. Взяв с пола щепотку опилок, он превратил их в монетки и отдал Уне. Она укоризненно покачала головой:

— Опять колдовские штучки! Ну когда ты научишься жить, как все люди?!

Монетку она бросила в кассовый ящик, а они принялись играть там в орлянку: так и крутились до полуночи, пока трактир не закрылся.

Уна прослужила в «Гирлянде» целых семь лет, но это отдельная и очень длинная история.

Все этич годы старуха Салли Дрейк — по-прежнему бойкая и проворная, даром что ей уже восемьдесят стукнуло, — непрерывно пилила Тома Кобла. Пора, мол, бросить ворожбу и работать по-людски.

На её ворчание Том неизменно отвечал:

— Успеется.

Однако вскоре Джеку Дрейку взбрело в голову жениться, и он уехал в Серрей. Повстречав Герцога в парке, Том предложил себя на место Дрейка.

Герцог жил на другом конце парка, в пяти милях от Югопута, и не слыхивал о деревенских чудесах. И уж, конечно, не подозревал, что рогатые кролики, крылатые олени и золотые башмаки сотворил Том Кобл. А между тем для башмаков к замку пристроили новое крыло, и оно было забито до отказу. Ничего не подозревающий Герцог назначил Тома старшим Лесничим, прибавив:

— Ты, вероятно, уже знаешь здешний лес.

— Как свои пять пальцев, — подтвердил Том Кобл.

Услышав о новой работе юного дядюшки, Салли Дрейк лишь фыркнула и покачала головой. У старухи на всё имелось свое мнение, но она держала его при себе. Какое, в конце концов, дело ей, Салли Дрейк, если на буках зреют виноградные гроздья, на ясенях растут гигантские примулы, а белки на королевском дубе судачат по-китайски. Пускай Герцог сам разбирается, а ей недосуг. Каждый день гуляки обсуждали в трактире новые чудеса, случившиеся в герцогском парке. Уна из-за стойки слышала всё от слова до слова и кипела от возмущения:

— Ну что за нелепый парень! — говорила она, перетирая оловянные кружки. — Всё не как у людей! — Вытертые Уной кружки превращались на полке в пузатых человечков. К счастью, они оставались полыми и по-прежнему годились для пива.

Как видите, Уна презирала Тома Кобла. Она сбежала из волшебной страны к людям и хотела жить по-людски, а Том так и норовил напомнить ей о колдовских повадках её милых родственничков. Том, в свою очередь, считал Уну чудачкой. Зачем лишать себя радостей жизни? Зачем готовить обед на плите, если есть скатерть-самобранка?

По всему по этому Уна, пока служила в «Гирлянде», Тома Кобла не жаловала. А он и не набивался в друзья. О чём говорить с такой занудой?

Конечно, Уна была вовсе не занудой, а просто хорошей, трудолюбивой девушкой. Она хотела приносить побольше пользы и с готовностью бралась за любое дело: жарила и парила, мела и убирала, пиво наливала, перины взбивала. Копала грядки, кормила цыплят, по понедельникам стирала, а по вторникам гладила. Наливала в лампы керосину, кормила сторожевого пса, стояла за Стойкой — всегда приветливая и свежая, как цветок. Трактирщица говорила, что не было б её служанке цены, кабы…

Короче, беда с этой Уной, да и только! Старается, старается, а вся работа насмарку.

Положит капусты в кастрюлю — щи варить, глядь — в кастрюле пыхтит каша! Вымоет поутру крыльцо, а завсегдатаи трактира к ступенькам приклеются, ногой шевельнуть не могут, покуда не пообещают хозяйке исполнить всё, что её душе угодно. Подметёт Уна комнаты, сотрёт пыль, а за веником и тряпкой остаётся россыпь серебряных монет. Примется пиво варить, оно в золотой сироп превратится. Испечёт пирог, а в нём дрозд свистит-заливается, и хорошо, если один! А кто вздумает спать на взбитой ею перине, непременно проснётся в аравийских песках.

Пойдёт картошку копать — принесёт шоколадного крема.

Пойдёт яйца из-под кур собирать — принесёт пасхальные, расписные, с подарком внутри.

Постирает простыни — они превратятся в полотняные салфетки, выгладит салфетки — они носовыми платками обернутся.

Нальёт в лампу керосину — она лунным светом засияет.

Накормит пса, а у него хвост драконий отрастёт. Откроет бутылку… Впрочем, вы уже знаете, как Уна открывает бутылки.

И на исходе семи лет Трактирщица не выдержала:

— Уна, иди-ка ты домой.

— Хозяйка, пожалуйста, не гоните меня! — Глаза Уны наполнились слезами.

— Семь лет истекли, и я беру другую служанку. Ты славная девочка, Уна, но колдовские привычки в Югопуте ни к чему. Из-за вас с Томом Коблом о нашей деревне дурная молва пошла по всей округе.