Миллионер - Артем Тарасов

Далее в письме излагались факты наших взаимоотношений с женой, а также подробно описывался мой ночной арест и привод в отделение, очная ставка со спектаклем жены и с заявлением следователя о личном участии генерала Козлова в этом деле.

После того как я отвез письмо на Петровку, я решил скрыться у моих друзей. Как меня вычислили на их квартире – до сих пор не могу понять! Но в дверь позвонили в тот момент, когда мы играли в преферанс. На пороге стояли двое в милицейской форме.

– Нам нужен Тарасов! Он у вас! – заявили они прямо с порога моему другу, открывшему входную дверь.

Я был уже готов сдаться и вышел к ментам с поникшей головой. Но неожиданно они обратились ко мне довольно мягко:

– Вас вызывают в УВД Москвы!

– Поехали, – ответил я.

– Нет, сегодня уже поздно! Рабочий день там закончился. Вы завтра приезжайте, часам к девяти утра. Вас время устраивает?

Что-то резко поменялось в моей истории! Вежливые милиционеры получили от меня устное согласие и спокойно удалились!

В 9 часов утра я прошел через проходную Петровки, 38, и, обернувшись, на мгновение подумал, что отсюда не выходят! Почему-то вспомнился кавээновский анекдот:

«Из ворот Петровки, 38, выходит двугорбый верблюд. Его увидели граждане прохожие и говорят: „Вот сволочи. Вы только посмотрите, что они с бедной лошадью сделали!“»

Я поднялся на второй этаж, где меня встретил адъютант генерала Козлова в чине майора.

Он предложил чаю, немного подождать приема и тут же стал говорить мне о том, что, дескать, вы же понимаете ситуацию! К нам действительно обратилась легендарная женщина, описала вас как законченного преступника, попросила о помощи! Конечно, генерал не мог ей отказать и согласился все проверить. Конечно, никаких обещаний что-то сделать не по закону он ей не давал. И как она могла растрезвонить всюду эту лживую информацию о нашем генерале – просто непонятно!

Наконец я вошел в большой кабинет, где за огромным столом сидел невысокий абсолютно седой человек. Он поднял на меня чекистский взгляд и, не здороваясь, спросил:

– Ты отправил письмо Пельше?

– Нет, товарищ генерал, я его еще не отправил, – ответил я. – Мы ведь сами можем во всем разобраться!

Он молча нажал на кнопку селектора.

– 101-е отделение мне! – рявкнул генерал в микрофон.

Когда его соединили, он продолжил:

– Доложите, как там дело Тарасова?

И генерал поднял трубку, тем самым лишив меня возможности услышать по громкой связи доклад начальника 101-го отделения. Но доклад, судя по всему, был бойким и занял несколько долгих минут.

– Хорошо! – наконец сказал генерал. – Дело передайте сюда. Больше никаких оперативных действий не производить! Сегодня же с курьером…

Он положил трубку и спросил:

– Все понятно?

– Так точно! – по-армейски ответил я.

– Тогда иди и нигде не трепись! – сказал генерал.

Я, пятясь задом, выскользнул из его кабинета.

Сам процесс о признании брака недействительным получился очень театрализованным зрелищем. Над его постановкой думала и трудилась вся моя команда КВН.

Кроме того, мне повезло с блестящим адвокатом, репрессированным за антисоветскую деятельность и выпущенным из тюрьмы в хрущевскую оттепель.

Он не имел права участвовать в процессе официально, поскольку был судим, но консультировал одну молодую адвокатессу и все, что она говорила, писал накануне он. Очевидно, за это адвокатесса платила ему из своего гонорара. Кроме того, консультант согласился защищать меня в суде еще и потому, что прекрасно знал Овчинникову и истории ее репрессий.

На суде вначале мы поймали подставную свидетельницу со стороны жены…

В заявлении жены в суд было написано: «Не стесняясь гражданки Ухторской, в ее присутствии мой муж меня бил и заявлял, что женился на мне из-за прописки и квартиры в Москве».

В зал вошла незнакомая пожилая женщина. Гражданка Ухторская. При ее появлении я не выдержал и выкрикнул, что никогда ее не видел и прошу меня с ней познакомить. Она развернулась в мою сторону и вдруг произнесла:

– Не хочу я с вами знакомиться! Я сама вас вижу в первый раз!

«Ни фига себе свидетель!» – подумал я. Стало интересно ее выслушать.

Ухторскую предупредили об ответственности перед судом за дачу ложных показаний и предоставили слово.

Она начала с того, что является заслуженным работником культуры СССР и членом КПСС с 1950 года. Как-то она зашла в гости к моей жене, и они сидели на кухне. Будто я вскоре зашел в квартиру и, не замечая Ухторскую, сразу прошел по коридору в комнату. Двери на кухню остались приоткрытыми, поэтому свидетельница все слышала. В комнате я, очевидно, ударил мою жену, так как она слышала хлопок по лицу, а потом громко сказал, что женился на ней ради прописки и квартиры в Москве. После этого сразу же ушел из квартиры.

Была рассказана такая вот история, после которой в суде установилась долгая и тягучая пауза.

– Может быть, это было радио или телевизор? – спросила моя адвокатесса.

– Да что вы! – ответила Ухторская. – Я абсолютно ясно слышала голос этого человека и видела его со спины, когда он входил в комнату и выходил из квартиры.

Тогда адвокатесса посоветовалась с консультантом и задала следующий вопрос:

– Скажите, пожалуйста, гражданка Ухторская, вы ознакомлены с заявлением в суд жены моего подзащитного и с фактами, изложенными в этом заявлении?

– Да!

– Тогда поясните суду, почему в заявлении написано: «…не стесняясь гражданки Ухторской, и в ее присутствии мой муж…». Как же мог мой подзащитный вас стесняться или не стесняться, если он даже не подозревал о вашем присутствии в квартире?

Тут гражданку Ухторскую «повело». Она залепетала что-то несуразное и зашлась запоздалым в ее возрасте румянцем на щеках…

Адвокатесса не дала ей опомниться и зычным голосом прокричала:

– Прошу суд вынести частное определение о возбуждении уголовного дела за дачу ложных показаний на суде гражданкой Ухторской, заслуженного деятеля культуры СССР и члена КПСС!..

Это повергло Ухторскую в панику! Она вначале рывком хотела убежать с трибуны, но потом остановилась и произнесла:

– Я ничего не знаю! Не знаю, что там написано! Меня попросили… я сказала то, что попросили… я ничего больше не могу сказать… пожалуйста… я хочу уйти!!!

Ее отпустили, но на лицах консультанта и адвокатессы расцвели победоносные улыбки.

Выдержки из заключительной речи адвокатессы, придуманной этим пожилым «философом от юриспруденции», я тоже не забуду никогда:

«Уважаемые судьи, мы сегодня не рассматриваем моральный облик Тарасова, который, возможно, ужасен! – сокрушалась моя адвокатесса. – У нас на повестке дня другой вопрос – был брак или его не было. Когда-то Шекспир говорил, что брак – это „Bed and Bread“, что в переводе означает: „хлеб и кровать“. Была ли кровать? Ну конечно, они жили вместе целый год в одной квартире! Был ли хлеб? Несомненно, они питались вместе, это была семья! Я принимала участие во многих процессах, но на столь заведомо ясном по своей сути никогда еще не была. Здесь уместно вспомнить Уголовно-процессуальный кодекс СССР, где написано, что к рассмотрению в суде не могут приниматься дела, у которых заведомо нет смысла! Для присутствующих в зале я поясню: если завтра придет человек и заявит, что он видел, как кто-то украл Эйфелеву башню и он хочет за это подать на него в суд, такое дело суд не примет даже во Франции. Оно заведомо лишено смысла. Наш случай аналогичный! Да, мой подзащитный – аморальный человек! Он даже готов признать, что женился на этой женщине ради прописки и квартиры в Москве!»

В зале повисла гробовая тишина. И адвокатесса, оценив взглядом шок, который произвели ее слова, продолжала:

«Да, он аморальный человек! Но он по-настоящему женился! Они спали вместе, они ели вместе. У них могли быть дети – что же, недействительные дети? Это же абсурд! Рассматривать в суде реальный брак на предмет признания его недействительным не имеет никакого юридического смысла! А вопросы морали, уважаемые судьи, в советских судах не рассматриваются!»

После четырехчасового судебного разбирательства наш брак был признан действительно состоявшимся! И нам разрешили разводиться.

Так началась нескончаемая полоса моих стрессов. Вся моя дальнейшая жизнь была отмечена их чередой, и в конце концов психологическая реакция моего организма притупилась. По-этому я и выжил после того, что со мной происходило. Не попал в сумасшедший дом, не пытался покончить жизнь самоубийством: и когда заказали мое убийство, и когда объявили преступником мирового масштаба, и когда мою жизнь решали бандиты, и дважды после моего побега из России, и когда у меня украли пять миллионов долларов, и еще во многих критических случаях, в которые ставила меня судьба.

Безусловно, у каждого человека в жизни бывали романтические истории, которые не забываются, а оживают в памяти, приятно согревая душу. Они – как старинные фотографии, рассматривая которые мы переносимся в свою молодость или детство. Эти чувства сродни ностальгии…