Все зависит от нас - Владислав Конюшевский

А я, пока ехал в джипе по узенькой брусчатой мостовой, с интересом оглядывался. Тракенен, наши взяли сходу и уличных боёв здесь не было, поэтому разрушенных зданий практически не видел. Зато физиономии всех встречных немцев были сильно похожи друг на друга. Я сначала даже не понял, почему мне это так кажется и только потом дошло — их всех объединяло выражение удивления и страха. Любимый фюрер ведь зуб давал, что на территорию Рейха ни один вражеский солдат не ступит, вот ему сдуру и поверили. А теперь, глядя на наших бойцов, не верят своим глазам и ждут, когда же русские Иваны их резать начнут. Город уже неделю как наш, и фронт ушёл чуть дальше на запад, а они всё в ожидании резни пребывают...

Мы-то, в этот Тракенен, следом за квартирьерами приехали, посмотреть, что нам подобрали в качестве жилья. Поэтому, возле центральной площади, я вышел из машины и спросил у первого попавшегося старикана, который вместе с двумя молодухами тащили куда-то сетку от панцирной кровати, где здесь находится Линден аллее? Так эта троица, сетку моментально бросила, девки спрятались за старика, а тот, сдёрнув с головы суконную кепку, поклонился и дрожащим голосом пустился в объяснения. При этом все тряслись настолько, как будто по окончании объяснения, я им голову откушу. Зрелище было довольно неприятное, поэтому плюнув на заикающегося фрица, прошёл чуть вперёд по улице и узнал о местонахождении Липовой аллеи у нашего регулировщика. Дядька довольно толково объяснил, как туда добраться и мы двинули дальше, в сторону усадьбы которую нам определили под постой. В общем, в тот раз так и не вышло пообщаться с настоящими гражданскими немцами гитлеровского разлива.

Зато потом, когда мы переехали, наобщался — по самое не могу. Пока мы ждали сведений от «тихонь», то в свободное от изучения обстановки время, прогуливались по городу. Так вот что хочу сказать — немцы откровенно лебезили. Вывесив из каждого окна по простыне, типа — сдаюсь, сдаюсь, они и на улицу лишний раз старались не появляться. А те кто осмеливался высунуть нос, старались прошмыгнуть как можно быстрее и незаметнее, а если к ним обратишься с каким-нибудь вопросом, обязательно снимали свои прикольные шапки с длинными козырьками, кланялись и только тогда, отвечали.

В самой же усадьбе, произошла неожиданная встреча. Этот здоровый дом, стоял на окраине, в окружении каких-то хозяйственных построек. Мы подрулили к крыльцу и вместе с Пучковым вошли в наше будущее жилище. По сохранившейся обстановке, было видно, что здесь жили люди далеко не бедные. Там даже настоящий рояль «Беккер» присутствовал и масса картин, развешанных по стенам. Картины были как на холстах, так и нарисованные внутри больших фарфоровых тарелок. Лёха снял одну из них и удивлённо покрутив в руках, спросил:

— Слушай Илья, а зачем они в тарелках рисуют? Или у фрицев посуды слишком много и девать её просто некуда? Ведь уже в который раз вижу — висит суповая тарелка, а в ней картинка...

— Хрен его знает — традиция наверное, а может просто мода такая... Ладно, пойдём второй этаж проверим.

На втором этаже тоже никого не было и были видны только следы поспешных сборов. Всюду валялись какие-то тряпки, а из распоротой подушки, лежащей посреди длинного коридора, высыпалась целая куча пуха. Пока я оглядывался, прикидывая где и как мы разместимся, Пучков уже убежавший вниз, завопил:

— Илья! Смотри что я нашёл!

А нашёл этот неисправимый желудок, несколько банок с вареньем. Пока я добрёл на его крик, он одну уже вскрыл и прицелился откушать:

— Во, гляди — вишнёвое, без косточек! Будешь?

Гек зачерпнул варенье, но больше ничего сделать не успел. Я отобрал и ложку и банку, возмущённо сказав:

— Лешка, ты что — сбрендил? Помнишь, что на инструктаже говорили? Фрицы специально продукты оставляют отравленные, а наши лохи и рады стараться халявой воспользоваться. В двести тридцать шестой дивизии — два отделения так же компотику попило и всё — никого не откачали... А взводного, который хоть сам и не пил, но это не пресёк — под трибунал...

Лешка глядя на банки только вздохнул и заметил:

— Надо будет их не выбрасывать, а на собаке испытать, вдруг не отравленное. Я там на улице пару шавок видел, вот их и покормим. Если не сдохнут — сами съедим — он опять вздохнул, добавив — Вишнёвое — это моё любимое...

— У, проглот! Только собак сам ловить будешь, я тебе в этом не помощник. Я собак живых люблю...

Уже выйдя на улицу, и вдохнув свежего, несмотря на конец февраля уже пахнущего весной воздуха, я унюхал какие-то посторонние запахи:

— Лешка, чуешь — вроде гуляшом пахнет?

Гек, покрутив носом уверенно указал направление:

— Вон оттуда несёт. Глянем, кто там?

— Конечно...

Мне самому стало интересно, кто это на территорию нашего будущего объекта впёрся. И почему сидят не в доме, а в дальнем сарае, похожем на длинный свинарник. Взяв на всякий случай автоматы на изготовку, по большой дуге приблизились к строению. Узкие окошки проходили высоко и глянуть в них не получилось, поэтому подойдя к двери я её распахнул пинком и сразу уйдя с линии возможного выстрела, гаркнул:

— Хальт! Хенде хох!

В полутьме строения что-то звякнуло, бумкнуло и задребезжало, а испуганный тонкий голос охнул:

— Ой, лышенько!

И всё затихло. Кхм... похоже что не немцы, но соваться всё равно как-то стремно... По уму — гранату бы катнуть, только судя по голосу, там или ребёнок, или деваха. И когда испугались, то крикнули вовсе не — «о майн гот», значит — не немцы. Но с другой стороны вдруг там и фрицы присутствуют? Поэтому не суясь в проём и показав Геку, чтобы не расслаблялся, громко сказал, на этот раз по-русски:

— Кто там есть, выходи по одному, а то гранату кину!

Опять что-то звякнуло и уже другой женский голос крикнул:

— Не надо гранату, мы свои!

Хе, похоже действительно наши. Пригнувшись, я вошёл в сарай и увидел, что там, возле перевёрнутого, исходящего паром котелка, стоят три замотанные в платки фигуры. Девчата, лет по двадцать. Одна из них увидев мою форму прерывисто выдохнула и сказала:

— Леська, Стешка, это точно наши

и уже обращаясь ко мне

— вы нас так напугали, мы сначала подумали — немцы опять вернулись...

Я с удивлением разглядывал девушек, а потом поинтересовался:

— Вы откуда здесь взялись? Или из угнанных? Тогда почему в комендатуру не пошли? Там бы вам помогли...

— А мы товарищ командир только вчера вечером из Буглайна сюда пришли. Там сейчас стреляют сильно, вот нам один дяденька солдат и посоветовал уходить на восток.

После упоминания про дяденьку солдата, я пригляделся получше и скинул возраст девчонок года на три — четыре. Они просто грязные и измотанные, а так им лет по шестнадцать не больше. Глядя, как они жмутся друг к другу и преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло спросил:

— Девчата, а почему в сарае то сидите? Почему в дом не пошли?

— Нам, в господские дома запрещено заходить. За это убить могут.

Кхк... Я только глаза вытаращил, не находясь что сказать, поэтому вступил Пучков:

— Вы что, здесь же наши кругом, какие ещё господские дома? Кто вас убьёт?

Говорившая потупилась и тихо ответила:

— Это да, только мы за два года привыкли, что в усадьбу, пока не позовут, входить нельзя... Нам это накрепко вбили...

Твою мать! В этот момент, у меня как-то резко пропало всё сочувствие к гражданским немцам. Значит лебезите суки? Вот так теперь и будет! Ведь в этих девчонок не каратели и не эсэсовцы «вбивали» понятия про «господские дома» и про то, как положено вести себя рабам с востока. Обычные законопослушные и чадолюбивые главы семей этим занимались. Чувствуя, что от этих мыслей меня начинает трясти внезапно нахлынувшей яростью, резко сказал:

— Слушай меня девочки. Быстренько собирайтесь и пошли в дом.

Пока бывшие рабыни увязывали свои узелки, с сожалением поглядывая на опрокинутый котелок с каким-то варевом Лешка тронул меня за руку:

— Командир, в «уазике» НЗ есть, я принесу?

— Само собой, мухой давай, мы в гостиной будем...

А потом мы кормили отощавших девчат разными вкусностями. То есть, это для них обычные консервы — деликатесами казались. Стеша, самая младшая из подруг, похожая на маленького взъерошенного воробушка, в своей деревеньке, находящейся в Западной Белоруссии, такую штуку как сгущённое молоко, пробовала один раз в жизни. В сороковом году, ей отец из города подобное лакомство привозил. И теперь, глядя на эту пигалицу, которая тоненьким слоем мазала белую тягучую массу на галету, сначала умилился, а потом не выдержав сказал:

— Эй, ребёнок, я ведь каждой по банке дал, чего ты её размазываешь? Так и вкуса не почувствуется.

На что она ответила, серьёзно глядя на меня:

— Нет, дяденька командир, очень даже чувствуется. Спасибо вам, храни вас господь...