Дети Бога - Мэри Расселл

— Ну и зря. Больше никогда не шути так! — Пуска содрогнулась. — Если б ты видела то же, что и я в Мо'арле…

У Ха'аналы отвисла челюсть, и Пуска смолкла, устыдившись своей грубости. «Я и впрямь испортилась», — подумала она.

— Извини, — сказала Пуска.

Протянув руку, она взяла лоната и, задержав дыхание, соскребла чешую с его лап.

— Кое-кто думает, что у таких шуток очень плохой вкус.

— Кое-кто думает, что это у лонатов очень плохой вкус, — пробормотала Ха'анала, откусив маленькую лапку, когда Пуска вернула ей зверька. Главным достоинством лонатов было то, что их легко поймать. И Ха'анала, и ее отец привыкли к мелкой жалкой дичи, которую могли время от времени ловить, добавляя к подношениям «традиционного мяса», как его деликатно именовали; но прием пищи всегда был торопливым и скрытным делом.

— Ну и каково там, в городах? — спросила Ха'анала, пытаясь отвлечь зачарованное внимание Пуски от крохотной тушки.

— Тебе лучше не знать, — с видимым отвращением сказала Пуска и отправилась искать дождевые ягоды, чтобы тоже позавтракать.

Затем они поспешили дальше — Пуска, сердясь все сильнее, и Ха'анала, раздраженная почти в той же мере. Отпечатки Исаака были затоптаны лесными тварями, потеющими, интенсивно дышащими, испражняющимися во влажной жаре, и Ха'анала не раз теряла его след, когда тот неожиданно сворачивал к зарослям плодоносящих кустов. А когда вновь натыкалась на знакомый запах, он был смешан с клубами пыльцы вралоджа и вонью гниющих растений и следовать за ним становилось труднее. На четвертый день пути Пуска уже непрерывно ворчала и, останавливаясь, с обиженной основательностью паслась, пока Ха'анала, кипя от злости, рылась когтями под бревнами в поисках горьких личинок — молчаливая, изголодавшаяся, с каждой секундой все больше хотевшая настигнуть Исаака, чтобы поволочь его за лодыжку домой.

— Еще один день, — предупредила Пуска в тот вечер. — Потом поворачиваем назад. Ты слишком голодна…

— Исаак будет еще голодней, — возразила Ха'анала, поскольку никогда не видела, чтобы он питался сам, и начала надеяться, что Исаак ослабеет настолько, что они смогут его догнать.

Но его помет свидетельствовал об ином. В отсутствие тех, кто заботился о нем с младенчества, Исаак справлялся неплохо. Его пищеварительный тракт был способен выдерживать диету рунао, и, вероятно, Исаак следил за тем, как руна собирают корм, — внимательно, хотя и краем глаза. Он уяснил, что можно есть, и понял, как это отыскать. Поэтому сейчас он кормится сам, думала Ха'анала, вспоминая рассказы о том, как в один из дней Исаак начал ходить, а затем и петь, и печатать — сразу. Очевидно, каждый новый навык он репетировал в своем сознании, пока не был уверен, что сможет это сделать, а затем просто делал.

«Он что, планировал уйти?» — спрашивала себя Ха'анала в тот вечер, погружаясь в сон. И что же он рассчитывает найти? Но затем Ха'анала подумала: «Он не ищет. Он убегает». — В ту ночь они спали плохо, а проснулись от грохота ливня, сделавшего невозможным дальнейшее преследование. Все еще не желая признать поражение, Ха'анала сидела на краю леса, безутешно глядя на безграничную равнину и раздувая ноздри в попытках удержать запах Исаака, когда тот растворился в грязи, вбитый туда крупными каплями, и смешался с пахучими следами степных стад. Даже Пуска притихла.

— Ушел, — прошептала Ха'анала, когда померк влажный, серый свет. — Кое-кто потерял его.

— Он сам потерялся. Ты старалась его найти, — мягко сказала Пуска. Обняв Ха'аналу одной рукой, она положила голову на плечо Джана'аты. — Завтра мы пойдем домой.

— Как я сообщу Софии? — спросила Ха'анала у темноты. — Исаак ушел.

27

«Джордано Бруно»

2066–2069, земное время

— Ты шутишь, — настаивал Джон.

Оторвав взгляд от тарелки, Жирный Франц со злостью посмотрел на него:

— Самоубийство все еще считается грехом?

— Как посмотреть… А что?

— Ну, ради спасения твоей гипотетически бессмертной души, дам тебе один совет, — сказал Франц. — Никогда не садись в самолет, пилотируемый Эмилио Сандосом.

«Красочное преувеличение», — подумал Джон и отпихнул в сторону свою тарелку.

— Быть не может, что он настолько плох!

— Говорю тебе, Джонни: я в жизни не видел никого, кто от природы был бы менее одарен, — сказал Франц, с некоторой задержкой проглотив ложку тилапии и риса. — Нико, скажи дону Джанни, сколько у тебя заняло времени научиться летать на катере.

— Три недели, — ответил Нико из своего угла. — Дон Карло говорит, что катеры практически летают сами, но с навигационными программами мне пришлось повозиться.

Джон моргнул. Эмилио трудился над этим уже месяц.

— Должно быть, его мозг под завязку набит языками. Насколько могу судить, — сказал Франц, добавляя к рису чуточку соли, — там нет ни одного свободного синапса, который можно использовать для обучения полетам. Я уважаю настойчивость, но это бессмысленно. Даже Д. У. Ярбро махнул на него рукой. Знаешь, что говорится в докладах первой миссии? — Франц помолчал, пережевывая, затем процитировал: — «Как пилот, отец Сандос чертовски хороший лингвист и весьма приличный медик. Поэтому я отстраняю его от полетных тренировок и закрепляю за ним статус постоянного пассажира, дабы избежать чьей-нибудь смерти». — Франц покачал головой. — Я думал, мне повезет с ним больше, поскольку новые катера почти полностью автоматизированы, но Сандос настолько безнадежен, что мне страшно. — Он взял на вилку кусок рыбы и поверх пухлых щек воззрился на Джона. — Сделай что-нибудь, Джонни. Поговори с ним. Джон фыркнул:

— Разве он обращает внимание на то, что я говорю? Если не считать выволочки, устроенной мне за какую-то чертову ошибку в руанджском сослагательном наклонении, за последние восемь недель Эмилио и двух слов мне не сказал.

В самом деле, было трудно не обидеться. Накачанный наркотиком или трезвый, Эмилио не подпускал к себе никого.

— Где он сейчас? — спросил Джон у Франца.

— Практикуется у себя в каюте. Я не могу больше за ним присматривать — так ужасно это выглядит.

— Ладно, — сказал Джон. — Погляжу, что тут можно сделать. На первый стук ответа не последовало, поэтому Джон постучал сильней.

— Дьявол! — рявкнул Эмилио, не открывая дверь. — Ну кто еще?

— Это я, Джон. Впусти меня.

Последовала пауза, затем задребезжала дверная задвижка.

— Дьявол, — снова сказал Сандос. — Сам открой.

Когда Джон так и сделал, Сандос стоял перед дверью, надвинув на лоб щиток виртуальной реальности, похожий на шлем конкистадора.

Увидев его, Джон чуть не рухнул. Сандос был весь обвешан оборудованием, поверх скреп — ВР-перчатки, кожа под глазами побагровела от усталости.

— Ради Бога, — произнес Джон, забыв о такте. — Эмилио, это глупо…

— Не глупо! — огрызнулся Эмилио. — Тебя послал Франц? Мне плевать, что он думает. Я должен научиться! Если бы у меня на руках не было всей этой мерзости…

— Но она есть, и я никак не могу наладить левую скрепу, а управление катером требует больших усилий, чем виртуальные симуляторы! Почему бы тебе просто…

— Потому, — сказал Эмилио, перебивая Джона, — что при отлете с этой планеты я предпочел бы не зависеть ни от кого.

— Ладно, — пробормотал он. — Я понял.

— Спасибо, — с сарказмом произнес Эмилио. — Если помнишь, когда я был на Ракхате в прошлый раз, кавалерия поспела на выручку с некоторым опозданием.

Джон кивнул, обдумывая этот довод, но не утратив желания спорить.

— Ты ужасно выглядишь, — заметил он, ища повод придраться. — Тебе не приходило в голову, что, если отдохнуть чуток, дела могут пойти лучше? Когда, черт возьми, ты спал?

— Если не сплю, то и снов не вижу, — коротко ответил Эмилио и захлопнул дверь, оставив Джона стоять в коридоре, глядя на голую металлическую поверхность.

— Отдохни хоть немного, черт тебя подери! — проорал Джон.

— Пошел к дьяволу! — рявкнул Эмилио в ответ.

Вздохнув, Джон зашагал прочь, качая головой и разговаривая сам с собой.

Через несколько дней после отказа от квелла Сандос, нарушив монополию иезуитов на оба ракхатских языка, настоял, чтобы Карло, Франц и Нико овладели основами руанджи и к'саном — несмотря на то, что на протяжении всей миссии Франц должен оставаться на корабле. Вскоре Сандос потребовал, чтобы они трудились вместе, причем занятия делались все суровей. День заднем, ночь за ночью Сандос приказывал им переводить то, что он говорил на к'сане или руандже, швыряя вопросы, точно гранаты, и критикуя их ответы на всех уровнях: грамматика, логика, психология, философия, теология.

— Приготовьтесь быть неправыми. Допускайте, что всякий раз, когда вы встречаетесь с чем-то простым или очевидным, вы неправы, — наставлял Сандос. — Все, что мы считали понятным, все основное, что мы делили с ними: секс, еда, музыка, семьи, — оказалось областью наших заблуждений.