Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Авченко Василий Олегович

Единственный советский участник Корейской войны, написавший о ней художественные книги, – Лев Колесников. Они, к сожалению, не прозвучали должным образом. Снаряды ушли в небо и разорвались где-то далеко.

Не писать Колесников не мог. Его исповедь замаскирована под непритязательную беллетристику, боевик на антиимпериалистическую тему. На самом деле это были закамуфлированные, как «миг», мемуары, сдавленный крик души. В «Прощании славянки» он снова пересказывает собственный армейский и небесный опыт, выведя себя под фамилией Скворцов. Переучивание на реактивные машины, намёк на Корею: в часть приезжает генерал и говорит, что подбирает пилотов для «работы в особо сложных условиях», едут только добровольцы, аэродромы – полевые, срок – год. Лев описывает бои, происходящие непонятно где, над какой-то границей. Снова изображает ведущего пары Валико Берелидзе, только в прицелах – не «сейбры», а «мессершмитты»…

В аннотации к роману «Акция устрашения» говорится: действие происходит «в одном из государств Юго-Восточной Азии, народ которого ведёт борьбу с реакционным марионеточным режимом, поддерживаемым империалистическими кругами США». Здесь снова «миги» – неясно, какой именно марки, снова лётчики с азиатскими именами, противостоящие лётчикам с англосаксонскими… Судя по ряду деталей – командира полка зовут Нгуен, у лётчиков имеются противоперегрузочные костюмы, самолёты вооружены управляемыми ракетами, в России уже запускают спутники, страна, в которой идёт война, вытянута вдоль кромки длинного полуострова, по джунглям на боевых вертолётах носятся «зелёные береты», – здесь описана Вьетнамская война. Но в кочующих из книги в книгу деталях – воюющий у противника «чёрный капеллан», нюансы пилотажа и катапультирования – угадывается личный корейский опыт Колесникова, который он вынужден передавать выдуманным лётчикам Вану и Миню, потомкам Ли Си Цына.

Художественные произведения такой камуфляж допускали, но у Колесникова горела душа назвать всё и всех своими именами. Лётчики Великой Отечественной печатали воспоминания тоннами. Писали об Испании, о Монголии, Маньчжурии, а нам – молчать? Не иметь права сказать, за что получен боевой орден?

Самиздат и тамиздат, спасавшие диссидентов, были для Колесникова, правоверного советского человека и офицера, равно невозможны и неприемлемы. Оставалось одно – ждать и писать в стол.

Фадеев в последние годы жизни хотел писать, но не мог. Колесников мог, но не имел возможности отдать текст в печать. Фадеев застрелился, Колесников не дожил всего нескольких лет до возможности любых публикаций и тех же нескольких лет – до крушения страны, которой служил.

К рубежу 1980-х и 1990-х печатать разрешили всё – от чернухи до порнухи. Всё стало можно, но всё стало не нужно. А Колесникова уже не было на этом свете.

Ещё в 1970 году он закончил автобиографическую документальную повесть «Голубая, очень голубая, удивительно голубая река». В конце указано: «Приморье – Волгоград. 1954–1970 годы». В столе эта рукопись пролежала несколько десятилетий. Точнее, не в столе, а на антресоли волгоградской квартиры Колесникова.

В 2009 году она увидела свет в волгоградском ГУ «Издатель». В 2013 году была переиздана в сборнике «Под крылом – Ялуцзян. 224-й ИАП в Корейской войне», который выпустил в Москве фонд «Русские витязи». Первая половина – колесниковская «Голубая река», вторая – история боевых действий 224-го полка, изложенная исследователями воздушной войны в Корее Сергеем Вахрушевым и Игорем Сейдовым. Книга вышла небольшим тиражом, едва ли кто-то, кроме фанатов авиации, её прочёл и заметил. Издание, собственно, и рассчитано на любителей военной истории – не на широкого читателя. Попросту говоря, книгу эту почти никто не читал. Рукописи, может, и не горят, но они должны не только издаваться, но и читаться. Сам я о существовании этой книги узнал случайно, только потому, что, изучая переписку Фадеева, заинтересовался: что же это за Лев Колесников такой. Заказал книгу через сайт букинистов.

«Река» – главная вещь Колесникова, выстраданная: о себе, из себя, через себя. Её можно определить как «художественные мемуары» или «документальную прозу». Давно опубликованы воспоминания асов той войны Пепеляева и Крамаренко, вышли многочисленные интервью, исторические исследования… Но если Крамаренко и Пепеляев описывают бои 1951-го, когда американцы теряли господство в небе, а наши били «суперкрепости» одну за другой, то у Колесникова изображён последний год Корейской войны, когда приходилось противостоять модернизированным «сейбрам», пилоты которых отточили мастерство в боях с теми же Крамаренко и Сутягиным.

Сличая «Долину мигов» с «Голубой рекой», понимаешь: материал – один и тот же, некоторые отрывки идентичны до слова. Колесников не мог говорить о своей Корее открыто, но не мог и молчать. Писал в стол, а для публикации сделал на том же материале проходную «Долину мигов». В «Реке» находим множество деталей из «Долины»: вражеская пуля, застрявшая в кобуре, обезьяна Тарзан, жившая с лётчиками на аэродроме (однажды Тарзан, пробравшись на КП, нажал кнопку и дал команду на взлёт, после чего был сослан в санаторий «Улумбей»), тонкости реактивного боя…

Писатель Лев Колесников остался знаменитостью волгоградского масштаба. Даже в родном Приморье его не знают. Книги его давно не переиздают. Место русского Экзюпери по-прежнему вакантно.

Алкоголики бывают пьющие и непьющие.

Писатели бывают пишущие и непишущие.

Лётчики бывают летающие и нелетающие, но не перестают быть лётчиками.

Колесников, как и его великий коллега Арцеулов, остался лётчиком навсегда. И ещё немного моряком – детской мечты он не забывал. Став писателем, ходил на эсминце по Тихому океану, бывал у черноморцев, в Кронштадте… Написал повесть «Эскадра-невидимка», продолжив тему «Крейсеров» Пикуля – о действиях Владивостокского отряда крейсеров на Русско-японской войне 1904–1905 годов. В повести мелькают то семья Сибирцевых (напомним, что Мария Сибирцева – тётя Фадеева), то доктор Ланковский, в доме которого Фадеев когда-то встречался с Асей Колесниковой… Обычный читатель никакой из этих сигналов-приветов не распознает. У меня возникло странное ощущение, что Колесников писал для меня.

Букинист из Волгограда с небесной фамилией Полетаева прислала мне во Владивосток «Долину мигов» с дарственной надписью автора: «Дорогой Вале, товарищу по работе, с пожеланиями самыми добрыми! ЛК, 15.6.67». На титульном листе взмывают вверх рисованные «миги». Строчки автографа тянутся за ними – начертанные почти вертикально, взлётно.

Слова, написанные рукой уроженца Владивостока в адрес неизвестной мне Вали, вернулись в его родной город.

Долгая дорога на Луну

Холодная война оказалась затяжной. Подземное кипение лавы то и дело прорывалось огненными извержениями, как в той же Корее или во Вьетнаме.

Гонка вооружений набирала обороты. Авиация находилась на её переднем крае.

Всенародного авиационного энтузиазма, как в 1930-е, уже не было. Такого количества лётчиков, как прежде, не требовалось, но роль авиации даже возросла. У Штатов, Советского Союза, Великобритании появилась ядерная бомба. Единственным средством её доставки были дальние бомбардировщики. В конце 1940-х ещё не придумали ни межконтинентальных ракет, ни способных их нести подлодок. Стратегические задачи могли решать только самолёты – такой роли они не играли никогда и, наверное, уже не будут. Первый советский «стратег» Ту-4 построил вскоре после войны Туполев, в его же КБ родился реактивный Ту-16. В 1950-х Союз освоил сверхзвуковые самолёты, титан – «небесный металл». Отдельные романы и полотна можно посвятить таким мирным послевоенным машинам Туполева, Ильюшина, Яковлева, как гражданский брат «ту-шестнадцатого» Ту-104, Ил-62, Як-40… Гениальный инженер Ростислав Алексеев разрабатывал экранопланы, летавшие у поверхности воды, и суда на подводных крыльях, которые испытывал упомянутый выше лётчик Девятаев.

Одно принималось, другое отбраковывалось. Вскоре стало ясно: стержень новой эпохи – техника космическая.