Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

— В двигатели метит! — завопил кто-то. Баржа разразилась залпами мелкого калибра: серобокие, столпившиеся вокруг Хардина, обстреливали открытый сверху скиммер. Внезапно «Пиранья» прекратила маневрировать и понеслась прямо на судно конфедератов, жужжа, будто гигантский москит. В следующую пару секунд Вендрэйк прикончил её пилотов, зная, что уже поздно.

Поздно было уже давно, если не с самого начала…

Для Хардина, с его разогнанным Славой восприятием, время словно бы растянулось, а приближающийся скиммер замер в нескольких метрах от цели — стрелой, лежащей на тетиве огненного лука. И вдруг кавалерист понял, что уже видел всё это, те же смертоносные цвета, только на другом полотне: застывшие языки пламени и судьбу, уставившуюся на него через лобовое стекло.

— Говорит «Бель дю Морт», — ехидно пропел в воксе голосок Леоноры.

Стрела сорвалась с тетивы, и «Пиранья» ракетой врезалась в баржу.

— У Вендрэйка проблемы, — передал по воксу Мэйхен. Казалось, что рыцарь говорит с трудом, как будто борется со сном.

— Вас понял, — ответил Айверсон, глядя, как баржа по правому борту содрогается и замирает. Через несколько секунд она пропала в тумане, оставленная позади разогнавшимися кораблями арканцев.

— Нельзя их бросать, — тихо сказала ведьма.

— Я возвращаюсь, — передал Джон, баржа которого уже разворачивалась.

Хольт помедлил, а призрак Бирса покачал головой.

— Запрещаю, — скомандовал комиссар. — Продолжаем движение к комплексу.

— Да пошел ты в Преисподние, Айверсон, — Мэйхен отключил связь.

Баржу Вендрэйка тряхнул ещё один взрыв, и на этот раз всё судно задрожало, как в жестокой лихорадке. Со скрипом терзаемого металла корма накренилась в пылающее озеро, сбрасывая кричащих конфедератов, которые отчаянно пытались ухватиться за что-нибудь. Как только люди касались воды, их мгновенно окутывало пламя, будто арканцы загорались изнутри.

Хардин вонзил когти «Часового» в палубу и откинулся назад, стараясь держать равновесие на крутом уклоне. Прогремел третий взрыв, ещё больше солдат заскользило к краю, но несколько везунчиков сумели ухватиться за ноги машины. Мгновение спустя мимо пролетел другой шагоход, едва не сбив «Серебряную пулю».

«Теперь нас только шесть, — подсчитала холодная, циничная часть Вендрэйка. — На этой развалюхе ещё остался Арнесс, где-то ближе к носу. Когда судно пойдет ко дну, всадников останется четверо. И меня среди них не будет».

Корабль Мэйхена, издав грудной рев, встал борт о борт с тонущей баржей и выпустил шквал «кошек». Уже отчаявшиеся гвардейцы отцеплялись от палубы и прыгали к спасительным тросам; другие, кашляя и матерясь, пробирались к борту по наклонной плоскости. Зуав, до этого упиравшийся в трубопровод, перепрыгнул на другое судно с двумя серобокими подмышкой. «Часовой» Арнесса удачно перескочил следом, унося нескольких бойцов, ухватившихся за кабину. Сам Вендрэйк, опасно балансировавший над озером, не решался сдвинуться с места. Любое шевеление погубило бы его.

— «Бель дю Морт», погибла в сражении, по твоему разрешению, милый Хардин, — прошептал неровный голос по воксу.

Капитан пытался не обращать на это внимания. Он напрягался всем телом, стараясь ровно держать шагоход, и ощущал себя единым с машиной, как никогда.

— Время почти пришло, любовь моя, — произнес призрак.

— Чего тебе надо от меня, мертвая сучка? — прорычал Вендрэйк, чувствуя, что теряет разум и сцепление с палубой.

— Что ты, Хардин, разве так говорят с леди? — смешок разбитого стекла, хриплый вздох мертвеца. — Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Вечно…

«Часовой» Леоноры возник из клубов дыма и понесся по горящему озеру, словно вестник из Преисподних. На обугленном корпусе машины росли коралловые шипы, мерцающие нечестивой энергией.

— Тебе так много предстоит увидеть, Хардин. Просто нужно открыть глаза.

Из её кабины струился радужный свет, словно пропущенный через призму гной, и шагоход оставлял за собой вьющиеся следы порчи.

— Ты не Леонора, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Ты вообще ничто.

— А кто же тогда ты, любовь моя?

— Я…

Трио чужацких бронемашин вырвалось из смога, сметая видение. Проблема с Леонорой мгновенно утратила значение, поскольку Вендрэйк задался более важным вопросом.

Как я их остановлю?

Среди противников были две «Каракатицы», а вот третий оказался намного страшнее. Гравитанк базировался на том же обтекаемом шасси, но мог похвастаться тяжелым башенным орудием, при виде которого у Хардина кровь застыла в жилах. Прежде он никогда не встречался с таким врагом, но знал его по описаниям: это был «Рыба-молот», основной боевой танк Империи Тау.

Пара попаданий из этой чудовищной пушки утопят шаланду Мэйхена. Он даже не успеет понять, кто его атаковал.

Внезапно Вендрэйк с пугающей ясностью понял замысел чужаков. Они могли за несколько секунд прикончить гибнущую баржу, но проявили терпение и использовали её, как наживку, чтобы подманить остальных арканцев. Корабль Мэйхена, притиснутый к тонущему судну, оказался в крайне уязвимом положении. Подстегиваемый Славой разум кавалериста бешено перетасовывал и отбрасывал возможные варианты, за доли секунды выстраивая тактические ходы и страшась опоздать. И, безнадежно захлебываясь в алхимической смеси наркотика с чувством вины, Хардин вдруг нашел верный ответ.

Я — Серебряная буря.

Разжав когти, капитан прыгнул ввысь с накренившейся палубы. В высшей точке дуги он включил толчковые двигатели, закрепленные на ходовой части, и понесся вперед на огненной струе. Доводя улучшенного «Часового» до предела возможностей, Вендрэйк гнал его наперерез летящей впереди «Каракатице». Это был безумная, невероятная попытка, почти еретическая в том насилии, что совершалось над измученным духом машины — но ведь и сам шагоход был еретическим творением, которое давно вышло за допустимые пределы отклонений от стандартного шаблона.

Одержимый усовершенствованиями, Хардин превратил «Серебряную пулю» в нечто большее, чем «Часовой». Точно так же сам Вендрэйк сейчас превратился в нечто большее, чем человек, а мир, напротив, стал чем-то менее реальным.

Это мой Громовой край.

Шагоход капитана врезался лапами в БТР, пробив его броню и лишив управления. Пока «Каракатица» бешено кружила над озером, Хардин в мгновение ока просчитал траекторию прыжка и перескочил на соседнюю боевую машину, выпустив когти и паля из автопушки. Он приземлился, пропахал глубокие борозды в корпусе второго бронетранспортера и вскрыл его очередью снарядов. А затем Вендрэйк снова взмыл над водой.

Это мое искупление.

Пилот «Рыбы-молота», целившийся в баржу Мэйхена, так и не увидел кавалериста. Орудие как раз набирало энергию, когда «Часовой» с размаху обрушился на его ствол. Ионная пушка взорвалась, будто маленькое солнце, уничтожив верхнюю часть танка и ноги шагохода, а пылающая кабина ракетой взлетела в небо. Вендрэйк, вдавленный перегрузками в кресло, смотрел, как навстречу несутся тошнотворные облака. Тело пилота горело, а от разума не осталось почти ничего, кроме пепла.

«Возможно, я увижу звезды, — на мгновение подумалось ему. — Возможно, мне всё же удастся спастись от Федры».

— Спасения нет, любовь моя, — с особенной тоской ответила Леонора. Капитан уже не понимал, говорит она по воксу или внутри его головы. — Но не отчаивайся, Хардин, я вечно буду с тобой.

А потом он достиг высшей точки и понесся обратно к озеру.

«Я — серебряная пуля, которая вонзится в сердце этой больной планеты, — Вендрэйк улыбнулся. — Кто знает, может, я даже сумею убить cуку».

Гоня перед собой волну, канонерка Айверсона выкатилась на причал комплекса. Боевые сервиторы и скитарии, пытавшиеся организовать оборону против бронированного левиафана, разлетелись в стороны или погибли под гусеницами. Ещё больше врагов срезали автопушки «Тритона» и серобокие, укрывшиеся за бортами и на палубах. Вспыхнула носовая лазпушка, превратив застрекотавшую оборонительную турель в расплавленный шлак. Полностью заряженное орудие жаждало уничтожать врагов, молитвы арканских техножрецов оздоровили его дух. Второй залп уничтожил троих скитариев; амфибия двигалась по причалу, словно мобильная крепость.

Хольт наблюдал за боем из рубки, пытаясь соотнести очертания базы повстанцев с тем, что он видел на картах Авеля, тщательно воспроизведенных Скъёлдис. Вблизи буровая так же, как и издали, походила на гигантского промышленного спрута. Диадема представляла собой разросшийся комплекс размером с город, построенный на перекрывающих друг друга платформах, каждая из которых обладала собственными заводами, бункерами и жилыми блоками. Узлы базы соединяла сеть дорог и туннелей, а в центре её располагалась «мантия осьминога» — колоссальный дом-башня, увенчанный маяком.