Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917 - Ричард Пайпс

Чем выше был ранг военного, тем менее можно было ожидать от его обладателя соответствующих рангу качеств. Многие из генералов были просто карьеристами, гораздо лучше приспособленными к политическим играм, чем к ведению военных действий. После революции 1905 года продвижение вверх по военной лестнице во многом зависело от личной преданности царскому дому. Выдвижение на должность командующего дивизией или на еще более высокий пост утверждала Высшая аттестационная комиссия под председательством вел. кн. Николая Николаевича, для которого главным критерием служила верность престолу.

С фотографий тех лет, запечатлевших благообразные, представительные лица, по большей части украшенные барственными бородами, на нас смотрят скорее приятные собеседники за обеденным столом, чем опаленные в боях полководцы. По словам Нокса, «большинство полковых офицеров страдали национальными недостатками. И если не попросту ленивы, они были склонны пренебрегать своими обязанностями, требуя постоянного контроля над собой. Они презирали скучную повседневную муштру. В отличие от наших офицеров они не искали развлечений на стороне и предпочитали проводить свободное время, предаваясь сну и еде»22. Некоторые представители русского высшего командования, включая начальников штабов и командующих армиями, продвижению на военном поприще были обязаны исключительно своим административным талантам и не имели никакого боевого опыта.

С штаб-офицерами дело обстояло несколько лучше, но их было мало. Из-за низкой оплаты и непрестижности армейской службы (за исключением гвардейских частей, куда зачислялись лишь лица соответствующего социального происхождения и достатка) трудно было увлечь на офицерскую службу способную молодежь, и нехватка младших офицеров ощущалась постоянно. А положение с унтер-офицерскими кадрами было поистине катастрофическим. На нескольких унтер-офицеров, призванных из запаса, приходилось большое число вчерашних гражданских лиц, получивших унтер-офицерский чин после прохождения кратких курсов и авторитетом в армии не пользовавшихся.

И с экономической точки зрения возможности России вести затяжную войну представлялись весьма сомнительными.

Единственным сектором экономики, отвечавшим требованиям затяжной войны, было сельское хозяйство. В военные годы Россия неизменно производила столько сельхозпродукции, что могла позволить себе обойтись без введения ограничений на продукты питания. Этим обстоятельством объясняется безответственная самоуверенность, с которой многие русские отнеслись к тяготам предстоящей войны. Однако, как мы покажем ниже, и это преимущество России было заметно растрачено из-за того, что правительство столкнулось с определенными трудностями при сборе зерна с крестьян, которые, не нуждаясь в наличных деньгах, придерживали свой товар в преддверии повышения цен, а также из-за транспортных проблем.

Российская промышленность и транспорт почти во всех сферах оказались не способными решать задачи, выдвинутые перед ними войной.

Традиционно военные заказы в России размещались на государственных предприятиях, что объяснялось нежеланием правительства доверять безопасность страны гражданским лицам. [Бескровный Л.Г. Армия и флот. С. 70. После японской войны Россия кроме того стала проводить политику отказа от иностранных военных поставок той продукции, которая могла быть произведена в стране (Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. М.; Л., 1930. Т. 1.С. 363)]. О том, сколь слабо промышленность России была подготовлена к условиям современной войны, дают представление следующие цифры. К концу 1914 года, когда уже была завершена первая мобилизация, в рядах российской армии состояло 6,5 млн. человек, а винтовок было только 4,6 млн. Чтобы восполнить этот недостаток и покрыть потери, возникающие в ходе войны, армия нуждалась ежемесячно в 100–150 тыс. новых единиц стрелкового оружия; российская промышленность могла поставлять в лучшем случае 27 тыс.23. И поэтому в первые месяцы войны солдатам подчас приходилось ждать гибели товарищей, чтобы получить оружие. Тогда же вполне серьезно обсуждался вопрос о вооружении солдат топорами, насаженными на длинные рукоятки24. Даже после принятия в 1915-м и 1916 годах энергичных мер по привлечению к производству оружия гражданских предприятий Россия не могла производить его столько, сколько требовалось фронту, и импортировала оружие из Соединенных Штатов и Японии; но и этого было недостаточно25.

Серьезнейший недостаток в боеприпасах испытывала артиллерия (в особенности в 76-мм пушках — стандартном калибре русской полевой артиллерии), используемая в ходе войны значительно шире, чем предполагал Генеральный штаб. В начале войны на каждый ствол орудия было отпущено по 1000 снарядов. Реальный расход оказался во много раз выше, и через четыре месяца боевых действий склады боеприпасов оказались опустошены26. Самое большее, что могло дать действовавшее в 1914 году производство, составляло около 9 тыс. снарядов ежемесячно27. Возникла острейшая нехватка боеприпасов, что весьма пагубно сказалось на военных действиях русской армии в кампании 1915 года.

Наиболее слабым местом подготовки России к войне был транспорт. А.И.Гучков, впоследствии занявший во Временном правительстве пост военного министра, говорил Ноксу в начале 1917 года, что дезорганизация на транспорте нанесла России удар чувствительней любого поражения на фронте28. Недостатки на транспорте к тому же было много сложнее устранять в условиях войны, так как укладка железнодорожного полотна была делом долгим, в особенности в холодных регионах севера России. По соотношению общей площади территории к протяженности железнодорожных путей Россия стояла далеко позади других воюющих стран, из которых в Германии на каждые 100 кв. км приходилось 10,6 км железной дороги, во Франции — 8,8 км, в Австро-Венгрии — 6,4, а в России только 1,1 км. Это стало одной из причин и замедленных темпов мобилизации. Согласно оценке немецкого эксперта, в западноевропейских странах призванному на службу солдату предстояло преодолеть 200–300 км пути от своего дома до пункта назначения, в России же это расстояние достигало 900—1000 км. [Головин Н.Н. Военные усилия России в мировой войне. Т. 1. Париж, 1939. С. 56–57. А.Л.Сидоров (Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973. С. 567) подсчитал, что, с точки зрения охвата территории, российская железнодорожная сеть составляла одну одиннадцатую часть германской и одну седьмую австро-венгерской.]. Но даже эти невыгодные для России сопоставления еще не дают полного представления о транспортных проблемах, ведь три четверти российских дорог имели только одну колею. Едва началась война, армии потребовалась треть всего подвижного состава, остального же было слишком мало, чтобы покрыть нужды промышленности и снабжения, а это привело к тому, что районы, удаленные от центров добычи и производства, ощущали нехватку сырья и промышленных продуктов.

Ничто так убедительно не говорит о слепоте русского военного руководства, как тот факт, что они не удосужились заблаговременно в мирное время проложить транспортные артерии на запад. Еще до возникновения напряженности между воюющими странами было очевидно, что Германия рано или поздно отрежет Балтику, а Турция — Черное море, намертво заблокировав Россию. Во время войны Россию метко сравнивали с домом, попасть в который можно лишь через дымоход30. Увы, и этот путь сообщения оказался труднопроходимым. Помимо Владивостока, отдаленного от центральной России на тысячи километров и связанного с ней лишь одноколейной Транссибирской магистралью, оставалось еще только два окна во внешний мир. Одним из этих окон был порт Архангельск, по полгода скованный льдами и соединенный с центром тоже однопутной узкоколейной дорогой; другим — Мурманск, имевший то особенно ценное в военных условиях свойство, что никогда не замерзал, однако в 1914 году он вообще не имел железнодорожного сообщения с центром. Дорогу из Мурманска в Петроград (как был переименован накануне войны Санкт-Петербург за слишком немецкое звучание) стали прокладывать лишь в 1915 году с помощью английских инженеров и закончили в январе 1917-го, накануне революции. Такое невероятное положение стало следствием отчасти нежелания царского правительства полагаться на иностранных поставщиков военного снаряжения, а отчасти некомпетентностью министра путей сообщения С.В.Рухлова, махрового реакционера и антисемита, занимавшего пост министра с 1909-го по 1915 год. В результате Российская империя, великая держава на евразийском континенте, оказалась во время войны отрезанной от внешнего мира — подобно Германии и Австро-Венгрии. Множество сырья и снаряжения, отправляемого союзниками в Россию в 1915–1917 годах, застревало на пристанях Архангельска, Мурманска и Владивостока из-за проблем с транспортом. [В начале 1915 года англичане, правда, безуспешно пытались прорвать эту блокаду в Галлиполи (см.: Churchill W.C. The Unknown Wan The Eastern Front. N.Y., 1931. P. 304; Buchan J. A History of the Great War. Boston, 1922. V. 2. P. 12). Если бы галлипольская операция оправдала надежды Черчилля, ее главного защитника, российская история могла обернуться иначе.].