Заводная - Паоло Бачигалупи

—А разве не ясно? — Она кивает в сторону доносящегося с улицы шума. — Генерал в ярости. Джайди был ему как брат.

— Говорят, он хочет напасть на само министерство торговли. Может, даже сжечь его.

— Само собой, хочет. Если бы не Торговля, проблем у нас было бы в два раза меньше.

Конверт все еще лежит между ними. Конверт, хотя вполне могло бы быть и сердце Джайди. Проценты, набежавшие на давний вклад в месть.

«Прости, Джайди. Я пыталась тебя предупредить».

Наронг наблюдает за тем, как она перекладывает деньги в сумку на поясе. У этого человека даже улыбка хищная. Его волосы гладко зачесаны назад. Сидит совершенно неподвижно и вселяет совершенный же страх.

«Вот с какой породой ты разве только не породнилась», — вдруг звучит у нее в голове.

Канья вздрагивает — словно это Джайди сказал; та же интонация, та же жесткая насмешка — осуждение, но шуткой. Санук никогда его не оставлял.

«Я не такая, как вы».

И снова, будто с ухмылкой: «Знаю-знаю».

«Раз знали, почему просто меня не убили?»

Ответа нет.

Из трескучего приемника все еще звучит матч по муай-тай. Чароен и Сакда — интересная встреча, но то ли мастерство первого резко выросло, то ли второму заплатили за проигрыш. Канья в этот раз ошиблась. Бой покупной — даже отсюда заметно. Видимо, Навозный царь решил проявить интерес к рингу. Она делает недовольное лицо.

— Неудачный бой? — спрашивает Наронг.

— Всегда не на тех ставлю.

— Вот почему полезно получать нужную информацию как можно раньше, — смеется он и протягивает ей обрывок листка.

Список имен.

— Это все друзья Прачи. Даже генералы есть. Он опекает их, как кобра — Будду.

— И представь, как они удивятся, когда генерал пойдет против них, начнет нападать, портить жизнь, даст понять, что игры кончились, что теперь министерству не важно, кто нарушает закон. Никаких больше родственников, друзей и договоров по-приятельски. Все увидят, как министерство природы встает с колен.

— Хотите рассорить Прачу и его союзников, настроить их друг против друга?

Ее собеседник только молча пожимает плечами. Канья доедает лапшу и, понимая, что больше указаний не будет, встает.

—  Мне пора. Мои ребята не должны заметить нас вместе.

Наронг кивком отпускает ее. Под разочарованное гудение людей у приемника — Сакда спасовал перед невесть откуда взявшимся боевым духом Чароена — она выходит из лавочки.

На углу в зеленоватом свете метанового фонаря Канья поправляет форму и замечает на кителе пятно — след сегодняшнего погрома. Морщась от омерзения, она пробует его оттереть, потом достает листок, полученный от Наронга, и заучивает имена.

Все эти мужчины и женщины — ближайшие друзья Прачи, которым теперь придется не легче, чем желтобилетникам в башнях, не легче, чем жителям той деревушки на северо-востоке, которых генерал бросил на голодную смерть, когда сжег их дома.

Непростое дело, но в кои-то веки справедливое.

Она сминает бумажку.

«Вот так мир и устроен: глаз за глаз, пока все не умрем и чеширы не сбегутся пить нашу кровь».

Канья размышляет о том, действительно ли раньше жилось лучше, на самом ли деле был золотой век нефти и техники, когда решение одной проблемы не порождало другую. Она проклинает тех, прежних фарангов — калорий-щиков с их неуемными лабораториями и тщательно сконструированными сортами растений, которые должны были накормить весь мир, с их новыми версиями животных, что стали бы работать куда эффективней, потребляя меньше калорий; проклинает все эти агрогены и пуркалории, которые обещали дать человечеству пищу, но всякий раз находили повод отложить изобилие.

«Простите меня, Джайди. Простите меня за то, что я сделала с вами и вашей семьей. Я никак не хотела вам навредить. Знай я, чего будет стоить борьба с жадностью Прачи, и не подумала бы переезжать в Крунг Тхеп».

И она, вместо того чтобы идти к своей команде, шагает в храм. Небольшое окрестное святилище: несколько монахов несут службу да мальчик с бабушкой сидят перед сверкающей статуей Будды. Больше никого. Канья покупает у ворот немного благовоний, входит внутрь, поджигает их, опускается на колени, потом, держа дымящиеся палочки у лба, трижды поднимает их в знак почтения Трех драгоценностей81 — Будды, даммы, санги — и молится.

Сколько зла она уже сотворила? Сколько дурных поступков надо искупить, исправляя камму? Кого было важнее чтить: Аккарата, обещавшего восстановить равновесие сил, или Джайди, ее приемного отца?

Когда в твою деревню приходит человек и предлагает тебе пропитание, жизнь в городе, деньги на лечение кашля твоей тети и на виски дяде и при этом даже не требует взамен твое тело — чего еще желать? Есть ли лучший способ купить твою преданность? Каждому нужен покровитель.

«Да встретятся вам в новой жизни друзья надежнее, чем в прежней, верный боец. Простите меня, Джайди. Быть мне миллион лет призраком за свои проступки. Да родитесь вы в месте лучшем, чем это».

Она встает, делает ваи в сторону Будды, выходит из храма и, стоя на ступенях, смотрит на звезды. Канья думает, отчего камма так страшно повернула ее жизнь, и закрывает глаза, сдерживая слезы.

Вдали с треском вспыхивает здание. В том районе сейчас больше сотни ее человек — дают всем понять, что с законом шутки плохи, что закон, вроде бы безвредный на бумаге, — очень неприятная вещь, когда от него нельзя откупиться взяткой. Люди об этом уже позабыли.

Внезапно накатывает усталость. Канья отводит взгляд от места, где идет расправа. Хватит с нее на сегодня крови и копоти, парни сами знают свое дело. К тому же дом совсем близко.

— Капитан Канья!

В дом льется тусклый утренний свет. Она приоткрывает глаза и спросонья не сразу вспоминает последние дни и то, кем теперь стала.

— Капитан! — зовут в затянутое сеткой окно. Канья встает с постели и подходит к двери.

— Кто там? В чем дело?

— Вас требуют в министерство.

Она приоткрывает дверь, берет у молодого посыльного письмо, снимает печать и читает.

— Надо же — из карантинного управления. Юноша кивает:

— Это была добровольная обязанность, которую капитан Джайди... — Тут он прикусывает язык. — Генерал Пра-ча просил всех, кто с ним работал...

— Да, понятно.

Она вспоминает истории о первых эпидемиях цибис-коза, и у нее мурашки пробегают по спине. Джайди рассказывал, как он вместе со своей командой боролся с заразой: сердце уходило в пятки, и все гадали, кто из них умрет еще до конца недели. Рассказывал, как, страшно боясь подцепить болезнь, но не покладая рук, жгли целые деревни — дома, ваты, статуи Будды, как монахи пели молитвы среди пламени и призывали на помощь духов, а на земле лежали люди, которые захлебывались жидкостью, вытекавшей из разорванных легких. Карантинное управление. Канья дочитывает до конца и коротко кивает посыльному: