Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Ну и отлично. Тем легче, значит…

Катерина снова налила ему «Зюс», себе «Бейлис», потянулась чокаться – и вдруг лицо ее омрачилось.

– Что такое? – встревожился Кирилл.

– А, не обращайте внимания. Это очень печальная песня. Слышали такое имя – Юг Офре? Впрочем, у нас он практически неизвестен, как и Брассанс. Но в 60-х годах во Франции этот Офре был очень популярен. Эта песня совершенно садистская, не побоюсь этого слова. Герой как бы обращается к своей сестре: «Что ты плачешь, дорогая Селин? Почему у всех твоих подруг есть семьи, а у тебя нет? Где твой жених, которого мы так давно не видели? Почему твои волосы так быстро поседели? Наши родители умерли, ты отдала всю себя нам, младшим братьям и сестрам, ты воспитала и вырастила нас, но осталась одна. Твое золотое время ушло, молодость твоя закончилась. Не плачь, Селин, у тебя все равно красивые глаза!»

– Господи! – с ужасом передернулся Кирилл. – Кошмар какой!

Правда что садизм… Понятно, почему эта песня так подействовала на Катерину. Она ведь тоже, кажется, посвятила себя младшей сестре и ее ребенку. Красивая девушка, но… есть в ней что-то от потенциальной старой девы. Не то что Арина, которая так и искрится сексуальностью. И естественно, что Катерина Арину терпеть не может. Завидует ей, наверное. И сейчас – Кирилл спорить готов, он никогда в таких вещах не ошибался! – Катерина никак не может понять: что связывает его и ее сестрицу? Кто они друг другу? Любовники? Друзья? Было у них что-то?

Не было. Хотя не стоит себе врать – могло быть, если бы Арина захотела.

Но – не будет! С Ариной не будет – точно. Она заслуживает не любви, а ненависти. И – мести.

Кирилл пришел сюда не для того, чтобы выяснять отношения с этой коварной стервой. Он ей отомстит. Отомстит…

– Еще по глоточку – и танцевать! Давайте, давайте, Катерина! Кстати, может, пора перейти на «ты»? Выпьем на брудершафт?

– На «ты»?.. На брудершафт?!

Господи, ну нельзя же так робеть! Кириллу было немного смешно, и в то же время он радовался и робости ее, и откровенному восхищению, и трепету. Эта откровенная, внезапная влюбленность врачевала его уязвленное самолюбие, залечивала раненую гордость, воскрешала уверенность в себе.

Ничего, еще пара глотков – и ей станет легче. Ему, кстати, тоже. Он ведь еще не вполне собрался с духом. Просто никогда не приходилось действовать в таком темпе… Но сейчас медлить нельзя. Скоро появится Арина. И совсем ни к чему, чтобы она застала их с Катериной дружески болтающими. Она должна увидеть кое-что другое! Даже для нее, для этой холодной, расчетливой нимфоманки и преступницы, будет, наверное, не очень приятно увидеть человека, которого она считала своей послушной игрушкой, в постели со своей презираемой, ненавистной сестрой!

Оказывается, ненависть к одной женщине – очень неплохое средство для возбуждения желания к другой. Теперь – теперь главное не спугнуть эту глупышку. Пора, пожалуй, перебраться поближе к дивану. Там сразу – на брудершафт, а потом… Жаль, конечно, что эта бедная Катерина как бы станет орудием в его руках, но что поделаешь!

– Ладно, давайте сначала потанцуем, – сказал он, с неудовольствием ощущая, что немного охрип. Спокойно. Спокойно. – Ничего, не робейте, это не румба, не ча-ча-ча. Даже не танго – просто так покачаемся под музыку. О, какая прекрасная песня. Кто это поет?

– Джонни Холлидэй.

– Холлидэй? Фамилия английская, а поет вроде по-французски.

– На самом деле он француз, это его псевдоним. В 60—70-е годы во Франции сходили по Америке с ума, тогда он и взял этот псевдоним. Это его лучшая песня, по-моему. Кё жё тем. Слышите припев? Кё жё тем, кё жё тем, ке жё тем!.. Это означает: «Как я люблю тебя! Как люблю тебя! Как люблю!»

Прохладные пальцы внезапно сплелись на его затылке. Бедра прильнули к бедрам. Он ощутил на губах, на языке сладкий, кофейно-молочный вкус холодного «Бейлиса»…

«Минуточку, – успел еще подумать Кирилл, – кто же тут чье орудие?!.»

И смятение поглотило его.

Александр Бергер,

15 ноября 200… года

Сначала Бергер нашел в почтовом ящике извещение. Ценная бандероль из Парижа? Он не поверил своим глазам. В Париже никого знакомых не было – кроме Кирилла Туманова. Неужели Кирилл прислал сувенирчик? Бергер в сомнении покачал головой. Расстались они с парнем не то чтобы холодно, а как бы смущенно. Оба проявили слабость, оба стали свидетелями слабости другого… Мужчины не любят таких отношений.

С утра, по пути на работу, он заглянул на почту – и, что характерно, оказался прав: маленькую плоскую бандерольку ему прислал не Кирилл. Париж, названия улицы не разобрать, но отправителем оказалась женщина – какая-то Е. Д. Дворецкая.

Конвертик был хорошенький, пестренький, с бумажной изолирующей прокладкой, а внутри оказался еще один конверт – пластиковый, с пупырышками, предохраняющий от постороннего воздействия компьютерную дискету.

На почте играло радио. И, словно нарочно, звучала песня, старая-престарая, еще из тех времен, когда в моде было слово «романтика»:

Ну что, мой друг, свистишь?Мешает жить Париж?Ты посмотри – вокруг тебя тайга.Подбрось-ка дров в огонь,Послушай, дорогой,Он – там, а ты у черта на рогах.

Бергер невольно засмеялся, сунул кассету в карман куртки и ринулся по улице Ошарской мимо ТЮЗа, вниз, вниз, через стадион «Водник» – на работу. Бежал, согнувшись от ледяного ветра – по-зимнему заворачивало! – и вспоминал, что там дальше, в этой песне. Что-то про Монмартр у костра и пляс Пигаль… Нет, не вспомнить!

Приветственно махнув «железному Генриху», который уже раскладывал газеты на своем столике, Бергер пробежал в свой кабинет, скинул куртку и, включив компьютер, вставил в процессор дискету.

Подумал: «Ну вот теперь посмотрим, стоит моя интуиция хоть чего-то, или я сугубо рациональный, умственный человек!»

Формат дискеты оказался txt, так что на первый вопрос интуиция Бергера ответила правильно.

Открыл тест и начал читать.

«Здравствуйте, уважаемый Александр Васильевич! Вы меня не знаете, мы с вами незнакомы. Меня зовут Катерина Дворецкая, я слышала о вас от двух своих знакомых – Виктора Сергеевича Малютина и Кирилла Туманова. Оба они о вас очень хорошо говорили, вы с ними обошлись как сугубо порядочный человек, и я подумала, что могу обратиться к вам с просьбой. Пожалуйста, когда из Парижа вернется Кирилл, расскажите ему о том, что здесь прочтете. Может быть, он все-таки сумеет меня понять и… простить.

История довольно длинная, поэтому вы наберитесь терпения, ладно? Одна просьба: прочтите все сразу до конца. Иначе… иначе все теряет смысл.

Итак. Я, Екатерина Дмитриевна Дворецкая, сознаюсь в непредумышленном убийстве Геннадия Валерьевича Симанычева. Ни Малютин, ни Шурик Кича вам не солгали – это действительно произошло совершенно случайно. Если бы он играл с нами по-честному, был бы и сейчас жив. Но он кинул нас один раз, деньги в карман положил, а обещанного не отдал. Поэтому во время второй встречи нервы мои были на пределе. И когда он начал меня лапать и болтать всякую чушь насчет того, что никогда не спал с двумя женщинами одновременно, я не выдержала – и брызнула в него из баллончика. Но я не знала, что у него аллергия на перец. Между прочим, это довольно распространенная аллергия, даже в истории Франции известны некоторые ее примеры. А впрочем, я отвлеклась.

Короче, Симанычев упал, я забрала дискету и ключи, и, оставив Шурика вызывать милицию и давать показания (мне не хотелось, чтобы труп валялся до утра), я понеслась к Симанычеву домой – стирать все файлы в его компьютере. Да, это сделала именно я – Малютин тут вообще ни при чем. Я уже не верила Симанычеву и хотела подстраховаться. В общем-то, все должно было пройти нормально, если бы в парк не занесло Кирилла. Я его знала – знала довольно хорошо, хотя мы не были знакомы. И даже его присутствие не представляло для нас особой опасности, но он зачем-то сказал, что видел ту женщину, которая была рядом с Симанычевым… То есть меня.

Тут я сделаю маленькое отступление. Помните, Малютин показывал вам список пассажиров, которые улетали в Париж в тот день, когда была устроена небезызвестная инсценировка в аэропорту? Вы заподозрили его в каком-то мошенничестве, потому что не нашли в списке имени Арины? Но этого имени быть не могло, потому что в Париж улетала Екатерина. То есть я. И в аэропорту с Кириллом разговаривала я. И его внимание на мобильник, якобы положенный в сумку, обратила тоже я… Это я и есть – Арина, понимаете?

Пожалуй, нет. Понять и правда трудно… Но попробую объяснить.

Мои родители разошлись, когда я была совсем маленькая. Отца я не видела ни разу. Мне было лет семь, когда мама снова вышла замуж. Родилась Маришка – моя любимая младшая сестричка. Маришку любили все, в том числе и моя мама. А меня… как-то не очень. Я это ощущала каждый день своей жизни: равнодушие, нелюбовь, иногда ненависть. Спустя много времени я узнала, в чем дело. Оказывается, нас у матери родилось двое. Две сестры-близняшки. Одну она назвала Ариной, другую Катериной. И как-то так случилось, что Арину она любила больше, чем Катерину. Наверное, такое бывает. Мы были еще совсем маленькими, когда заболели болезнью Боткина. Очень тяжело. И Арина умерла. А я осталась жива.