Против ветра - Дж. Фридман

— Уверен, недели будет достаточно, Ваша честь. Мы хотим удостовериться в том, что она чувствует себя достаточно хорошо для того, чтобы приехать сюда и выдержать напряжение, связанное с рассмотрением дела в суде.

— Протесты? — спрашивает Мартинес.

Робертсон может рвать и метать сколько ему влезет, но он знает, что в этом вопросе судья будет на моей стороне.

— Нет, Ваша честь. Если речь идет об одной неделе, мы не возражаем.

— Хорошо, неделя, начиная со вторника, — сверяется со своим календарем Мартинес. — Итого полторы недели, господин Александер.

— Спасибо, Ваша честь. Через полторы недели мы будем здесь.

— Вы готовы, господин Александер?

— У нас возникла одна проблема, Ваша честь.

— Вы хотите сказать суду, что не готовы, господин адвокат? — резко спрашивает он.

— Моя свидетельница исчезла.

— Простите?

За моей спиной Робертсон и его присные быстро о чем-то переговариваются.

— В настоящее время мы не имеем возможности установить местонахождение Риты Гомес. Она… м-м… она исчезла из виду или, по крайней мере, ускользнула, несмотря на все наши усилия найти ее, — с несчастным видом говорю я.

Если бы в этот момент земля разверзлась под ногами и поглотила меня целиком, я воспринял бы это как милость Божью.

Еще никогда в жизни я не вкалывал так, как в последние полторы недели. Сразу после того как удалось добиться отсрочки в слушании дела, я вернулся самолетом в Денвер. Мэри-Лу прилетела вместе со мной. Она оказалась выше всяких похвал, большего от нее нельзя и желать — и как от компаньона в делах, и как от женщины. Под это она взяла весь свой отпуск. Когда история кончится, если она вообще когда-нибудь кончится, я должен буду преподнести ей огромный букет цветов, что и сделаю с превеликим удовольствием.

Сыскное агентство тоже взялось за работу, засучив рукава, выделив трех человек, по двести долларов каждый плюс расходы, оплату которых они целиком взяли на себя. После того как Рита исчезла, у нас вышла размолвка, но они с полным на то основанием заявили, что несут ответственность за все ее действия, когда она бодрствовала, но не устанавливали наблюдения в самой квартире, чего мы не просили. Действительно, этого мы не просили, поскольку не считали необходимым, а точнее, не могли бы себе этого позволить. Мы обратились за помощью ко всем, кого знали в Денвере, ко всем адвокатам, старым друзьям, знакомым, словом, ко всем, кого могли привлечь к поискам. Тысячи звонков. Все без исключения бары, рестораны и ночлежки. Больницы и морги. Все, что находится в радиусе сотни миль, было прочесано вдоль и поперек. Но она так и не объявилась, ни малейшего следа, ни одной мало-мальски серьезной зацепки.

— Она может быть где угодно, — как-то раз поздно вечером сказала Мэри-Лу, когда мы, совершенно выбившись из сил, вернулись в гостиничный номер. — Прошло целых две недели.

— Не думаю, что она уехала из города, — упрямо ответил я. — А если и уехала, то совсем недалеко. — Я верил в то, что говорил, не знаю почему, но это так. — По-моему, она просто затаилась. Живет у подруги и сумела выскочить, воспользовавшись какой-нибудь лазейкой. — Я убежден в этом, она была слишком напугана, чтобы разработать какой-то план, и ее мозгов хватило только на то, чтобы юркнуть в ближайшую норку, словно кролик, и сидеть там достаточно тихо. Авось, так охотники ни за что ее не найдут.

— Ты просто хочешь верить в то, что говоришь, Уилл.

— Совершенно верно.

— Я тоже. Но если мы ее не найдем? Нам нужно подготовиться и к такому случаю.

Я и так это знаю. Готовиться тут не к чему.

Руководитель сыскного агентства не знал, куда деваться от смущения.

— С более безнадежным делом мне сталкиваться еще не доводилось.

— Вы сделали все, что могли.

— В неофициальном порядке мы будем продолжать поиски. Бесплатно.

Поблагодарив его, я вышел на улицу. Мэри-Лу дожидалась меня в такси. Мы доехали до аэропорта и вылетели оттуда домой.

Мэри-Лу связалась с Меркадо и попросила его разузнать, что к чему. И тут ничего. Рита стала умнее, не оставив на этот раз никаких следов, по которым ее можно было бы разыскать при помощи компьютера. С ней мы связывали свою последнюю надежду, которая умирает последней.

Это было вчера.

Мартинес смотрит на меня со своего судейского возвышения.

— Господин Александер, вы имеете хотя бы приблизительное представление о том, где в настоящее время находится госпожа Гомес?

— Нет, сэр. Наверняка утверждать не берусь.

— Хотя бы в общем?

— Нет.

— Вы ходатайствуете еще об одной отсрочке в слушании дела?

— Учитывая, что сложились особые обстоятельства, Ваша честь, то да, я хотел бы попросить еще об одной отсрочке.

— Протест, Ваша честь! — восклицает Робертсон, вскакивая с места. — Для предоставления еще одной отсрочки нет оснований. Если основания для первой отсрочки носили довольно сомнительный характер, то вторая явилась бы абсолютно неоправданной.

Судья смотрит сначала на него, потом на меня.

— Если бы я предоставил вам еще одну отсрочку, могли бы вы дать суду гарантии того, что удастся разыскать свидетельницу? Что с определенной долей уверенности можно рассчитывать на то, что ее удастся доставить в зал суда в более или менее приемлемые сроки?

— Нет, Ваша честь. Таких гарантий я дать не могу.

— В таком случае нам придется слушать дело в ее отсутствие, — говорит он, обращаясь ко мне.

Мартинес просмотрел видеозапись показаний Риты.

— У вас есть что добавить? — спрашивает он. — Есть другие свидетели или нечто такое, что может подтвердить или дополнить сказанное здесь?

— Нет, Ваша честь. Заявление говорит само за себя.

Фигурально выражаясь, Робертсон разорвет его на мелкие кусочки. Задача, которая перед ним стоит, не из трудных, любому мало-мальски грамотному первокурснику юридического факультета она оказалась бы по плечу. Она утверждает, что тогда лгала, а теперь говорит правду, а почему не наоборот? Вполне допустимо и то и другое.

Он вызывает Гомеса на место для дачи свидетельских показаний.

— Совершали вы какие-либо из тех действий, о которых она ведет речь?

— Нет.

Потом очередь Санчеса.

— Нет. Ложь от начала и до конца.

Моузби поворачивается поочередно к Мартинесу, ко мне, к Робертсону. Сегодня на нем чистая, выглаженная рубашка. Первая такая за все время.

— Я не только не совершал ничего из того, что тут сказано, но и пустился во все тяжкие, желая удостовериться в том, что все, что она нам тогда рассказала, соответствует действительности, учитывая, с кем в ее лице мы имели дело. Я проверил и перепроверил все, что она нам говорила. Я никогда подобным образом не обращался со свидетелем, никогда подобным образом не преступал закон, не говоря уже о том, чтобы хоть в малейшей степени извратить его. У меня такое впечатление, что судят не ее, а меня самого, — с искренней грустью говорит он, — а ведь на самом деле судить меня не за что. К тому же я испытываю глубокое отвращение от того, что господин Александер предъявил подобные сфабрикованные обвинения против меня и сидящих здесь полицейских. Пытаешься работать на благо общества, а получаешь в ответ вот такую благодарность!

Я поднимаюсь с места и поворачиваюсь лицом к присяжным.

— С позволения суда, я прошу о назначении нового судебного слушания на основании новых показаний, содержащихся в ходатайстве и заявлении свидетельницы, записанном на видеопленку.

— Я возражаю против нового слушания, — говорит, обращаясь к ним, Робертсон. — Возражаю категорически. Мы должны закрыть это дело не сходя с места, прямо сейчас. Речь идет не более чем об отчаянной попытке не допустить рассмотрения дела справедливым и беспристрастным судом. О прискорбной, отчаянной попытке, смысл которой понятен любому. Недостойно суда даже рассматривать подобное издевательство над правосудием, системой правосудия в нашей стране.

Он умело сгущает краски на тот случай, если Мартинес не поймет, что к чему.

Не вдаваясь в объяснения, Мартинес отклоняет наше ходатайство. На обдумывание своего решения у него уходит меньше двадцати минут, по большому счету, и обдумывать ему было нечего.

Ощущение такое, будто меня ткнули носом в дерьмо.

14

Никогда еще с такой остротой не ощущал я свою никчемность и бессилие, как сейчас; в последние два года это ощущение посещало меня так часто, что превратилось чуть ли не в привычку. Даже когда ушла Холли, когда Фред с Энди вышибли меня пинком под зад, когда Патриция переехала в другой город, даже в конце суда, когда нам казалось, что земля уходит из-под ног. Эти парни доверили мне свою жизнь, а я их подвел снова, самым беззастенчивым образом подвел их. Хуже того, я их обнадежил, а теперь приходится признать, что все надежды пошли прахом.