Новый Мир ( № 7 2009) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно так Рушди работает со своими — банальными, если подавать их как они есть, без переосмысления, деконструкции — образами поп-культуры. Та же Вина, как сказано еще в первой главе, «начала превращаться в миф, она стала сосудом, который любой слабоумный мог наполнить своим бредом, или, если угодно, стала зеркалом культуры». Рушди, который сам мечтал стать рок-музыкантом и, по его словам, стал бы в другой жизни актером, если бы не стал писателем, чувствует себя в своей тарелке в этой среде, давая ей точные и меткие характеристики, афористические маркеры. «Проблемы искусства всегда решаются с помощью технических средств. Обретение смысла — технический процесс»; «Честность не лучшая политика в жизни. Разве что в искусстве»; «США — великая демократия исковерканных имен»; «Одно мгновение она — богиня, а в следующее — уже торговая марка» и т. д.
Но «постмодернистская ирония» уступает место более чем серьезному — боли, ностальгии, попытке понимания, — когда Рушди говорит о Бомбее (новое наименование города он отказывается принимать). «Бомбей? Будьте уверены — нет такого вопроса, на который я не смог бы ответить. Я вижу, как призраки прошлого разгуливают по новым улицам. Отведите меня на Чёрчгейт, и я покажу вам…» — обещает Рушди и восстанавливает Бомбей по своей памяти, как Джойс — Дублин, Памук — Стамбул… Бомбей — это «аромат чаны и бхела, тамаринда и жасмина, громкие голоса — ведь в этих краях если хотят что-то сказать, то повышают голос, — уличный шум, цоканье копыт, хлопки автомобильных двигателей, звонки велосипедов, ослепительное солнце на глади залива, гудки военных кораблей и наэлектризованное общество перед началом своей трансформации».
«Трансформация» тут ключевое слово для всей Индии, символом которой стал для рассказчика именно Бомбей: «…Бомбей забывает свою историю с каждым заходом солнца и начинает писать ее заново с рассветом. Возможно ли, что его занятия не дали ему осознать исключительную важность событий тех лет: забастовку военных моряков, отделение страны от Империи и все, что за этим последовало? В те дни сама почва представлялась зыбкой, даже земля под ногами кричала о неизбежности перемен <…> Мы все вынуждены как-то справляться с неопределенностью настоящего. Земля содрогается и сотрясает нас».
«Ненавижу Индию, — заявляет Вина, ненавижу здесь все», но ей не стоит верить, ведь она просто «заразилась Индией, и та едва не убила ее». «…В каждом поколении есть души, счастливые или проклятые, которые рождены неприкаянными, лишь наполовину принадлежащими семье, месту, нации, расе. Быть может, таких душ миллионы, миллиарды…» — таким поколением становятся жители Индии тех лет. Индия, ее почва отпустила своих «детей полуночи»: «Все вместе мы стали жить в отделенном Бомбее, который еще больше выдвинулся в море, подальше от остальной страны; в то же время каждый из нас стал сам себе Бомбеем. Нельзя без конца делиться и дробиться — Индия-Пакистан, Махараштра-Гуджарат — без того, чтобы последствия этого не сказались на уровне семьи, влюбленной пары, глубоких тайников души. Все начинает делиться, меняться, отделяться границами, расщепляться снова и снова и в результате разваливается. Центробежные силы становятся сильнее центростремительных. Земного притяжения больше нет. Люди оказываются в космическом пространстве».
Перемены касаются не только Индии или Пакистана; но, через Восток — это важная для Рушди мысль, хоть он нигде и не показывает себя прямолинейным поклонником модных ныне «Ориентализма» Э. Саида и «постколониальной теории», — всего мира: «Потеря ориентиров — это потеря Востока. Спросите любого навигатора (в оригинале, конечно, имеется в виду не „навигатор”, а „штурман” или даже „мореплаватель”. — А .Ч. ): восток — это то, по чему вы ориентируетесь в море. <…> Восток, orient, — это ориентир. Такова официальная версия. Так говорит нам язык, а с языком не поспоришь». И даже больше и глобальнее: «Может быть, меняются законы вселенной, и подобные метаморфозы, как это ни странно и ни ужасно, станут обычным явлением. Возможно, мы теряем то, что есть в нас человеческого. <…> Что в состоянии удержать нас от этого сползания, когда мрак объемлет землю и (как сказано в орфическом „Гимне ночи”) везде воцарится ужасная необходимость ?»
На пути к рок-олимпу Вине и Ормусу предстоит многое, и все происходящее с ними — безумие Ормуса, его кома, исчезновение Вины в разверзшейся земле, напоминающие предсмертные выступления Ф. Дика заявления Ормуса о грозящем Земле апокалипсисе, — все глубоко символично, и символика эта связана с землей, снисхождением под земную твердь. Миф об Орфее и Эвридике (а также индуистский аналог этого мифа, — в котором убитого бога любви Каму возвращает из царства смерти богиня Рати, — и стихи Рильке об Орфее) Рушди поминает не один раз. Нетрудно догадаться, что Ормус и Вина становятся аналогами древнегреческих героев, ибо большая часть их пути — к славе и друг другу — под землей . По сути, индийские рок-звезды — своеобразный аналог «подземных» (subterraneans) из одноименной повести Керуака (сюжет этой повести — тоже любовная история с последующей потерей любимой): «…они хипповы но не поверхностны, они разумны но не банальны, они интеллектуальны как черти и все знают про Паунда без претензий или чрезмерной болтовни, они очень спокойны, они очень похожи на Христа» [19] .
Ормус чуть не погиб, когда впал в кому после того, как его дружки под LSD врезались на машине в грузовик с навозом, засыпавшим их (связь экскрементов с землей очевидна и вне мифологических трактовок), — голос Вины, примчавшейся к нему из Америки, где она к тому времени стала звездой «на обложках андерграундных (курсив мой. — А .Ч. ) журналов», вернул его к жизни. Тема земли так или иначе постоянно обыгрывается в полном аллюзий, загадок и разнообразных словесных и образных игр романе Рушди. Так, «путешествие к центру земли» упомянуто как образ и как книга Ж. Верна. Самый известный альбом группы «VTO» назван «Quakershaker» — неологизм, обоими своими корнями отсылающий к тряске, сотрясению, землетрясению, а их последний тур, уже после смерти Вины, с заменившей ее солисткой-двойником называется «В царство мертвых» (Ормус стремится к своей возлюбленной, «в ее подземный мир, в ее другую реальность» [20] ). Хотя чего еще ждать, если под влиянием рок-музыки «теперь земля под ногами поехала», а клуб под названием «НЛО», то есть отсылающий к небу, парению, полету, находится под землей, где Ормус «чувствует себя астронавтом, парящим вовне, наблюдающим сверху. Охваченным экстазом. Ожидающим преображения».
Здесь важен буквально каждый эпитет. Во-первых, у Ормуса — тут заметна тема мессианства, свойственная тем же «U2», за свое ярое увлечение политикой и благотворительностью часто не без иронии называемым в том же «Роллинг Стоуне» «адептами мессианского рока», — была на определенном этапе надежда преобразить мир с помощью рока. Во-вторых, тема земли парадоксально и вместе с тем очевидно связана с темой полета, воздуха, вознесения: «Результатом стал знаменитый снимок „Землетрясение 1971 года”, на котором один-единственный, взрывающийся в воздухе змей дает полное представление о том, что творится в
это время внизу. Воздух стал метафорой земли». Так, Ормус медитирует над своей ролью (отчасти навязанной ему поклонниками и СМИ), что слегка напоминает молитву Иисуса в Гефсиманском саду: «Ему не нужно этого избранничества; он предпочел бы, чтоб мир оставался реальным: тем, что есть, и не более, но он знает за собой это свойство — ускользать за грань вещей. И теперь, когда он поднялся в воздух, чудесное захватило его, хлынув через расколотое небо, и он приобщился его тайн. <…> „Оставь меня, — просит он. — Я просто хочу петь свои песни”». Путь из этого состояния или в смерть, или в преображение и связанное с ним откровение:
«И он делал это с неописуемым блеском, пока ему не снесли голову где-то в болотах Индокитая, но это входило в понятие профессионального риска. Другая составляющая этого понятия — когда голова остается на плечах, но заполняется образами реальной действительности, огромной картиной мира, с которого как будто бы содрали кожу. Мира освежеванного. Окровавленного. Восход земли, снятый как проломленный, залитый кровью череп, зависший во взрывающемся пространстве».
Снизойти под землю, в ад и смерть, понять логику ада, противопоставить ему спасительную тактику — все это обусловлено не только желанием вернуть умершую возлюбленную Ормуса. Тема уходящей из-под ног почвы связана с Индией, где «старый порядок треснул», а «мрачные подземные толчки сотрясают администрацию Ганди». Традиционная почва Индии, Индии тысячелетней истории и древних богов, изменилась, она не дает больше опоры: «В это зыбкое, ненадежное время я построил свой дом — в нравственном смысле — на зыбучих индийских песках. Terra infirma („ненадежная земля”, лат. — А.Ч. )». Индия же, Восток есть, как мы помним, ориентир для остальных стран — по всему миру в 80-х прокатывается волна разрушительных землетрясений. «Не расползается ли мир по швам? — таким вопросом задавалась обложка журнала „Тайм”, и, несмотря на то что официальным ответом сейсмологов было твердое и неоднократно повторенное „нет”, я впервые задумался о том, что за картины видел Ормус Кама в своем бреду».
