Красная площадь - Мартин Смит

— Как в Москве.

— Вот чего я боюсь. Немецкие уголовники по сравнению с вашими просто зальцбургские хористы. Немецкие убийцы убирают за собой. Русские же мафиози загаживают улицы, устраивая между собой перестрелки. Дорогие магазины нанимают охранников, спешат перебраться в Гамбург или Цюрих. Плохи дела.

— Но вы сдается, не слишком расстроены.

— Они еще не добрались до Мюнхена. До вашего приезда жизнь была скучной.

Аркадий понял, что Петера снова понесло, так что оставалось только ждать, когда тот остановится. Он не знал, как долго Петер следил за ним, и ожидал услышать имена Макса Альбова, Ирины, Маргариты Бенц.

Где-то среди лесов, загородных домов и полевых тропинок они пересекли бывшую восточногерманскую границу. Впереди показался Потсдам. По крайней мере, та его часть, где были рабочие кварталы — ряды безликих десятиэтажных домов с обвалившейся штукатуркой.

Старый Потсдам прятался под сводом букового леса. Петер остановился на усыпанной листьями аллее перед трехэтажным домом. Это был особняк кайзеровских времен с коваными железными воротами и аркой, достаточно широкой и высокой для того, чтобы мог проехать экипаж; с мраморными ступенями, ведущими к двустворчатым дверям; со строгой каменной облицовкой, резным орнаментом над окнами, сквозь которые без труда можно было разглядеть ячеистые потолки. Над черепичной крышей возвышалась поросшая травой декоративная башенка с наполовину обвалившейся облицовкой. Из нее торчало небольшое чахлое деревце. Второй этаж был одет в строительные леса. На ступенях, с одной стороны, лежал деревянный настил. Некоторые окна были заложены кирпичом или забиты досками. Всюду валялся мусор, росли сорняки. Ворота стояли покрытые слоем ржавчины, сажи и кирпичной пыли. Однако дом был обитаем: снизу доверху на балконах и уцелевших окнах стояли горшки с красной геранью; сквозь стекла проглядывал тусклый свет и было заметно какое-то движение. Вывеска у ворот гласила: «Больница».

— Дом Шиллеров, — сказал Петер. — Вот он. За него, за эти развалины, продался дед.

— Он его видел? — спросил Аркадий.

— Борис Бенц привозил ему фотографию. Теперь он хочет возвратиться сюда.

Весь квартал был застроен по обе стороны особняками. Своим архитектурным стилем и крайней запущенностью они походили на дом Шиллеров. Один из домов сплошь зарос плющом, как древняя гробница. На другом сохранилась надпись: «Verboten! Kein Eingang!» — Вход воспрещен!

— Когда-то здесь был банкирский ряд, — сказал Петер. — Каждое утро все они ездили в Берлин, каждый вечер возвращались. Это были культурные, интеллигентные люди. Держали скромный портрет фюрера. Делали вид, что ничего не заметили, когда из того вон особняка исчез Мейерс, а из этого сгинула семья Вайнштейнов. Позднее они могли выгодно купить эти дома. Сегодня вряд ли можно узнать, где жили евреи, не так ли? И теперь мой дед снова хочет ради этого продать душу дьяволу.

Открылась балконная дверь, и женщина в белой шапочке и переднике вывезла на балкон инвалидную коляску. Поставив на тормоз, она уселась в нее и закурила — хозяйка всего, что можно охватить взглядом.

— Что собираетесь делать? — спросил Аркадий.

Петер распахнул ворота.

— Хочу посмотреть, разве не видите?

Подъездная аллея в свое время была вымощена булыжником и вела к расположенной полукругом колоннаде. Теперь сквозь сорняки просматривались лишь две колеи, а одна из колонн настолько пострадала от чего-то, что вместо нее торчком поставили канализационную трубу. На входной двери они увидели красный крест и надпись: «Ruhig!» — Тихо! Однако дверь была открыта, и сквозь нее проникали звуки радио и запах дезинфекции. У входа никакой регистратуры. Осматривая здание, Петер и Аркадий прошли через вестибюль красного дерева в просторный зал, превращенный в столовую, затем оказались в громадной кухне, разделенной шлакобетонными плитами на кухни меньших размеров с большими, испускающими пар кастрюлями.

Петер попробовал суп.

— Неплохо. В Восточной Германии хороший желтый картофель. Вчера вечером я был в Потсдаме, но заехать сюда не смог.

— Где же вы были?

— В архивах потсдамского муниципалитета. Разыскивал Бориса Бенца, — он опустил черпак и двинулся дальше. — Там недостает многих сведений о нем, — сказал он. — Я постучал на федеральном компьютере и увидел его водительские права, подтверждение проживания в Мюнхене и свидетельство о браке. Видел регистрацию его собственности на частную компанию под названием «Фантази Турз». Что касается данных об условиях труда, страховании и медицинских осмотрах, то с ними все в порядке, потому что работающие в этой фирме раз в месяц — в соответствии с законом — проходят осмотр на предмет венерических заболеваний. Отсутствуют сведения об образовании и послужной список.

— Вы мне говорили, что Бенц родился в Потсдаме и что многие восточногерманские архивы еще не пересылались.

Петер побежал по ступеням.

— Поэтому я сюда и приехал. Но в архивах нет абсолютно ничего о Бенце. Одно дело вставить имя в компьютерное досье — на экране добавляется лишний сигнал. Куда труднее вписать его в старый, педантично составленный список учеников школы. Что касается сведений о работе или военной службе, они в счет не идут, если тебе не нужна работа или заем в банке. Это лишний раз говорит о том, что у Бориса Бенца больше денег, чем данных о его личности… Ага, здесь, должно быть, находилась главная спальня.

Они заглянули в палату с пятью койками, аккуратно заправленными чистыми простынями, и паркетным полом, натертым до блеска. На некоторых койках лежали пациенты с капельницами. На стенах клейкой лентой были прикреплены семейные фотографии и рисунки цветными карандашами. Четыре пожилые женщины в халатах мирно играли в карты. Одна из них подняла глаза.

— Wir haben Besucher! — У нас гости!

Петер одобрительно кивнул каждой обитательнице дома.

— Sehr gut, meine Damen. Schonen Foto. Danke. — Очень хорошо, мои дамы! Прекрасные фотографии. Благодарю вас.

Они сияли от удовольствия, когда он, помахав рукой, удалился.

Другие спальни были превращены в палаты и ванные комнаты с оцинкованными ваннами. Из окна над дверью кабинета тянулся табачный дым. Они поднялись на третий этаж. На потолке лестничной клетки, где когда-то висел канделябр, красовалась свернутая кольцом трубка дневного света.

Петер сказал:

— Я задавал себе вопрос: если Бенц не вырос здесь, откуда он знает о моем деде и о том, что дед делал на войне? Знали только эсэсовцы и русские. Так что есть два возможных ответа: он либо русский, либо немец.

— И кто же он, по-вашему? — спросил Аркадий.

— Немец, — ответил Петер. — Восточный немец. Точнее, Staatssicherheit. «Штази»[8]. Их КГБ. Сорок лет «Штази» готовила легенды для шпионов. Знаете, сколько на них работало народу? Два миллиона. Два миллиона осведомителей! Больше восьмидесяти пяти тысяч офицеров! У «Штази» были служебные здания, жилые дома, свои курорты, миллионные счета в банках. Куда делись все агенты? Куда исчезли деньги? В последние недели перед падением Стены агенты «Штази» лихорадочно меняли документы. Когда народ ворвался в здания Службы госбезопасности, они были пусты, а главные досье испарились. Неделей позже Борис Бенц снял квартиру в Мюнхене. Вот когда он родился.

Третий этаж особняка Шиллеров, где раньше жила прислуга, приспособили под хранилище для лекарств и жилые комнаты для медсестер. На протянутой из угла в угол веревке сушились трусики.

Петер продолжал:

— Куда могли податься «штази»? Если они были важными персонами, то им было уготовано место в тюрьме. Если же мелкими сошками, то с документами «штази» их никто не взял бы на работу. Не могли же все они хлынуть в Бразилию, как это было со второй волной нацистов. России не нужны тысячи германских агентов… А это что?

Узенькую лесенку загораживали ведра. Петер переставил их в сторону, взобрался по ступенькам и нажал на ручку дверцы на потолке. Дверца затрещала и распахнулась, подняв целое облако пыли.

Они поднялись в башенку. Оконные створки перекосились, часть крыши провалилась, из одного угла росло чахлое деревце липы, пожизненной пленницы башни. Вид изумительный: озера и холмы до самого Берлина, куда ни глянь — зеленеющие леса и луга. Двумя этажами ниже — балкон с сидевшей в инвалидной коляске медсестрой. Она сбросила туфли и спустила чулки ниже колен. Подняла повыше опоры для ног и установила кресло так, чтобы на нее падало побольше солнца, потом, словно Клеопатра, лениво откинулась назад с сигаретой в зубах — воплощение полного покоя и свободы.

Петер сказал:

— Спросите, где «осси» нашел деньги, чтобы купить восемнадцать новеньких машин или чтобы жить в Мюнхене? Для человека без биографии у Бенца довольно-таки внушительные связи.