Жена тигра - Теа Обрехт

В общем, добрался я до Саробора. Город казался совершенно безлюдным. Уже спускалась ночь. В турецком квартале то и дело слышались артиллерийские залпы — это «наши» расстреливали завод в Марханской долине. На всех холмах виднелись огни. Можно было сразу догадаться, что произойдет дальше. Собственно, все уже было известно. Все это понимали, вот никого на улицах и не было, да и света в окнах тоже нигде не замечалось. Люди садились ужинать в полной темноте. Отовсюду пахло едой, причем так сильно, что у меня возникла мысль о том, какие совершенно иррациональные желания обрушиваются на людей, когда, можно сказать, уже почти наступил конец света. Вместо того чтобы приберечь продукты на случай осады, люди устраивают в своих домах, окна которых смотрят на реку, настоящие пиры, подавая на стол жареную ягнятину, картошку и йогурт. Проходя мимо чьих-то окон, я отчетливо почувствовал запах мяты и оливок, услышал, как шипит на сковороде жаркое, и, разумеется, вспомнил, как твоя бабушка, бывало, готовила, когда мы еще жили в Сароборе, где под окном росла раскидистая ива.

В турецком квартале на мусульманской стороне города одна узкая длинная улица тянется вдоль реки. Там полно кофеен с закрытыми двориками и ресторанов, где готовят лучший в мире бурек[7] и по просьбе клиентов приносят хуку[8]. Здесь же находятся мастерские стеклодувов, а когда-то были и знаменитые цветники. Ныне их, конечно, перекопали под кладбища. Когда идешь по этой улице к берегу реки, отовсюду виден Старый мост, сторожевые башни которого сверкают в лучах солнца. Через каждые несколько шагов ты натыкаешься на турецкие фонтаны. Знаешь, они — истинный голос Саробора. Город всегда звенел, как журчащий ручей, когда чистая речная вода поступала с реки в бассейны фонтанов и изливалась обратно. Затем тебе навстречу выступает старая мечеть. Ее одинокий минарет светится каким-то затаенным светом, прямо как внутренность раковины.

Перебравшись на тот берег реки по Старому мосту, я спустился к гостинице «Амоварка», где мы с твоей бабушкой когда-то провели медовый месяц и некоторое время жили, прежде чем подыскали себе квартиру. Именно в этой гостинице всегда останавливались представители иностранных держав и послы, приезжавшие в Саробор. Директор авиазавода в Мархане — того самого, который собирались бомбить, — тоже порой месяцами там жил. Эта гостиница была построена на каменном шельфе у самой воды и окружена оливами и пальмами, а из ее окон открывался чудесный вид на водопад. На окнах висели белые шторы, а просторный балкон, точнее терраса, был похож на женскую юбку со своими округлыми каменными складками, свисавшими над водой. На балконе стояли бронзовые турецкие светильники, и он был виден даже со Старого моста. Если пойти прогуляться вечерком, то, стоя на мосту, можно было любоваться водопадом и этим замечательным балконом, где обычно играл квартет музыкантов, переходивших от столика к столику и исполнявших любовные песни.

Внутри гостиница была отделана деревянными панелями и яркими арками, расписанными красной и белой краской. На стенах висели ковры, некогда принадлежавшие паше, в вестибюле стояли разлапистые мягкие кресла, а в камине всегда горел огонь. Когда я туда вошел, гостиница показалась мне совершенно пустой. Я шел по коридорам, но не встречал ни души, даже за стойкой никого не было. В итоге я добрался до ресторана и оказался в той его части, которая как раз и выходит на террасу.

Там я наконец увидел официанта, правда, всего одного. Волос у него на голове почти не осталось, да и те, что сохранились, были совсем седые, и он старательно зачесывал их на лоб. На лбу у него красовался здоровенный темный синяк, и сразу становилось ясно, что это темное пятно он заработал, совершая намаз, ибо, будучи правоверным мусульманином, несколько раз в день стукался лбом об пол. Официант был одет в строгий костюм с галстуком, на руке у него висела салфетка, а лицо радостно вспыхнуло, когда он увидел, как я вхожу в зал. Можно было подумать, что это самое счастливое событие в его жизни. Он очень душевно спросил, не желаю ли я пообедать. В ресторане больше не было ни души.

Я просто не мог не остаться и, разумеется, сказал:

— Да, конечно, я хочу пообедать.

Тут я вспомнил наш медовый месяц и подумал, что здесь наверняка есть лобстеры и всякая рыба, которую привозят по реке с моря.

— Где господину будет угодно присесть? — спросил меня официант и жестом хозяина обвел рукой пустой зал.

Потолок в ресторане был высокий, желтый, с изображением батальной сцены, на стенах тоже бронзовые светильники, на окнах красные занавеси с потолка до пола, и во всем этом просторном, роскошном зале, как и во всей гостинице, никого.

— На балконе, пожалуй, — сказал я.

Он проводил меня туда и усадил за лучший столик на двоих, но второй столовый прибор — вилку, нож, салфетку и тарелку — тут же унес.

— Прошу прощения, но у нас сегодня только свое вино, — извиняющимся тоном сказал официант.

Голос у него был хрипловатый, скрипучий, хотя, глядя на пальцы и зубы этого человека, я мог бы поклясться, что он никогда в жизни не курил.

— Вот и прекрасно! — воскликнул я.

— Только в бутылках, — прибавил он.

Я попросил его принести вина и сказал, что намерен переночевать здесь, поэтому хотел бы увидеть кого-нибудь из дежурных портье, который помог бы мне устроиться. Я понимаю, Наталия, что, на твой взгляд, это была не слишком хорошая затея, ведь по окрестным холмам уже вовсю лупили из артиллерийских орудий, а к утру готовились начать обстрел и самого Саробора. Но пока что я был твердо намерен переночевать именно в этой гостинице, а потому и попросил старого официанта помочь мне — отчасти, возможно, желая просто проявить любезность. Он и правда был уже очень стар. Ты ведь даже не представляешь себе, какими были официанты той, старой школы! Как их натаскивали для службы в хороших ресторанах! Все они непременно заканчивали самую лучшую столичную школу ресторанного обслуживания, где учились не только своему мастерству, но и изысканным манерам. Эти официанты прекрасно разбирались в кушаньях и их приготовлении и запросто могли бы работать шеф-поварами. Они с закрытыми глазами распознавали любой сорт вина, были способны самостоятельно разделать тушу, прекрасно знали, где какая рыба водится и чем она питается. Мало того, несколько лет им приходилось еще и в огороде трудиться, прежде чем их допускали до обслуживания посетителей. Именно таким официантом, к тому же мусульманином, и был тот старик. Мне вдруг стало не по себе, когда я смотрел ему вслед, а он пошел, чтобы принести мне бутылку вина.

Усевшись за столик, я снова прислушался к тому, что творилось внизу, в Мархане. Каждые несколько минут на вершинах холмов, окаймлявших долину, вспыхивали голубые огни взрывов, а несколько секунд спустя слышался грохот артиллерийских залпов. Южный ветерок, прилетавший из долины, приносил жгучий запах пороха. Чуть выше гостиницы виднелись очертания Старого моста. Я заметил, как по нему идет какой-то человек, направляясь от башни к противоположному берегу, и на ходу зажигает фонари, делая это по старинке, как и задолго до моего рождения. Под берегом тихо журчала река. Я чуть наклонился над перилами балкона, увитыми цветами, и посмотрел вниз, на черную воду, плескавшуюся вокруг белых скал. Через миг я выпрямился, почуял рядом запах сигаретного дыма и оглянулся. К моему удивлению, в зале появился еще один посетитель. Он сидел за столиком в противоположном углу зала и смотрел вниз, поставив локоть на перила балкона. Мужчина был в деловом костюме и при галстуке, а в руке держал раскрытую книгу, почти полностью скрывавшую его лицо. На столике перед ним стояла только кофейная чашка, что заставило меня подумать, что он, наверное, уже пообедал, теперь допьет свой кофе и вскоре уйдет. Надо сказать, я был даже рад этому. Он, похоже, не обращал ни малейшего внимания на то, как от взрывов бомб вспыхивает все небо — казалось, на холмах устроили праздничный салют, фейерверк в честь какого-то торжества. Мне внезапно пришло в голову: а вдруг для него это действительно праздник? Допустим, он специально переправился через реку, чтобы полюбоваться этой картиной разрушения и позлорадствовать, сидя в старом мусульманском дворце. Может, годы спустя незнакомец станет со смехом рассказывать об этой ночи в Сароборе своим друзьям, а они с любопытством будут расспрашивать его о том, как тела мусульман сплавляли по реке.

Тут как раз вернулся старый официант с заказанной мною бутылкой вина. Я даже теперь помню, что это был шалимач восемьдесят восьмого года из того самого знаменитого виноградника, который вскоре оказался по нашу сторону границы. Он подал мне бутылку с таким видом, словно для него это ничего не значит. По-моему, в силу своего характера и профессиональной выучки официант пытался показать мне, что происходящее вокруг ему абсолютно безразлично, даже если хозяин того виноградника, где создано это вино, сейчас на авиазаводе закалывает штыком его сына. Он содрал с горлышка бутылки фольгу, при мне вынул пробку, протер мой бокал и налил немного вина, а потом стал, старчески мигая, смотреть, как я пробую напиток. Я кивнул, официант наполнил мой бокал, а бутылку оставил на столе. Потом он ненадолго исчез и вскоре вернулся, катя перед собой тележку, заваленную листьями салата, гроздьями винограда, ломтиками лимона. Все это служило обрамлением центрального блюда. Рыбины, твердые и ясноглазые, выглядели как муляж из цирка.