Я умер вчера - Александра Маринина

– И что будет? – поинтересовалась Настя.

– Будет еще одна статья, потом еще одна, а потом его втянут в скандал, после которого он не отмоется до самой смерти. И работе тележурналиста придет конец. А он больше ничего не умеет и не хочет уметь, потому что он создан для этой работы. Если ее отнять у Саши, он кончится как личность, понимаете?

– Погодите, Виктория Андреевна, не так быстро. Я не успеваю следить за переменами в вашей жизни. Из-за чего вы развелись, можно узнать?

Уланова помолчала, глядя в окно. Было видно, что вопрос ей неприятен, но решимость, написанная на ее увядающем милом лице, красноречиво говорила о том, что женщина готова идти до конца и отвечать даже на те вопросы, на которые отвечать совсем не хочется.

– У него есть другая женщина, и она ждет ребенка, – наконец выдавила она.

– Но, когда мы с вами разговаривали месяц назад, вы не упоминали, что собираетесь разводиться, – заметила Настя.

– Это случилось внезапно. Саша поставил меня в известность, и мы тут же оформили развод.

– Так не бывает, – не поверила Настя. – Разводы не оформляют в течение двух часов.

– Нам оформили, – грустно усмехнулась Виктория. – Саша постарался, у него какой-то блат есть. Анастасия Павловна, я не жаловаться к вам пришла. Мне нужна помощь.

– В чем конкретно?

– Помогите найти того, кто заказал эту статью.

– Вы думаете, она заказная?

– Уверена.

– Так спросите у журналистки Хайкиной, кто ей заплатил. Чего проще.

– Я пыталась. – Уланова как-то странно улыбнулась. – Но дело в том, что такой журналистки в этой газете нет. Это заказной хорошо оплаченный материал, который подписан вымышленным именем. Поэтому я и уверена в том, что это начало акции против Саши.

– А почему, собственно, вас это так беспокоит, Виктория Андреевна? Александр Юрьевич уже вам не муж, у него другая женщина и скоро родится ребенок. Почему вы так близко к сердцу принимаете его профессиональную карьеру?

Уланова снова помолчала. На этот раз пауза длилась дольше.

– Я люблю его. Да, я продолжаю его любить несмотря ни на что. И я не могу оставаться равнодушной. Я хочу ему помочь.

– Каким образом?

– Я хочу узнать, кто стоит за этой статьей.

– И что потом? Виктория Андреевна, вы же не собираетесь пойти к этому человеку и застрелить его, правда?

Уланова посмотрела ей прямо в глаза. Лицо ее было спокойным и сосредоточенным.

– Разумеется, нет. Но я хочу знать, кто это сделал. А уж как остановить скандал, я придумаю.

– Шантаж? – спросила Настя.

– Ну зачем же? – снова усмехнулась Уланова. – Это грубо. Я узнаю, кто этот человек, и приду к нему с деловым предложением.

– С каким же?

– Я предложу вернуть ему деньги, которые он заплатил за передачу. Если таких недовольных несколько, я думаю, что смогу вернуть деньги всем. В конце концов, если они мстят, потому что их обобрали, проще всего возместить ущерб.

– Подождите, подождите! – Настя схватилась за голову. – Я ничего не понимаю. Какие суммы с них брали за показ программы?

– По-разному, от пяти до двадцати тысяч долларов.

– С каждого?!

– Нет, что вы. Брали избирательно, примерно с каждого пятого-шестого. Остальных делали бесплатно.

– Но я все равно не вижу смысла, – упрямо возразила Настя. – Речь ведь шла не о похищении ребенка, когда ты готов на все, лишь бы вырвать его из рук вымогателей. Речь шла всего лишь о телевизионной передаче. И если она не жизненно необходима, то зачем платить? А если она так сильно нужна, что люди готовы платить, то зачем потом сводить счеты? Никто же не заставлял их давать деньги. Коль они решили мстить вымогателям, то возмещение ущерба их не устроит, уверяю вас.

– А я вас уверяю, что устроит, – холодно ответила Уланова. – Ситуация меняется ежедневно. Один заплатил потому, что счел возможным, другой заплатил, третий, а потом они встретились, поговорили и объединились. Когда человек думает, что обобрали его одного, он почему-то готов с этим мириться, но как только он обнаруживает, что это был лишь единичный факт долговременной акции, в нем просыпаются злоба и желание хотя бы отомстить, а если получится – и вернуть деньги. Тем более он не одинок, ряды крепнут, так почему не попробовать.

Что ж, подумала Настя, в этом есть смысл. Пожалуй, Виктория Андреевна не так уж не права. В логике ей не откажешь.

– И вы готовы все эти деньги вернуть? – спросила она недоверчиво.

– Чтобы остановить расправу с Сашей? Да. Может быть, не все, но сколько смогу. Продам квартиру, Саше она все равно не нужна, он же переезжает к новой жене. Продам украшения, машину. И наличные есть в банке. Если тех, кто за этим стоит, не больше семи-восьми человек, я с ними рассчитаюсь полностью, если же их больше, придется возвращать сумму не целиком, но я надеюсь с ними договориться. Анастасия Павловна, подскажите мне, куда обратиться, чтобы найти этих людей. Я, собственно, только за этим к вам и пришла.

Куда обратиться, чтобы найти тех, кто заказал статью «Прощай лицо, да здравствует грим!»? Конечно, если верить версии Виктории Улановой, материал был направлен против ведущего программы, а вовсе не против Татьяны, но все-таки… В голове у Насти появилась сумасшедшая мысль. Но без разрешения Гордеева она не посмеет ее высказать.

– Пойдемте со мной, – сказала она решительно. – Я проконсультируюсь у знающих людей.

Вдвоем они дошли до кабинета Колобка. Настя попросила Уланову подождать в коридоре, а сама зашла к начальнику.

– Виктор Алексеевич, а что, если направить Уланову в «Грант»? – предложила она. – Мы же должны выяснить, от кого в агентстве идет продажа информации. Вот и посмотрим, чтобы самим там не светиться.

Гордеев задумался. Настя понимала, что именно его беспокоит. Нельзя втягивать частных лиц в процесс раскрытия преступлений. То есть это, конечно, делается сплошь и рядом, но все-таки лучше использовать тех, у кого есть хотя бы маломальский опыт, изворотливость, смекалка. В идеале это должны быть бывшие оперативники или бывшие сотрудники других милицейских служб. А тут милая спокойная женщина, никаким боком к милиции не привязанная. Хотя, с другой стороны, профессия у нее такая, что иному милиционеру фору даст.

– Чем занимается эта Уланова? – спросил полковник.

– Она журналистка на вольных хлебах, пишет по заказам нескольких иностранных изданий о женских проблемах в современной России. Насколько мне известно, она брала интервью…

Настя назвала несколько очень известных фамилий: певицы, топ-модели, кинозвезды.

– Ах, вот даже как, – протянул Виктор Алексеевич. – Это делает ей честь. К этим дамочкам не так легко прорваться, а угодить им еще труднее. По крайней мере об одной из них мне рассказывали, что ей раз пять приносили на визирование текст одного и того же интервью и она все пять раз его не подписывала, потому что ей не нравилось, хотя все было записано с диктофона слово в слово. Материал так и не вышел. А Уланова, значит, сумела. Молодец.

– Так что вы скажете? – робко спросила Настя. – Можно рекомендовать ей обратиться в «Грант»?

– Пожалуй, я бы разрешил, – задумчиво произнес он. – Но с оговорками. Если она права и те люди, которых она ищет, организовали убийство Андреева и Бондаренко, то направить ее с этим вопросом к частным сыщикам – это и ее подставить, и самим подставиться. Этого нельзя ни в коем случае. Придумай ей легенду поспокойнее и поправдоподобнее. Но не слишком далеко от истины, иначе заинтересованные фигуры сразу почувствуют подделку.

– Можно сказать, что она хочет собрать компрометирующие сведения о Хайкиной, чтобы поквитаться с ней за статью о муже, – сказала она.

– Ну, например, – согласился Гордеев. – Договорись с ней о взаимопомощи. В легенде должно быть что-нибудь такое, что позволит нам сразу определить утечку информации. С агентством надо разбираться как следует, убийство депутата на нас висит, а мы ни с места. А тут еще письма эти подметные… Черт знает что. Ты с Коротковым поговорила?

– Поговорила. Он никаких писем не получал.

– И Гмыря не получал. Выходит, только Лесников наш удостоился. Ты, деточка, конечно, во многом не права, но то, что ты не любишь политику, – это правильно. Я тоже ее любить перестал. Грязное это дело. А помнишь, как мы в восемьдесят девятом году репортажи с Первого съезда народных депутатов слушали? Вся управа не работала, к десяти утра собирались перед телевизорами и смотрели, как люди, которых мы отождествляли с российской совестью, развенчивали коммунизм. Кажется, даже ты тогда стала политикой интересоваться.

– Было, – согласилась Настя. – Но к девяносто второму году это прошло. Переболела. Я пойду, Виктор Алексеевич, а то меня Уланова в коридоре ждет.

– Подождет, – неожиданно жестко сказал полковник. – Я знаю, что с тобой Заточный разговаривал насчет перехода.