Сколько стоит любовь? - Стефани Лоуренс

Двух минут оказалось достаточно, чтобы убедиться в своей ошибке.

Аделаида, разумеется, просияла при виде Диллона, довольная, что Рас рядом. Рас быстро понял, что в лондонских бальных залах ему ни к чему оберегать Аделаиду. Зато она может и будет оберегать его. И он без зазрения совести пользовался ее услугами.

Не будь у Прис веской причины верить, что брат, до сих пор слывший ветреником, кажется, нашел свою избранницу, она могла бы пожалеть Аделаиду. Но, как оказалось, жалеть следовало себя. Как ни удивительно, даже Рас и Аделаида верили, что Диллон и она…

Нужно поговорить с братом и все объяснить.

Но прежде чем она успела оттащить Раса в сторону, музыканты снова заиграли. Рас повернулся к Аделаиде и с многозначительным блеском в глазах пригласил на контрданс.

Аделаида согласилась, и парочка, улыбаясь, отошла. Прис расстроенно смотрела им вслед. Брат… очарован. Опьянен. Занят. Занят предприятием, в котором ей нет места.

Она была уверена, что, несмотря на все ухищрения Диллона, сумеет убедить Раса, что ей лучше держаться подальше от этого человека…

Диллон все это время оставался рядом и не отрывал взгляда от ее лица. Он не пригласил ее на танец, за что Прис была благодарна. Это был «Сэр Роджер де Каверли», где танцующие кружились в объятиях друг друга, и она точно знала, что к концу танца голова закружится, а о какой-то обороне не может быть и речи. Он, разумеется, тоже это знал… Она бросила на него подозрительный взгляд.

Он невозмутимо пожал плечами и кивком показал куда-то в сторону:

– Там твой отец.

– Отец?

Она не поверила, но решила проверить. Величественно приняв руку Диллона, она позволила увести себя.

При виде парочки лорд Кентленд извинился перед собеседником и ослепительно улыбнулся.

– Кэкстон! – обрадованно воскликнул он, сжимая руку Диллона, и с нескрываемой гордостью взглянул на свою неотразимо прекрасную дочь.

Диллон понятия не имел, как граф предпочтет сыграть эту сцену. Глаза Кентленда вызывающе блеснули.

– Рад, что вы здесь, мальчик мой. Теперь есть кому присмотреть за ней. – Он оглядел толпу повес, распутников и светских львов, которые уже успели заметить и выделить Прис, после чего перевел взгляд на Диллона. – У меня и без того довольно седых волос.

Диллон снова искривил губы, но это не слишком напоминало улыбку.

– Сделаю все возможное, сэр.

– Нисколько не сомневаюсь! – воскликнул Кентленд и, хлопнув его по плечу, бросил взгляд на дочь, потрясенную его предательством.

Однако Кентленд был твердым орешком. Игнорируя гнев дочери («И ты, Брут?»), пылавший в ее глазах, он улыбнулся и кивнул:

– Еще увидимся. Веселись, дорогая. – И, махнув рукой знакомому, окликнул: – Да, Хорас. Я иду.

Он направился в карточный салон.

Диллон проводил его взглядом. Прис не проронила ни слова.

Как она и предполагала, у него был тяжелый день. Добравшись до Лондона, он оставил вещи и лошадей на Беркли-сквер, на попечение Хайторпа, дворецкого Горации, и помчался на Халф-Мун-стрит. Он свято надеялся, что дамы уехали на званый обед, а лорд Кентленд и его наследник дома. Диллон велел доложить о нем графу.

Придерживаясь того принципа, что лучше всего говорить правду, он рассказал его сиятельству все, что посчитал нужным. И хотя не объяснил прямо, насколько близки они с Прис, граф оказался достаточно мудрым человеком, чтобы домыслить остальное, и, как сразу стало ясно, хорошо знал буйный, неукротимый и своевольный характер дочери.

Диллон постепенно осознал, что для графа было облегчением передать свою дочь на попечение человека, который действительно ее понимал. К тому времени, когда их беседа закончилась, Диллон уже твердо знал: граф рассчитывает на то, что он преодолеет всякое сопротивление Прис. Граф, в свою очередь, также вполне смирился с тем, что путь Диллона к успеху может также включать в себя встречи, природа которых обычно не одобряется обществом. Но, уверенный в благородных намерениях Диллона, его сиятельство посчитал подобный риск необходимым.

Итак, на стороне Диллона было отцовское одобрение, мало того, его откровенно поощряли.

После этого он велел передать свою карточку Расу, и тот немедленно спустился вниз. Граф прошел мимо них, сообщив, что отправляется в «Уайте», Рас собирался посетить «Будлз», членом которого был и Диллон. По пути он объяснил Расу ситуацию, повторив все то же, что рассказывал графу. Имея гораздо более современные взгляды, чем отец, Рас объявил, что будет счастлив иметь Диллона своим зятем, и пообещал свою помощь.

Только позже, одеваясь к вечеру, Диллон сообразил, что согласие Раса было чересчур пылким. Между близнецами существовала особая связь, и Рас еще до беседы с Диллоном был убежден, что Прис создана для него.

Итак, первые необходимые элементы его стратегии были на месте.

Но, начиная осаду, он должен был отсечь все пути бегства осажденных.

Глядя на Прис, он не удивлялся ее мрачному виду. Она медленно повернулась и метнула в него изумрудные стрелы из прищуренных глаз.

Молчание затягивалось. Наконец она с жутким спокойствием произнесла:

– Прошу извинить меня…

Слова будто вмерзли в вековой лед. Рассеянно кивнув, она отвернулась. Но он молниеносно протянул руку и сковал ее запястье. Снова встретил зеленое пламя яростного взгляда, готового испепелить его.

– Куда?

Поджав губы, она глубоко вздохнула, так, что груди угрожающе поднялись над глубоким вырезом ее светло-голубого платья.

– В дамскую комнату, – процедила она, готовая выплеснуть нарастающий гнев.

Единственное место, куда он не мог за ней последовать.

Она многозначительно посмотрела на его пальцы, сомкнутые вокруг ее запястья. Он неспешно освободил ее.

Даже не оглянувшись, она подобрала юбки и с невыразимой грацией заскользила к ближайшей двери. Диллон, не двигаясь с места, смотрел ей вслед. Когда она вышла из бального зала, его губы медленно изогнулись. На этот раз – в улыбке.

Прис вовсе не собиралась в дамскую комнату: ни одна оборка на подоле не порвалась, кружевные воланы не требовали срочно пришпилить их булавками. Комната была увешана зеркалами. Она подошла к одному, делая вид, будто поправляет локоны, в искусном беспорядке выбившиеся из узла на макушке.

Она долго, бесстрастно смотрела на свое отражение, гадая, что видят окружающие. Леди среднего роста, с поразительно красивым лицом, черными блестящими волосами, красными полными губами, стройной и изящной фигурой, затянутой в голубой шелк, при малейшем движении переливавшийся всеми оттенками изменчивого моря.

Состроив гримаску при виде своей вздымавшейся над низким вырезом груди, она пожалела, что, приехав в Лондон, не сохранила обличье «синего чулка». Это по крайней мере не поставило бы ее в ряд легкомысленных молодых мисс, бывших в глазах джентльменов не более чем красивыми куклами.