Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

Между тем как длинные лакеи, вооружась салфеткой и бутылкой, грозят уничтожить этот древний обычай, на защиту его восстают остроумнейшие люди Великобритании.

Кстати, говоря о вине и способе, каким его подают, не могу удержаться, чтоб не заметить, что чрезвычайно необходимо ставить этот нектар так, чтобы он был под рукою у каждого и гость не зависел бы в этом случае от капризов слуги. Прекрасная выдумка эти графины, нет надобности нисколько придерживаться закупоренных бутылок, это просто педантизм; пусть только будет вино хорошо, графин емок, и руке легко достать его…

Хочу, чтоб все знания гастрономов были смешаны, чтобы характеры имели между собою общие точки соприкосновения. Сажайте вместе юриста, военного, литератора, перемешайте, так сказать, все племена разговорщиков…

Часто одного новоизобретенного мороженого достаточно, чтобы прославить человека навсегда. Новость, простота, изящество вкуса — вот главные стихии хорошего обеда. Новость зависит от гениальности человека, дающего обед, но до простоты всякой может достигнуть; непозволительно, однако ж, пренебрегать изяществом вкуса. Я называю дурным вкусом возбуждать желания, когда гость не может им удовлетворить. Что это, например, за страсть, подавать прекрасную дичину третьим блюдом, в то время, как все уж наелись досыта?

Я желал бы, чтоб на всех хороших столах была разная зелень, не в большом количестве, однако ж, и отборного качества, приготовленная разнообразно, тщательно, но просто. Для чего не заимствовать у других наций их гастрономических особенностей: у французов — оливок и анчоусов, у итальянцев — макароны, у немцев — редьки и хрену?

Все эти принадлежности, когда употреблены со вкусом и соответственно, приносят обеду большую пользу.

Всякий, кто дает обеды, должен вести деятельную переписку и иметь многочисленных друзей, которые часто могут присылать ему вещи самые драгоценные; а такие присылки из далеких стран часто бывают для гостей источником необыкновенных наслаждений.

Каким специальным колером отличаются обеды, на которых красуется страсбургский пирог, приехавший из-за морей, гампширская устрица, сусексский каплун, шварцвальдский кабан!

Разумеется, что нет надобности собирать все эти богатства за один и тот же обед.

Столовая должна быть удобная, гости не многочисленны, кушанья изящны, кухня как можно ближе к столовой, чтоб не стыло, пока несут.

Вот условия достопримечательнейших обедов, при которых я присутствовал».

В середине века в моду снова вошли пышные обеды, где каждого гостя обслуживал свой лакей. Обеды «в интимном кругу» остались для семейных и дружеских посиделок.

После обеда обычно пили кофе с ликерами в гостиной. Однако молодым девушкам не рекомендовалось ни злоупотреблять кофе, ни пробовать ликеры. Также им не советовали пить вино за обедом.

После обеда Евгений Онегин с друзьями отправляются в театр. Спектакль начинается в 6 часов вечера. Онегин приезжает с опозданием и «идет меж кресел по ногам». «Кресла» — это не просто места в партере — это несколько первых рядов, перед сценой, которые, как правило, абонировались вельможной публикой. Именно эти вельможные ноги и оттаптывает (возможно, с некоторым злорадством) Евгений. Позади кресел размещались более дешевые стоячие места для смешанной публики.

Меж тем Онегин не унимается. Он совершает новую продуманную бестактность:

Двойной лорнет скосясь наводитНа ложи незнакомых дам…

Женщины в театре могли появляться только в ложах. Обычно ложи абонировала семья на весь сезон. Хотя женщины, приходя в театр, в глубине души рассчитывали поразить публику своей красотой, нарядами и драгоценностями, но откровенно «лорнировать» их, то есть рассматривать в лорнет, было, конечно, в высшей степени вызывающим поведением. Все учебники хорошего тона строжайшим образом запрещали это. Дамам, в свою очередь, не рекомендовалось лорнировать публику, а молодым девушкам — слишком долго задерживать взгляд на актерах-мужчинах и слишком пристально смотреть на подмостки в время любовных сцен. Какой-нибудь добродушный дядюшка или заботливая тетушка могли пригласить к себе в ложу племянницу-бесприданницу, и такая поездка становилась для бедной девушки незабываемым событием.

Через некоторое время Онегин покидает театр и едет домой переодеваться. Он собирается на бал. На часах где-то между семью и восемью. Бал начнется около десяти. Онегин будет «наводить красоту» часа два-три и приедет на бал ближе к полуночи.

По традиции балы начинались с полонеза — «ходячего разговора», а точнее — торжественного танца-шествия, который создавал в зале особую бальную атмосферу. Если на бале присутствовала императорская семья, то император возглавлял полонез рука об руку с хозяйкой дома, во второй паре шла императрица с хозяином. Если бал обходился без присутствия высоких гостей, полонез возглавлял хозяин вместе с самой почтенной дамой, следом шла хозяйка с наиболее почтенным из приглашенных гостей. Вместе муж с женой не танцевали никогда — это считалось дурным тоном. На русских балах были популярны полонезы Огинского, Шопена и особенно полонез из оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя».

За полонезом следовали более легкие и эротичные танцы: вальсы, польки, кадрили, галопы. Вершиной бала мазурка. Именно к мазурке приезжает на бал Онегин.

Вошел. Полна народу зала;Музыка уж греметь устала;Толпа мазуркой занята;Кругом и шум и теснота;Бренчат кавалергарда шпоры;Летают ножки милых дам;По их пленительным следамЛетают пламенные взоры,И ревом скрыпок заглушенРевнивый шепот модных жен.

Позже, описывая деревенский бал в поместье Лариных, Пушкин снова посвящает несколько строк мазурке:

Мазурка раздалась. Бывало,Когда гремел мазурки гром,В огромной зале все дрожало,Паркет трещал под каблуком,Тряслися, дребезжали рамы,Теперь не то, и мы, как дамы,Скользим по лаковым доскам,Но в городах, по деревнямЕще мазурка сохранилаПервоначальные красы:Припрыжки, каблуки, усыВсе те же: их не изменилаЛихая мода, наш тиран,Недуг новейших россиян.

Здесь все очень точно. В мазурке — танце храбрых польских офицеров — мужчины имитировали движения всадника (правда, очень условно): подпрыгивали, ударяя одной ногой о другую, сильно ударяли каблуками об пол, словно пришпоривая невидимого скакуна, падали на одно колено, словно помогая своей даме сойти с коня.