Европолис - Жан Барт

с этим выражением преувеличенной стыдливости, которое есть у нее в глазах. Я не могу расценить это иначе как лицемерие…

— Не забывайте, мой дорогой, что сказал один моралист: «Лицемерие — это дань уважения добродетели». Постарайтесь получше узнать эту женщину. Не раскаетесь, поверьте мне! — И дядя Томицэ, добродушно улыбаясь в белую бороду, вышел, тяжело опираясь на свою старую палку с острым наконечником.

Барбэ Рошие остался заинтригованный. Ему захотелось узнать о Сибилле больше, чем он услышал. Про себя он решил быть к ней внимательнее. Он был сыт по горло этими дюжинными млекопитающими, которые словно изготовлялись по одному шаблону. Давно уже его снедало тайное желанье встретить необычное, совершенно особое женское существо.

* * *

На улице улыбалось солнце. Рокот моря сливался с оживленным шумом в порту.

Эвантия лежала в кровати и днем и ночью. Она таяла на глазах. Спать она не могла и только считала, как били часы на дворце Европейской дунайской комиссии. От постели ей было жарко, она обливалась потом и по ночам выжимала мокрые полотенца. Ее преследовали кошмары. Чувствительность девушки обострилась, и любой шум пронизывал ее с головы до ног. Какие-то смутные видения вставали перед ней, и ей казалось, что она куда-то падает. Смутный страх владел ее мозгом беременной женщины.

Эвантия ощупывала свой живот, она чувствовала внутри движение и толчки, которые заставляли ее испуганно вздрагивать. Она закрывала глаза и видела себя на операционном столе со вскрытым животом… Хлещет алая кровь… Мертвый ребенок…

С легким стоном она открывала глаза, стараясь найти поддержку в добром взгляде сиделки.

Об усиленном питании не могло быть и речи, мяса она просто не переносила. Ей давали тропические фрукты, апельсины, бананы, кокосовые орехи, из которых она с удовольствием, как в детстве, высасывала сладкое прохладное молоко. Удрученная мыслью о предстоящих родах, Эвантия поведала мисс Сибилле драму своей жизни. Та утешала ее, пытаясь уверить, что жизнь, возможно, наладится, что Нягу вернется, что он еще любит ее…

— Как, как он посмотрит на меня. — восклицала рыдающая Эвантия, — когда между нами будет ребенок? Это ужасно! Иметь ребенка от человека, которого никогда не любила!..

Эвантия чувствовала, что она всей душой ненавидит этого ребенка, который должен родиться. Она бы хотела уничтожить его прежде, чем он появится на свет, но не знала, как это сделать. «Разве нету никаких способов?» — в раздражении спрашивала она себя. «Я не хочу его! Я не хочу ребенка!» — кричала она иногда и яростно била себя по животу. Мисс Сибилле с трудом удавалось успокоить ее. После припадков у Эвантии всегда наступал жестокий нервный кризис.

* * *

Врачи ушли в канцелярию.

Мисс Сибилла осталась возле обессилевшей больной. Положив Эвантии на лоб спиртовый компресс, чтобы привести ее в чувство, мисс Сибилла присела на стул немного передохнуть. Она устала… «Какое напряженье нервов». Хотя она привыкла к операциям, никогда еще она так не волновалась. «Необычайно тяжелая операция…» Чтобы спасти ребенка, пришлось делать кесарево сечение. Перед глазами мисс Сибиллы все еще стояла живая и яркая картина этой операции. Она видела несчастную негритяночку, ее черное, потерявшее формы, высохшее, словно мумия, тело с морщинистой кожей и огромный, выпученный живот.

Мисс Сибилла еще ощущала тот страх, который овладел ею, когда она поднесла тампон с хлороформом к носу больной и не отпускала до тех пор, пока Эвантия была в забытьи. «Как она бредила, пока не забылась совсем… Барбэ Рошие настоящий артист…»

Перед ее мысленным взором вновь возник доктор в непривычном облачении: в белом халате, поблескивая глазами над хирургической маской.

«С какой уверенностью он надрезал кожу ланцетом, словно это карандаш и он им рисует… Какая искусная рука держит ножницы, вскрывающие брюшину. Какое напряженное ожидание, пока не раздался первый писк, первый крик новой жизни…»

На мисс Сибиллу произвело странное впечатление маленькое существо другой расы, черная девочка с белыми глазками, которая шевелилась, двигая пальчиками и причмокивая губами…

Скованная страхом, мисс Сибилла стояла неподвижно, пока доктор накладывал швы, пока не перестал действовать хлороформ, пока больная не открыла глаза и зрачки ее не обрели нормальной величины…

«Доктор действительно настоящий артист!» — думала мисс Сибилла, ощущая подспудное желание увидеть его и как-то выразить свое восхищение перед этим человеком.

Эвантия, неподвижно вытянувшаяся в постели, уже не чувствовала никакой боли. Закрыв глаза, она пребывала в каком-то теплом изнеможении. Хотя она и успокоилась, но на лице ее еще застыло выражение страданий. Какие-то образы, обрывки мыслей проносились в ее уставшем мозгу. Ей хотелось пощупать свой живот, но у нее не было сил поднять руку. Конечно, она родила… Она знала, что ее усыпляли… Но ребенок, где ребенок? Мальчик? Девочка? Эвантия чуть-чуть разомкнула веки и стала жадно осматриваться.

Мисс Сибилла, сделав вид, что не замечает этого, вышла на цыпочках и тут же вернулась с большим пакетом.

На фоне белоснежной простыни выделялось черное пятно — голова маленькой негритяночки, величиной с кокосовый орех.

Больная лежала с закрытыми глазами. Только услышав слабый писк, она широко открыла глаза, и они заблестели при виде ребенка.

По выражению лица стало ясно, что Эвантия принимает его.

Слабая улыбка скользнула по дрожащим губам.

— Посмотри, какая прекрасная у тебя девочка!

— М-м-моя…

* * *

Поначалу девочку Эвантии кормила крепкая простая рыбачка, недавно родившая в той же больнице. Но через несколько дней она отказалась давать грудь некрещеному черному ребенку, «басурманскому дитю», как говорили другие женщины.

Эвантия была настолько слаба, что не могла выполнять свои материнские обязанности. Маленькую негритяночку кормила мисс Сибилла из соски, согласно указаниям, данным в книге по воспитанию детей.

Ребенок рос прямо на глазах. Все улыбались, глядя на маленькую негритянку, шоколадную куколку, видя в ней какое-то чудо, игру природы, редчайшее и миленькое крохотное животное.

Эвантия после кровотечения превратилась в прозрачную тень. Из Санитарного управления в Бухаресте пришел ответ, что все санатории переполнены. Только через несколько месяцев, весной, возможно, появится свободное место.

Эвантия была обречена. Врачи вынесли окончательный приговор. Только мисс Сибилла питала надежду, что сможет спасти ее.

Чтобы влить в душу Эвантии чудодейственный жизненный бальзам, был организован настоящий заговор.

Больную уверили, что Барбэ Рошие получил письмо от Нягу, в котором тот справляется об Эвантии и сообщает, что возвращается на родину и в конце месяца на пароходе «Карпаты» проследует через Сулину.

На следующий день дядя Томицэ, делая обычный обход, увидел, что больная совершенно изменилась: глаза ее живо блестели, а на губах появилась нежная улыбка.

— Мне лучше, доктор… Я начинаю верить, что могу выздороветь, если поеду в