Рассказы о верном друге - Борис Рябинин

— А я как села на стул, — рассказывала потом Марта Аникьевна, — так подняться мне никаких сил. Собака, и вдруг говорит «мама»… Может, показалось, уж и не знаю… Да о том ли речь! Сынок стоит перед глазами. Голос его слышу: «Мама, мама, мама…» С тех пор, как погиб, никто не называл меня так. Чуть рассудка не лишилась…

Позднее она узнала, что многие боксеристы специально учат своих четвероногих любимцев выговаривать это слово.

«Интеллектуальный пес», — сказала про него подруга Марты Аникьевны, не менее ее потрясенная его способностями.

Вот когда он по-настоящему вошел в сердце. Отныне и навсегда в нем стало нравиться все. И то, что он такой лизуха и слюнявка. И что отхрапывает по ночам на всю квартиру. Как-то зашла знакомая вечерком, сидели-беседовали, внезапно она прислушалась и спросила:

— Кто это у вас храпит?

Храпел, надо сказать, как пьяный мужик.

— Гришка…

— Гришка?!.

— Ну… Брыки-Брыки. Битт-Бой…

Гришка, Брыки-Брыки, Битт-Бой… Спутаешься тут!

Но, право, ему и Гришка, пожалуй, идет: такой сорванец… именно — Гришка! И как-то еще ближе, проще, по-нашему.

А сколько изящества во всех движениях! Упруг, мускулист, идет — как танцует. Порода — во всех повадках.

Правда, с его «мам-ма» не обошлось и без курьезов.

Виктор Андреевич ночь не спал, ворочался: завтра собачка сдает экзамен — предстояли испытания по дрессировке. Наутро бокса поставили на охрану. Ему командуют: «Фасс!», а он пошлепал языком — и вдруг: «Мам-ма!…»

Однако прошло немного времени — и Брыки-Брыки так работал на окарауливании, как будто старый сторожевой пес.

Конечно, он только собака… И все же порой нельзя без какой-то душевной неловкости смотреть ему прямо в глаза. Кажется, что в них присутствует мысль, есть что-то от человека. Недаром все знающие эту породу утверждают, что ни одна собака, ни одно животное вообще не очеловечиваются так, как боксер. Эта короткомордость, делающая его похожим на обезьяну, и взгляд, как бы желающий что-то сообщить вам… Право, они заставляли задуматься даже менее наблюдательного человека. Только подержав боксера, понимаешь, почему случайное уродство (ведь когда-то собаки с укороченной челюстью и курносой мордой были случайным явлением, отклонением от правил) люди сделали породой, прихоть природы возвели в достоинство.

Выяснилось, например, что ему нравится автомобиль, любит кататься. Но не в том суть. Интересно вот что: во время езды смотрит в ветровое стекло и, если что-то проехали, сейчас же оборачивается, чтобы бросить взгляд через заднее окно, — знает, что может увидеть там. Стало быть — тоже зачатки каких-то разумных действий?

Рафинирование породы достигло в боксере, пожалуй, наивысшего совершенства, работа селекционера здесь наиболее ярко выражена.

Именно все это и делает боксеристов фанатиками, теряющими подчас чувство меры и юмора (правда, заметим попутно, без фанатизма, одержимости, пожалуй, не создашь ничего достойного внимания и удивления!). Отсюда рождается и какое-то особое отношение, почтение, что ли, к боксеру. И когда однажды в секции Виктора Андреевича спросили, доволен ли он питомцем, Виктор Андреевич помолчал и ответил:

— Было бы лучше, если бы он был меньше человеком и больше собакой…

Да, взял за сердце, взял.

На удивительном четвероногом, ставшем поистине членом семьи двух престарелых пенсионеров, сосредоточилась теперь вся их привязанность, которую они прежде дарили сыну. Все-таки живое существо, которое может приласкаться, ответить теплом на тепло. И даже если бы он не совершил то, что совершил, все равно он дороже дорогого, с ним они не расстались бы ни за что.

До этого жили, в общем, довольно уединенно; теперь стали чаще выходить из дому, встречаться с людьми. Но без собаки — никуда.

И когда поехали на отдых по путевке, тоже взяли Брыки-Брыки с собой.

Брыки-Брыки (будем называть его так, ибо это больше всего подходит к нему) на лоне природы раскрылся еще полнее.

Оказалось — умеет нырять. Может нырнуть за костью, за камнем. За лодкой плывет хоть пять километров, «стилем кроль». Выставит нос, сопит, отдувается и плывет, энергично работая лапами.

Там, на лоне природы, поджидали и самые серьезные испытания…

Раз повстречались с лосем. Он зашел на территорию Дома отдыха. Марта Аникьевна и Виктор Андреевич зовут питомца — не идет. Глядь, а лось и собака кружатся на лужайке. Красавец сохатый — громадный, рога тяжелые! — старался либо боднуть, либо ударить передними ногами и все поворачивался корпусом к Брыки-Брыки, а тот с упрямством и сноровкой, достойными его породы, пригнув голову и отвесив брыли, сопя, старался зайти сзади, чтоб вспрыгнуть противнику на загривок.

Смел, смел. Настоящий бойцовый пес. Дает себя знать кровь булленбейцеров, применявшихся в старину в Германии и некоторых других странах для травли быка. И ухватки те же.

Их разогнали. Лось, оглядываясь и не очень пугаясь присутствия людей, неторопливой отмашью пустился к лесу. А пес еще долго сердито сопел и пыхтел, порываясь преследовать.

Хуже вышло знакомство с коровами. В стаде оказался бык. Он первый заметил собаку и, видимо приняв за волка, пошел на нее. Брыки-Брыки лучше бы отступить. Он — тоже в бой. Отваги — через край. Сам напал на быка (опять сказались предки-быкодавы!). Коровы со всех сторон зажали бокса. Виктор Андреевич, свидетель этой сцены, перепугался: пропал пес! Но Брыки-Брыки своим обычным приемом вспрыгнул на спину одной рогатой противницы, потом — другой, да так, по спинам, невредимый, и вырвался из кольца.

А вскоре произошла и та, роковая встреча, памятная на всю жизнь…

День был чудесный. Солнце грело, от земли исходил одуряющий аромат, бабочки перепархивали с цветка на цветок. Незаметно Виктор Андреевич и Марта Аникьевна забрели в глубь леса. Брыки-Брыки по обыкновению бежал впереди, принюхиваясь к встречным предметам, порой почти скрываясь в гущине трав.

Марта Аникьевна отстала, собирая ромашки. Виктор Андреевич увидел подберезовик, нагнулся, чтоб его сломить, и в тот же миг что-то тяжелое, мохнатое совершенно бесшумно внезапно обрушилось на него, свалив, подмяв под себя.

Это была рысь. Затаившись на суку, она уже давно следила за жертвой, выжидая, когда та приблизится на доступное для прыжка расстояние. Виктор Андреевич не успел ни закричать, ни защититься. Он чувствовал лишь, как зверь терзает, давит его всей тяжестью. Острые когти расцарапали лицо, проникли под одежду[24].

Но это продолжалось, быть может, лишь секунду-две, а может, и какие-то доли секунды — время перестало существовать. Раздалось яростное рычание, рысь зашипела, как шипят в драке все кошки, но только во много раз сильнее, и оставила Виктора Андреевича, атакованная Брыки-Брыки.

Собака и зверь сплелись в один клубок. Если рысь старалась как можно больше шуметь, чтоб испугать противника, подбодряя тем себя, то боксер действовал совершенно безмолвно. Вот когда в полной мере проявилась его знаменитая хватка, которую, очевидно, не случайно назвали мертвой и которая напоминала о себе еще тогда, когда он держал соседку за руку. Сейчас Брыки-Брыки впился в шею рыси. Она таскала его за собой, старалась сбросить, но он висел на ней, как капкан. Если бы даже хотел, он все равно не смог бы разжать сейчас челюсти. Но, конечна, не инстинктивная привычка к крепкой хватке, свойственная короткомордым собакам, а извечная преданность человеку привела его в такое состояние. Человек взрастил собаку — теперь она боролась за человека.

Виктор Андреевич поднялся. Лицо его было залито кровью, рубашка порвана, ноги подламывались. Он хотел кого-нибудь крикнуть, позвать на помощь хотя бы Марту Аникьевну, но голос пропал. Страх, необоримый, подлый страх охватил его, сжал тисками грудь. Бежать, спасаться! Успеть отвести от себя гибель, пока доблестный Брыки-Брыки мужественно сражается с врагом. И, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, хватаясь за кусты и ветви деревьев, чтобы не упасть, Виктор Андреевич поспешил прочь от этого места… Скорей, скорей, пока рысь снова не набросится на него!

Недаром он всегда считался сугубо штатским человеком; даже на мирных занятиях в строю не умел повернуться как нужно, в жизни не обидел и мухи. А тут такая передряга… И более храбрый мог растеряться и спасовать.

Он остановился, услышав испуганный возглас жены:

— Что с тобой?! В каком ты виде! Что там за шум? Побледневшая Марта Аникьевна бросилась к мужу и замерла, с полуслова поняв, что произошло.

— Пойдем скорее… — сказал Виктор Андреевич.

— А как же он?

— Он все равно погиб… Слышишь, он даже не лает…

— Нет, нет, мы не имеем права его бросать! Как ты можешь так говорить? Мы должны что-то сделать для него…

Виктор Андреевич обрел, наконец, мужество. Близость Марты Аникьевны немного успокоила его. Но он еще медлил, не зная, что предпринять, напряженно прислушиваясь.