ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ - Михаил Бойков

— Кто этот работник НКВД? Он, кажется, симпатичный. Не правда-ли? Может быть, мне к нему обратиться?

— Зачем? — спросили новичка.

— А вдруг он сможет мне помочь. Ведь я осужден ни за что.

— Не стоит обращаться к нему за помощью. Это тот, кто стреляет.

— Как стреляет? — не понял новичок.

— Из нагана. В затылок. Это здешний главный палач, комендант управления НКВД Капранов, — объяснил один из смертников "со стажем".

У новичка на мгновение прервалось дыхание и глаза полезли на лоб. Мои ощущения, при первой встречи с Капрановым, были приблизительно такими же. Замечая впечатление, производимое им на смертников-новичков, он этим не гордится, но и не сердится на это, а многозначительно советует им:

— Привыкайте ко мне заранее. Получше привыкайте. Ведь вам придется со мной встретиться в самый последний раз.

На его груди красуется "Орден красного знамени", а левый глаз постоянно прищурен. Об этих двух особенностях внешности "того, кто стреляет" заключенные говорят так:

— Глазной прищур у него по привычке. Пристрелялся глаз на чужих затылках. А со всех пяти концов его орденка кровь каплет.

Слышал я от других смертников и иное, до некоторой степени тоже верное мнение о нём:

— Конечно, Капранов среди энкаведистов палач из палачей. Но все парень не особенно плохой. Со смертниками и поговорит не как другие гепеушники, а по-человечески и пожалеет перед расстрелом…

Еще в общей следственной камере арестованные из бывших конвоиров рассказывали мне, как Капранов расстреливает людей:

— Поставит, понимаешь, подрасстрельного носом к стенке и ежели тот очень пугается помереть, то комендант его успокаивает. Всякими чувствительными словами в подрасстрельное ухо спокойненько этак пощелкивает:

— "Жаль мне, — говорит, — вас, гражданин, да ничего не поделаешь. Такая, значит, у вас судьба — помереть от моей пули. Но вы особо не волнуйтесь. Я вас в один момент. Никакой боли не почувствуете.

"Ежели подрасстрельный, например, кричит, что ему помирать не хочется, то у Капранова и на этот случай успокоительные слова есть:

— "Все умрем, гражданин. Вы — сегодня, а я, может, завтра. И еще неизвестно, кто из нас счастлив; я или вы. Жизнь человеческая, гражданин, штука неважная. Сплошное мучение и больше ничего. Так стоит-ли вообще жить? И вот, что я вам еще скажу…

"А дальше слегка успокоенному подрасстрельному уже говорит пуля. Вместе со словом "скажу" комендант обыкновенно стреляет"…

По словам самого Капранова ему приходилось расстреливать и женщин, и детей. Их он особенно старательно успокаивал перед казнью.

— Что же, вам жаль их было, что-ли? — спросили его беседовавшие с ним смертники нашей камеры. Он отрицательно покачал головой.

— Не то, чтобы жаль, а просто таких не хочется расстраивать перед смертью. Все-таки они женщины и дети. У них там всякие рыдания, крики, обмороки бывают, а я этого не люблю. Мое дело стрелять, а не мучить. Пытками у нас другие занимаются.

В отличие от других энкаведистов, Капранов называет вещи их именами: тюрьму тюрьмой и пытку пыткой. Заключенных, которые не боятся смерти, он недолюбливает и говорит с ними насмешливо. Например, Петру Евтушенко и Дыбаеву он при мне говорил:

— Тоже мне герои. Хвастунишки. Вот поставят вас под дуло моего нагана, так не очень погеройствуете… Смерти всегда бояться нужно.

— Ты, гад, меня не запугаешь, — ответил ему бывший летчик, сплевывая сквозь зубы.

С нами, сидящими в камере смертников, Капранов всегда ведет беседы в тоне философски-успокоительном. К этому несколько не подходят темы его бесед о технике расстрелов, точках прицела, анатомическом строении затылочной части головы, расположении мозжечка и тому подобных вещах, детально изученных им "на практике". Об этом же он и лекции читает студентам "телемеханического института", переведенного из Пятигорска в Ставрополь.

До того, как меня посадили в тюрьму, я прочел в одном из указов Верховного совета СССР о награждении орденами нескольких десятков работников НКВД за "выполнение особо важных государственных заданий". В числе их был и Капранов. Никаких "особо важных заданий", за исключением казней людей, он никогда не выполнял. Следовательно, его наградили за. палаческую работу, что, кстати, он и сам не отрицает. Кроме своей "основной работы", т. е. казней, комендант управления НКВД Капранов руководит четырьмя специальными взводами энкаведистов:

1) оперативников, в обязанности которых входят аресты, обыски, облавы и поимка беглецов;

2) охраны и порядка, охраняющего управленческие здания и производящего уборку и мелкий ремонт в них;

3) конвоиров, из которых комендант имеет право выбирать себе помощников для производства казней;

4) "чернолапых", названных так потому, что они выполняют в управлении НКВД "черную", т. е. самую грязную работу: зарывают или сжигают трупы, умерших на допросах и казненных, стирают и чинят снятую с них одежду и обувь, чистят "комендантские камеры" после расстрелов и т. д.

Со своими подчиненными Капранов очень строг и требователен. За малейшее нарушение дисциплины сажает в карцер не меньше, чем на неделю.

Капрановым введена в управлении своеобразная мода носить шинель внакидку. Иногда он и людей расстреливает, не надевая ее в рукава, а лишь придерживая левой рукой за воротник, когда она сползает с плеч поело выстрела. Многие энкаведисты в управлении и тюремные надзиратели переняли шинельную "капрановскую моду", но никто из его подчиненных носить шинель внакидку не смеет. Им комендант это запретил, пообещав посадить в карцер на месяц того, кто это запрещаие нарушит.

Естественно, что нас, смертников, интересовало, как Капранов дошел до расстрелов. На наши расспросы об этом он ответил неохотно:

— Ничего особенного. Дошел, как и другие чекисты. В первые годы революции стрелял ее врагов, а теперь, вот, стреляю всяких. Только и всего.

— А не страшно вам и не противно без конца людей казнить?

— Чего же тут страшного или противного? Привык я. Человек в моей камере, это почти что бык на бойне. Только быка сперва дубиной по голове бьют, потом ножом колют, а человека я сразу — пулей. Разница небольшая.

— После казни, наверное, запах на вас остается?

— Чудаки вы, право. А баня и духи для чего существуют? После работы я в бане выкупаюсь, побреюсь, шипром опрыскаюсь. Какой же запах? Просто слабонервно? воображение. Вот моей бывшей жене тоже; постоянно запах чудился. Из-за этого и развелись. — "Не могу, — говорит, — с тобой, палачом, жить. Ты из себя никакими шипрами смертный запах не выгонишь". Я ее спрашиваю: "А лучше, если бы я работал, например, чернолапым или ассенизатором? Тоже ведь запах?" Нет, не понимает. Смешная женщина.

— Свою жену вы после развода, конечно, под пулю подвели?

— Нет, зачем же? Уехала в другой город. Я знаю, где она, но… не трогаю. Пусть живет. Мстить не хочу.

Он поежился, зябко передернул плечами под накинутой на них шинелью и вполголоса, почти шопотом, вздыхая прощелкал:

— А вообще, граждане подрасстрельные, жизнь не радует. Постоянный холод и тоска. Такая тоска, что я даже смеяться разучился, и хочется иногда самому в подрасстрельного превратиться…

Это желание "того, кто стреляет" вскоре исполнилось. В "подрасстрельного" его превратили другие. Во времена "ежовщины" он часто хвастался энкаведистам и заключенным:

— Я с самим Ежовым знаком. Меня сам Ежов знает. Такое хвастовство впоследствии и довело Капранова до пули в затылок.

5. Почти по Дарвину

— Отчего это все ваши конвоиры на вид такие неразвитые, тупые и необразованные? — спросил как-то один смертник нашей камеры коменданта Капранова.

"Тот, кто стреляет "на этот вопрос ответил несколькими вопросами и довольно обстоятельным объяснением:

— А для чего им быть образованными и развитыми? Что они — профессора или инженеры? Или ответственные работники из наркоматов? Для хорошего конвоира нужны меткий глаз, крепкие нервы и поменьше мыслей в голове. Вот таких туповатых молодых ребят, с минимальным количеством мыслей в головах, для моего конвойного взвода ищут специально.

— Где?

— Больше по колхозам, и среди беспризорников. А уж я укрепляю их нервы и глаза, учу конвоировать арестованных и, главное, быстро и метко стрелять.

— Значит, у вас, так сказать, естественный отбор?

— Да. Почти по Дарвину.

Распространяться о подробностях "естественного отбора" конвоиров комендант отказался, сославшись на то, что подобные сведения оглашению не подлежат. Однако, эти подробности я узнал позднее от заключенных, до ареста работавших в НКВД.

В каждом управлении и отделе НКВД имеются специальные "агенты пополнения кадров младшего обслуживающего персонала", т. е. надзирателей, конвоиров и "чернолапых". Эти агенты, одетые в штатских костюмах, постоянно рыщут по колхозам, совхозам, фабрикам, воинским частям, отделениям милиции и тюрьмам, разыскивая подходящих для НКВД людей. Облюбованного таким агентом человека вызывают в местное управление или отдел НКВД и предлагают, не спрашивая о согласии вызванного, потрудиться для органов советского правосудия. Если человек отказывается, его сажают в тюрьму; если же он и там упорствует, то отправляют в концлагерь строгой изоляции.