Императорский Див - Виктор Фламмер (Дашкевич)

мягко скажем… не очень хорошо. А самое главное – у него было очень большое влияние в Академии. А у его матери – в церкви.

– А «Вектор» уже выполнил свою функцию и стал не нужен… – продолжил за него Аверин. – Неужели отцу нельзя было как-то по-другому запретить посещать дворец? Обязательно убивать?

– Я думаю, Императорский див уже тогда решил, что будет править долго. Рано или поздно Аркадий бы все равно догадался.

– А вы знали о плане по «Вектору»?

Метельский закрыл лицо ладонями.

– Не было ни дня… чтобы я об этом не пожалел! Вы верите мне?!

– Верю. Но вы знали… остановить вы не могли, это я понимаю, но почему не предупредили?

– Вам… будет больно это услышать, но мне казалось, что так… лучше. Ваш отец… Он не был таким человеком, каким вы его себе представляете…

– И каким же он был? – Аверин скрестил на груди руки.

– Я не отрицаю, он был величайшим ученым. И позже я понял, сколько пользы он мог принести и России, и всему миру. Но… Он, понимаете, очень любил женщин. И это расстраивало Леночку. Я несколько раз видел, как она плакала на балах, за портьерами, когда он пытался вскружить голову очередной красотке. И это у него всегда получалось. Потом, когда родились вы… Возможно, это и прекратилось… но… – Он запнулся.

– Продолжайте, пожалуйста, – проговорил Аверин.

– Мне кажется, он ее бил. Я сам видел синяки на руках и лице.

– Не смейте такого говорить, – спокойно сказал Аверин. Знал бы этот человек, какую глупость сейчас сморозил.

– Простите. Но… я говорю правду. Ваш отец был жестоким. Особенно к дивам. Он их сотнями изводил во время своих опытов. Да вы спросите своего фамильяра! Он, верно, до сих пор вздрагивает при звуках имени вашего отца. Я не удивлюсь, если фамильяр ненавидел его! Я как-то приехал в гости и сам увидел, как он оставил Анонимуса на операционном столе, со вскрытой и раздвинутой серебряными распорками грудной клеткой. Он мне показал, как реагирует его сердечная мышца на серебро, а потом просто ушел ужинать, не то что не освободив, а даже не усыпив дива. Просто велел ждать! Неудивительно, что бедняга сожрал его при первой же возможности!

– Вы не правы. – Аверин сжал кулак. Нет, волю эмоциям давать нельзя. – Я понимаю, вам хочется оправдаться. Но Анонимус боготворил отца и до сих пор тяжело переживает его смерть. Сожрал он отца по его же приказу, я не буду объяснять, считайте это последним опытом Аркадия Аверина. А моя мама – чародейка, поэтому она работала сестрой милосердия в клинике для душевнобольных. Оттуда и синяки. Она любила отца!

– Да… я знаю… – Дядя снова прикрыл лицо руками. – Она… закрыла его собой. Я вам просто объясняю, как я считал тогда… Я думал, что ей без него будет лучше. Но я ошибался. Каким бы ни был Аркадий, Леночка любила его больше жизни.

Меньше всего Аверину хотелось читать мораль дяде, но удержаться и совсем его не уколоть, он не смог:

– Так это угрызения совести довели вас до государственной измены? Зачем вы похитили меч? Вы знали, что им больше никого не вызвать. Чего вы хотели? Продать меч за границу?

– Не продать, обменять.

– На что же?

– На свободу. Я всю жизнь служил ему. И прежде мне казалось, что все не так плохо. Он не человек, да, но умнее и прозорливее многих людей. Но… я говорил вам: мой внук сдал экзамены в Академию. Но… это была Пражская Академия, понимаете? Он специально готовился, ездил…

– И?

– Император об этом узнал. И заявил, что наши колдуны не будут укреплять своей силой академии Европы. В чем-то он прав, да… Но он запретил всей моей семье выезжать за границу. И внукам, и правнукам. И тогда с моих глаз словно упали шоры. Он боится, что я проболтаюсь, а моя семья – всего лишь заложники, гарантия моей верности.

– Хм, – задумчиво протянул Аверин, – значит, вы решили предать монарха, которому служили много лет, ради того, чтобы ваш внук мог учиться в Праге? Так, что ли?

– Нет. Это было только начало. Он допросил меня. Я ничего не рассказал про Аркадия, но он понял, что я что-то скрываю. И начал меня проверять. Он делает так, когда теряет доверие. Сперва в документах мне попался на глаза приказ, где было велено установить слежку за поместьем Авериных. Я молчал. А на следующий день будто бы случайно услышал разговор по спецсвязи. Он отдал приказ убить графа Аверина. Я не знал, кого имеют в виду, вас или Василя. Но понял, что моей семье тоже грозит опасность. И начал готовить эту операцию. Я договорился… с одной державой, что нам дадут убежище в обмен на компромат на правящую семью. Они даже не догадывались, какой на самом деле компромат у меня имеется. Но я не собирался его использовать, клянусь! Этот меч бы просто вызвал скандал, не больше!

– Вы не можете предполагать, что именно он бы вызвал. И как вы узнали о новом нападении? Тоже «случайно услышали»?

– Нет, – дядя замотал головой так, что его седые волосы на миг встали дыбом, – его величество… Он ворвался сюда, в этот дом. И он был в ярости. Знаете. У него есть любимая личина… Но не важно… Это очень страшно. Потребовал рассказать правду про Анонимуса. Ведь я видел вашего фамильяра тогда… Он, сожрав вашего отца, почему-то долго не мог вернуть свой обычный облик. Я рассказал, рассказал все честно, я был испуган и уверен – мне конец. Он не прощает лжи, никогда. Но он начал требовать, чтобы я объяснил, почему Анонимус молчал все эти годы и что его заставило заговорить именно сейчас. Я не знал, я этого не знал! И приготовился к смерти. Но он ушел, бросив напоследок: «Все приходится делать самому». И я сразу кинулся вам звонить. Я удивлен, что вы живы. А… ваша семья?

– Они в безопасности.

– Ох… вы меня успокоили.

– Увы, больше мне нечем вас порадовать. Меч придется вернуть.

Метельский поднялся с дивана:

– Нет! Иначе вы убьете меня и мою семью. Мы все можем уехать. Еще есть шанс!

Аверин задумчиво смотрел на дядю. Рассказ Метельского никак не объяснял, почему Императорский див отступил. И в первый раз, хотя приказ об убийстве уже был отдан, и сейчас. Полная картина не складывалась. А значит, Анастасия права. С дивом необходимо поговорить. Невзирая ни на какие риски. Только нужно отослать куда-то Кузю. Кот все равно не сможет