Жестокие слова - Луиз Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мягко приводнившись, молодой пилот помогла крупному пассажиру выбраться из самолета.
— Добро пожаловать на Хайда-Гуаи,[79] — сказала она.
Когда Гамаш этим утром пробудился в Трех Соснах и обнаружил в кухне едва проснувшегося Габри, который готовил маленький завтрак, чтобы Гамаш съел его в машине по пути в Монреальский аэропорт, старший инспектор ничего не знал об этих островах на другом конце света. Но во время долгого полета из Монреаля в Ванкувер, потом в Принс-Руперт и в деревню Королевы Шарлотты он читал об островах и потому знал это их название — Хайда-Гуаи.
— Спасибо, что привезли меня на вашу родину.
Глубокие карие глаза пилота смотрели на него подозрительно, что, впрочем, было вполне объяснимо. Прибытие еще одного бледнолицего средних лет в костюме-двойке всегда было плохим знаком. Чтобы знать это, вовсе не обязательно было принадлежать к племени хайда.
— Вы, вероятно, старший инспектор Гамаш?
К Гамашу по пристани приближался крепко сложенный черноволосый человек с кожей цвета красного кедра. Они обменялись рукопожатием.
— Сержант Миншолл, Королевская канадская конная полиция. Мы с вами переписывались.
Голос у него был низкий и слегка певучий. Он был хайда.
— Ah, oui, merci. Спасибо, что встретили самолет.
Сержант взял у пилота командировочную сумку Гамаша и набросил себе на плечо. Поблагодарив летчицу, которая проигнорировала их, двое мужчин направились к концу пристани, потом вверх по пандусу и дальше по дороге. Воздух здесь был морозный, и Гамаш не мог не вспомнить, что это место ближе к Аляске, чем Ванкувер.
— Я вижу, вы к нам ненадолго.
Гамаш посмотрел на океан и понял, что материк исчез. Нет, даже не исчез — его не существовало вообще. Материк был только здесь, под их ногами.
— Я бы и рад задержаться подольше. У вас тут так красиво. Но нужно возвращаться.
— Ясно. Я устроил для вас комнату в охотничьем домике. Думаю, вам понравится. Вы, вероятно, знаете, что на островах Королевы Шарлотты людей немного. Тысяч пять. Половина из них хайда, а другая, — он запнулся, — нет. Сюда приезжает немало туристов, но сейчас сезон уже на исходе.
Они замедлили шаг, а теперь совсем остановились. Позади остались магазин скобяных изделий, кофейня, маленькое здание со скульптурой русалки перед входом. Но внимание Гамаша привлекла гавань. Он за всю жизнь не видел ничего подобного, хотя в Квебеке немало красивых мест. Но всем им было далеко до этого.
Здесь перед ним была девственная природа. Насколько хватало глаз, из воды поднимались горы, покрытые густым лесом. Гамаш видел остров и рыбацкие лодки. Над головой парили орлы. Мужчины сошли на берег, усыпанный галечником и ракушками, где они постояли молча несколько минут, слушая пение птиц и плеск воды, вдыхая воздух, в котором висел запах водорослей, рыбы и леса.
— Знаете, здесь больше орлиных гнезд, чем где бы то ни было в Канаде. А это знак удачи.
Полицейские канадской полиции редко говорили о знаках, если только это были не дорожные знаки. Гамаш не повернулся к сержанту, его слишком захватило зрелище. Но он слушал.
— Существует два клана хайда. Клан орла и клан ворона. Я организовал вам встречу со старейшинами обоих кланов. Они пригласили вас на обед.
— Спасибо. А вы там будете?
Сержант Миншолл улыбнулся:
— Нет, я подумал, вам без меня будет удобнее. Хайда очень дружелюбные люди. Они жили здесь тысячи лет, и никто их не тревожил. До недавнего времени.
«Любопытно, что он говорит о хайда „они“, а не „мы“, — подумал Гамаш. — Может быть, делает это из уважения к гостю, чтобы не показаться пристрастным».
— Я постараюсь не тревожить их сегодня.
— Ну, с этим уже поздно.
* * *Арман Гамаш принял душ, побрился, вытер зеркало. Ощущение было такое, будто туман, висящий над древними лесами, пробрался и сюда. Должно быть, чтобы понаблюдать за Гамашем. Разгадать его намерения.
Протерев для начала небольшое окошко в зеркале, он увидел очень усталого офицера полиции вдали от дома.
Надев свежую рубашку и темные широкие брюки, он выбрал галстук и сел на край двуспальной кровати, покрытой простеганным, видимо, вручную лоскутным одеялом.
Комната была простая, чистая и удобная. Но даже если бы здесь было хранилище репы, это тоже не имело бы значения. Все, на что ты обращал тут внимание, — вид из окна, которое выходило прямо на залив. Закат окрасил небо золотом, пурпуром и красным, все это вибрировало и смещалось. Жило. Здесь все казалось живым.
Гамаш подошел к окну; его глаза впитывали эту красоту, а руки завязывали шелковый галстук. Раздался стук в дверь, он открыл ее, предполагая увидеть хозяйку или сержанта Миншолла, но, к его удивлению, перед ним предстала пилот маленького самолета.
— Моя прабабушка, нони, попросила меня пригласить вас на обед.
Она по-прежнему не улыбалась. Напротив, это приглашение было ей не очень приятно. Гамаш надел свой серый пиджак и куртку, и они вышли в сгущающиеся сумерки. В домах, сгрудившихся вокруг гавани, горел свет. Воздух был сырой и холодный, но свежий, и Гамаш почувствовал себя бодрее и собраннее, чем в течение прошедшего дня. Они сели в старый пикап и двинулись из города.
— Значит, вы здесь живете, на островах Королевы Шарлотты?
— На Хайда-Гуаи, — сказала она.
— Да, конечно, извините. Вы принадлежите к клану орла?
— Во́рона.
— Вот как, — сказал Гамаш, понимая, что может показаться смешным.
Но молодой женщине, видимо, было все равно. Похоже, ей было удобнее вообще его не замечать.
— Наверное, ваша семья довольна, что вы летчик.
— Почему?
— Ну, вы же летаете.
— Потому что я ворон? Здесь все летают, старший инспектор. Просто мне нужно больше подмоги.
— И давно вы в авиации?
Она не ответила. Этот вопрос не стоил того, чтобы на него отвечать. И Гамашу пришлось согласиться. Молчание лучше. Его глаза приспособились к темноте, и он различил линию гор по другую сторону залива. Через несколько минут они добрались до соседней деревни. Молодая летчица остановила машину перед ничем не примечательным белым домом, у двери которого висела табличка «Общинный дом Скайдгейта». Летчица вышла и направилась к двери, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, идет ли он за нею. Либо считала, что он никуда не денется, либо, что более вероятно, ей было все равно.
Он отвернулся от погруженной в сумерки гавани и последовал за ней в дверь общинного дома. А шагнув через порог, оказался в оперном театре. Гамаш повернулся назад, чтобы убедиться, что дверь осталась на месте, а он каким-то волшебным образом не перенесся в другой мир. Они были с трех сторон окружены нарядными балконами. Гамаш медленно развернулся на 360 градусов, подошвы его ботинок чуть поскрипывали на полированном полу. И только тут он понял, что рот его слегка приоткрыт. Он закрыл его и посмотрел на молодую женщину рядом с ним.
— Mais, c’est extraordinaire.[80]
— Haw’ aa.[81]
Широкие удобные лестницы вели на балконы, а в дальнем конце зала размещалась сцена. Ее задняя стена была расписана маслом.
— Это деревня хайда, — сказала летчица, кивая в сторону стенной росписи.
— Incroyable, — прошептал Гамаш.
Старший инспектор нередко удивлялся, поражался тому, что видел в жизни. Но почти никогда не бывал он ошарашен до такой степени, как сейчас.
— Вам нравится?
Гамаш повернулся и понял, что к ним присоединилась другая женщина, гораздо старше, чем летчица и сам он. В отличие от сопровождавшей его молодой женщины она улыбалась. По легкости ее улыбки можно было подумать, что она повидала немало смешного в этой жизни.
— Очень нравится. — Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.
— Это моя нони, — сказала молодая женщина.
— Эстер, — представилась нони.
— Арман Гамаш, — сказал старший инспектор, чуть поклонившись. — Для меня это большая честь.
— Это для меня большая честь, старший инспектор. Прошу вас. — Она показала в центр зала, где был накрыт длинный стол. Приготовленная еда наполняла помещение аппетитным ароматом, в зале были люди — они разговаривали, обменивались приветствиями, окликали друг друга.
Гамаш полагал, что старейшины приходят на собрание в традиционной одежде. Теперь он испытывал смущение от привычки мыслить стереотипами. Он увидел перед собой мужчин и женщин в том виде, в каком они приходят с работы домой: кто в футболках, кто в теплых свитерах, кто в костюмах. Кто-то из них работал в банке, кто-то в школе, кто-то в клинике, кто-то на холодной воде. Среди них были и художники, и большая их часть — резчики.
— У нас родство определяется по женской линии, старший инспектор, — сказала Эстер. — Но большинство вождей — мужчины. Хотя это не значит, что женщины не имеют прав. Вовсе нет.
Она посмотрела на него своими ясными глазами. Ее слова были простой констатацией факта и никак не хвастовством.