Жюль Верн - Геннадий Прашкевич

Но это впоследствии.

Пока же он просто продал Этцелю рукопись.

Ее же Этцель передал для работы Жюлю Верну. Он был уверен в его патриотизме.

37

«Профессор Шульце слышал о проекте соперника — построить светлый, зеленый, чисто французский город и создать в нем условия, которые способствовали бы развитию самых лучших человеческих качеств, но затея неутомимого доктора Саразена казалась ему нелепой. Он заранее предсказывал ее провал, потому что, по его мнению, затея эта в корне противоречила законам эволюции, жестоким, но справедливым законам, беспощадно и объективно обрекающим латинскую расу на полное подчинение саксонской, а в дальнейшем — на полное исчезновение. Долг истинного саксонца, приверженного идее мирового порядка, считал профессор, всеми силами помешать высказанной французом безумной затее. Именно он, профессор Шульце, доктор химических наук, приват-доцент Йенского университета, известный своими многочисленными трудами о различии рас, — трудами, в которых он убедительно доказывал, что германская раса избрана в скором времени поглотить все другие, — именно он призван уничтожить глупых пигмеев, осмелившихся бунтовать против самой природы…»

Впрочем, указанная проблема в программе профессора Шульце занимала не самое главное место. Он думал не просто об уничтожении латинской расы, он думал о быстром и эффективном истреблении вообще всех народов, которые не захотят слиться с германцами.

Жюль Верн считал немцев слишком агрессивными.

Так, кстати, позже к ним относился и островитянин Герберт Уэллс.

Тем проще показалась Жюлю Верну задача рассказать об истинном мире света — французском утопическом городе и о чудовищном мрачном мире тьмы — немецкой военной крепости.

«Доктору Саразену исполнилось пятьдесят. Ясные живые глаза на тонко очерченном лице серьезно и в то же время приветливо смотрели на окружающее из-за очков в стальной оправе».

Это не прежние многостраничные описания походки, одежды, речи героев.

А вот появляется некий Уильям-Генрих Шарп-младший с сообщением о неожиданно свалившемся на доктора Саразена наследстве:

«Церемониймейстер распахнул дверь и пропустил в комнату весьма странного субъекта, которого доктор с первого взгляда мысленно окрестил "мертвой головой". Это был еще не старый человек с маленькими серыми, пронизывающими насквозь глазками, с тонкими, словно высохшими губами, которые, раздвигаясь, обнажали ряд длинных белых зубов; впалые щеки, обтянутые пергаментной кожей, и землисто-серый цвет лица придавали ему сходство с египетской мумией…»

Что ж, наследство Ланжеволя, баронета Британской империи, попало в хорошие руки (французские). Первая мысль доктора Саразена (конечно, мысль самого Жюля Верна): а не отдать ли эти огромные деньги милой, родной Франции — на уплату контрибуции за проигранную войну?

Впрочем, следовало учитывать то обстоятельство, что вторая часть наследства попала в плохие руки (немецкие).

Профессору Шульце лет сорок. У него бледно-голубые холодные глаза, они лишены прекрасной французской живости и у любого непредвзятого человека сразу вызывают откровенно неприятное чувство (как вообще все немецкое). Даже крепкие зубы профессора наводят на одну мысль: рвать и кусать. И он постоянно озабочен вопросом: «Да почему же все эти проклятые французы не обнаруживают явственных признаков вырождения?»

38

На купленной в Северной Америке земле доктор Саразен, наследник миллионов индийской княжны (бегумы), строит идеальный город — Франсевилль.

«Мы сделаем гражданами Франсевилля всех честных людей. У нас найдут убежище все те, кого чужестранцы-победители (читайте: те же немцы. — Г. П.) обрекли на уход из родных мест. Мы приютим изгнанников, построим прекрасные школы, в которых молодежь получит представление о самых высоких принципах моральной, умственной и физической культуры. И очень скоро это обеспечит нам здоровое, сильное и цветущее поколение».

Невозможно не привести еще одну цитату. В ней размышления самого Жюля Верна, несомненно, выстраданные, хорошо обдуманные. В конце концов, в ней мечта о городе, в котором он сам хотел бы жить.

«Комитет не счел нужным навязывать проект однотипной постройки домов. Наоборот, он стремился к тому, чтобы в архитектуре города не проявлялось обычное томительное и однообразное безвкусие. Вот правила, которым должны были следовать архитекторы и строители:

1. Каждому дому отводится участок земли, на котором надлежит насадить деревья, разбить цветники и газоны.

2. Ни один дом не должен иметь больше двух этажей, чтобы не лишать света и воздуха соседние постройки.

3. Фасад каждого дома должен отстоять на расстоянии не менее десяти метров от улицы. Этот промежуток должен быть занят цветником или газоном, отделенным от проезжей части улицы оградой в половину человеческого роста.

4. Стены домов — только из патентованного трубчатого полого кирпича.

5. Крыши надлежит строить четырехскатные и обносить их, во избежание несчастных случаев, балюстрадой; они заливаются асфальтом и обеспечиваются водостоками.

6. Все дома ставятся на высокий фундамент, образующий под нижним этажом открытый сводчатый подвал, который способствует циркуляции воздуха и в то же время служит местом хранения продуктов. Сточные и водопроводные трубы должны проходить вокруг центральной опоры так, чтобы всегда можно было проверить их состояние, а в случае пожара — обеспечить подачу воды. Подвал сообщается с кухней и хозяйственными помещениями особой лестницей, дабы ни зрение, ни обоняние обитателей дома не страдали от кухонной стряпни.

7. Кухня, хозяйственные помещения и помещение для прислуги должны быть расположены, против обыкновения, в верхнем этаже, там они сообщаются с крышей-террасой, которая используется для хозяйственных надобностей. Каждый дом снабжается специальной подъемной машиной, способной поднимать тяжести. За пользование такой подъемной машиной, так же как за освещение и водопровод, с жителей взимается умеренная плата.

8. В планировке комнат и внутренней отделке дома строителям предоставляется полная свобода. Но все вредные элементы, в первую очередь такие очаги инфекций, как ковры и обои, — категорически изгоняются из обихода. Нет смысла прятать под тяжелой, впитывающей пыль материей чудесный художественный мозаичный паркет, а стены, выложенные цветными изразцами, должны радовать взор богатством красок наподобие жилищ Помпеи. Такие стены легко протирать и мыть.