Дикая стая - Эльмира Нетесова

— Был я у Рогачева, побеседовали. Он все рассказал как есть. Ситуация, понятное дело, напряженная вокруг вас, но такая обстановка везде. Повсюду инспекторы жалуются на бездействие милиции и властей. Никто нам не помогает и не защищает. Вот и остаемся один на один с толпой. Кто против нее устоит? Инспекторы надзора больше и чаще всех головами рискуют. Толпе плевать, правы мы или нет! Ей нужен повод. Люди не хотят голодать, а тут урвать можно все, что раньше дозволялось.

— Что Стас сказал? — перебил Корнеев.

— Злится, ругается, мол, зачем ты достал председателя рыбкоопа? Зловредный, злопамятный человек. Он теперь все время гадить тебе будет за сына. Не простит. Многих из поселка выдавил и с прежними инспекторами враждовал. Доходили всякие слухи, вроде гибель наших мужиков не обошлась без его рук, но нет доказательств. Слова к делу не пришьешь. Одно помни, его связи выходят далеко за пределы поселка. Никогда не знаешь, где достанет его волосатая рука? В общем, будь осторожен везде и всюду. Таких сволочей, как Шинкарев, теперь много развелось по земле. Я попытался с ним поговорить. Когда Павел Павлович узнал, кто пожаловал и какая будет тема разговора, передал через секретаршу, что занят и не может меня принять!

— Ну и козел! — не сдержался Гоша.

— Правда, Рогачев за него ответил. Сказал, что его сын вместе с друзьями уезжает в Питер и будет поступать в мореходное училище. Там они проведут почти четыре года, а потом устроятся работать на суда и в Усть-Большерецк уже не вернутся. Через неделю они покинут поселок, но сам Шинкарев остается здесь. До пенсии ему далеко. Так что жить вам здесь будет кисло. И спихнуть Шинкарева — шансов нет. У него помимо денег полно родни и друзей в областном руководстве. Хотел я в областное управление милиции позвонить, глянул в справочник, да и там Шинкарев! И тоже Павлович! Даже обидно стало: некому приструнить гада! — жаловался Назаров.

— Александр Иванович, что-то с окнами надо сделать. Мне стекла каждый день колотят камнями, и Гоше нелегко приходится, — подала из-за спины голос Оля.

— Мы уже подумали о том после ваших звонков и решили вот что. Гоша сделает все замеры, я их беру с собой, а через неделю приедут наши плотники с готовыми ставнями и поставят их на окна. Снаружи они будут оббиты железом. Думаю, после этого не придется стеклить окна. Плотники свое дело знают. Вы — не первые.

— Неужели на Шинкарева нет управы? — то ли спросила, то ли подумала вслух Ольга.

— Искали его ахиллесову пяту, да так и не нашли. Хорошо забронировался мужик, ничего не скажешь! — крутнул головой Назаров и добавил, — только себе неприятностей добавим.

Ольга сидела задумчивая и вдруг повеселела. Подскочила и сказала, смеясь:

— Нашла! Придумала! Я ей сегодня позвоню!

— Кому? — невольно подскочил Назаров и повернулся к бабе лицом.

— Попрошу приехать к нам журналистку из Питера, Нэлю Беркалову! Помните? Она у нас недавно была. Мы с нею подружились. Эта никого не испугается, а уж разделает Шинкарева под орех!

— Оля, может Беркалова никого не боится. Не сомневаюсь, что она очень хороший человек, сильная, принципиальная журналистка, но и она не сама по себе и не может дать в газету все, что захочет. Не забывай, над нею есть редактор! Он просто не опубликует материал Беркаловой, сказав ей банальное, что он живет не последний день на свете и не хочет лишаться работы. Теперь журналисту трудно устроиться. А Шинкаревы любого смогут достать, закопать и осквернить! В этом мы, к сожалению, не раз убедились. Да и у самой Беркаловой, сколько мне помнится, ребенок есть. Его растить нужно. Нэля с мужем разведена. А если останется без работы, что делать ей? Она, конечно, о том задумается, — погасил Назаров улыбку Ольги и, повернувшись к Георгию, продолжил разговор с ним, — не только ставни, но и железные двери придется ставить.

— Ну, уж это лишнее! Не допрет, не стукнет никому в башку моча вламываться в дом! Это едино, что загреметь на зону! — не поверил поселенец.

— Короткая у тебя память! Ведь было!

— Так это когда! Сколько времени прошло!

— Чудак, теперь вы на пороховой бочке!

— Это Вы о Шинкареве? — рассмеялся Гоша.

— Он — не сам по себе! За ним поселок!

— А у меня — собаки! Им все равно, чью задницу порвать, свое доказали!

— Гоша, ты нам отдал шестерых щенков. Прекрасными псами выросли. Натренировали их пограничники, раздали мы их нашим инспекторам. И что думаешь? Только у одного в Оссоре псы уцелели. У двоих других уже нет собак.

— Отравили? — ахнул Гошка.

— Пристрелили. У одного выманили со двора кобеля на сучку, она течковала. Едва пес выскочил, тут же уложили. Потом и суку убили, как только хозяин отпустил погулять. Не будешь сутками держать в доме. А причины везде одинаковы.

— А вторую пару куда дели?

— Эти вообще бесследно исчезли, — вздохнул Назаров.

— Выходит, зря я их отдал. Уж лучше б они остались у пограничников, — горевал Корнеев.

— Скажи спасибо, что твои целы…

— Мои на улице не живут. У них всегда есть доступ во двор, но, выскочив по нужде, тут же вертаются, не носятся по поселку. Не жрут на помойках, да и я их всегда при себе держу и слежу за ними.

— И тех берегли! Да видишь, не усмотрели. Вот потому замену сделали, чтоб людей сберечь. Поменяли местами. Пусть на время, но отвести угрозу расправы. Боюсь, что и с вами придется так поступить. Пока на новом месте к вам присмотрятся, годы пройдут, а на прежнем другой инспектор приживется. Да и Шинкареву не до вас станет. Забудет, отвяжется, вы тоже успокоитесь, — глянул на Ольгу и спросил, — как Воронцова относится к этой идее?

— Устала я от всего! От этой психанутой работы, от поселковых козлов! Здесь нет людей, одни отморозки! Куда от них сбежать? И будет ли лучше на новом месте? Что-то сомневаюсь! У нас хоть собаки целы, у других убили. Куда годится, если ярость через край хлещет? Конечно, вам виднее, как поступать с кадрами. Но как надоело жить на колесах только потому, что презирают нас за работу! А как хочется нормальной жизни! — тянула с мольбой на Александра Ивановича.

— Мне нет смысла уезжать отсюда. До конца поселения совсем немного осталось. Куда мы денем свое хозяйство, с которого живем? Ведь моей зарплаты даже со всеми премиями ни на что не хватит. Не могу и не хочу больше на бабьей шее сидеть. Ведь я — мужик! Уйду от вас, как только стану свободным. Куда угодно соглашусь, только бы не канать в инспекторах за эти гроши и стыдиться назвать себя мужиком и человеком! — выпалил поселенец.

— А я без Гоши никуда не перееду. Я с ним привыкла. Другие неведомо какие попадутся. И подставят, и продадут, засветят кому и где угодно. Знаю, как бывает. Наслышана, по самое горло сыта. На новом месте, а так бывает всегда, за нами долго будет ходить тень прежнего инспектора. И вся ненависть, что скопилась на него, выльется на нас. И главное, коль суждено кому выжить, тот не умрет. А убегать нет толку! Если нас захотят достать, вырвут из-под земли, сами говорите. Тогда какой понт? Я тоже остаюсь! — поникла головой Ольга.

— Много логичного в твоих доводах, но далеко не все убедительно. В этом поселке тебя ничего не ждет. Сама безысходность. Даже пойти некуда, а ты еще совсем молодая, красивая! — смотрел на Олю в упор, — тут даже общаться не с кем. Другое дело — Оссора! Большой поселок со своим рыбокомбинатом. Там много молодежи. Туда что ни день, иностранные суда приходят. Да и наших моряков и рыбаков хватает. Ты не останешься незамеченной. А когда появится в сердце якорь, все остальное само собой образуется.

— Спасибо за заботу. Но не хочу!

— Почему? Там дискотека, кинотеатр, шикарный ресторан, клуб моряков. Там у тебя будет много поклонников и защитников. Потом не забывай, ведь там инспектором работает пожилой человек. Ему на пенсию давно пора. Он из ворошиловских стрелков, даже на ночь свою берданку кладет под подушку. Еще и бабку свою гоняет, когда та на пиво не дает. Он и без работы со всеми поскандалил. Кремень — не мужик со старыми, заскорузлыми убеждениями. Мне с ним очень нелегко общаться. И в Оссоре давно просят заменить деда. А тут ты приедешь! Представляешь, какой подарок для всех! Дед не столько ругает браконьеров, сколько свои взгляды отстаивает. Он — ярый сталинист и молодым свое навязывает. Даже в баню при всех наградах приходит. Развесит до самого пупка, идет парадным шагом. Совсем из ума выжил. Забыл, в каком времени живет. А мне не хочется, чтоб над ним смеялись, ведь дед, что ни говори, наш инспектор. Молодые уже не понимают его и требуют «сдать в архив», называют его недвижимостью. А я хочу, чтобы наших работников уважали.