Парижские тайны. Том II - Эжен Сю

И она бросила многозначительный взгляд на своего сообщника.

Я угадала намерения моей мачехи. Она хотела увести отца, оставить меня наедине с Полидори: в возникших крайних обстоятельствах он применил бы, без сомнения, силу, чтобы вырвать у меня флакон, который мог послужить неопровержимой уликой, явным доказательством его преступных замыслов.

— Вы совершенно правы, — сказал мой отец, обращаясь к моей мачехе. — Раз меня преследуют даже в моем собственном доме, не уважая моей воли, я уйду и освобожу место назойливым людям.

И, с трудом поднявшись, отец оперся на руку моей мачехи и сделал несколько шагов, направляясь в маленькую гостиную.

В ту же минуту Полидори двинулся ко мне; я, не теряя времени, подошла к отцу и сказала ему:

— Я хочу объяснить вам свое неожиданное появление, объяснить, почему я, как вам кажется, странно себя веду… Со вчерашнего дня — я вдова… И со вчерашнего дня мне известно, что ваша жизнь под угрозой, отец.

Он, сгорбившись, передвигался с трудом. При этих моих словах отец остановился, с усилием выпрямился и, с глубоким удивлением посмотрев на меня, воскликнул:

— Вы овдовели?.. Моя жизнь под угрозой?! Что все это значит?

— Кто осмелился угрожать жизни господина д’Орбиньи, сударыня? — с вызовом спросила моя мачеха.

— Да, от кого исходит эта угроза?.. — подхватил Полидори.

— От вас, сударь, и от вас, сударыня, — ответила я.

— Какое ужасное, какое отвратительное обвинение!.. — воскликнула моя мачеха и шагнула ко мне.

— Я докажу то, что сказала… — ответила я.

— Но ведь это страшное обвинение!. — вырвалось у моего отца.

— Я сию же минуту покину этот дом, коль скоро на меня возводят здесь столь неслыханную клевету! — вскричал Полидори с деланным негодованием человека, чья честь оскорблена.

Поняв, какая ему угрожает опасность, он, без сомнения, хотел спастись бегством.

В ту самую минуту, когда он отворял дверь, на пороге появился сэр Вальтер Мэрф и преградил путь шарлатану».

Родольф прервал чтение письма, протянул руку эсквайру и сказал ему:

— Превосходно, старый друг, твое появление должно быть, сразило негодяя.

— Вы нашли точное слово, ваше высочество… Он стал мертвенно бледным… попятился на два шага, ошеломленно глядя на меня; казалось, он был раздавлен… И в самом деле: встретить меня в такую минуту в сердце Нормандии!.. Ему, должно быть, почудилось, что он видит страшный сон… Но вернитесь к письму, ваше высочество, и вы увидите, что эта окаянная графиня д’Орбиньи в свой черед была сражена благодаря тому, что вы мне своевременно сообщили о том, что она нанесла визит этому шарлатану Брадаманти-Полидори, пришла к нему домой на улицу Тампль… Ибо, что ни говори, ведь действовали-то вы… вернее сказать, я был всего лишь орудием, послушным вашей мысли… и клянусь вам: никогда еще вы столь удачно и столь своевременно не заменяли провидение — а оно порою запаздывает, — как в сложившихся обстоятельствах.

Родольф только улыбнулся и вновь стал читать письмо г-жи д’Арвиль.

«При виде сэра Вальтера Мэрфа Полидори буквально окаменел; моя мачеха переходила от удивления к изумлению, а мой отец, сильно взволнованный всем происходящим и ослабевший от болезни, без сил опустился в какое-то кресло. Сэр Вальтер Мэрф запер на два поворота ключа дверь, в которую вошел; затем он остановился перед другой дверью, что вела в соседнюю комнату, с тем чтобы помешать доктору Полидори ускользнуть через нее, и, обратившись к моему отцу, самым почтительным образом сказал ему:

— Тысяча извинений, граф, за ту вольность, что я себе позволил; но побудила меня так действовать крайняя необходимость, продиктованная защитой ваших интересов; вы сейчас поймете, в чем дело… Меня зовут Вальтер Мэрф, это может подтвердить вам стоящий здесь негодяй, который при виде меня дрожит всем телом; я советник его высочества великого герцога — правителя Герольштейна.

— Это верно, милостивый государь… — пролепетал охваченный страхом Полидори, обращаясь к графу д’Орбиньи.

— Но в таком случае, сударь… что привело вас в мой дом? Что вам угодно? — спросил мой отец.

— Сэр Вальтер Мэрф, — ответила я отцу, — приехал сюда вместе со мной, чтобы изобличить негодяев, чьей жертвой вы чуть было не стали.

Затем я протянула сэру Вальтеру хрустальный флакон и сказала:

— По счастливому наитию я завладела этим флаконом в ту самую минуту, когда доктор Полидори собирался влить несколько капель содержащейся в нем жидкости в питье, которое он приготовился дать моему отцу.

— Врач из соседнего городка исследует в вашем присутствии содержимое этого флакона, который я вручаю вам, граф, — сказал сэр Вальтер Мэрф, — и если будет установлено, что он содержит сильный и медленнодействующий яд, то у вас больше не останется сомнений в том, какой опасности вы подвергались; к великому счастью, вас избавила от этой опасности нежная привязанность вашей дочери.

Мой бедный отец смотрел поочередно то на свою жену, то на доктора Полидори, то на меня, то на сэра Вальтера с потерянным видом; черты отца выражали неизъяснимую тревогу. По его удрученному лицу можно было угадать, какая ужасная борьба надрывала его душу. Он, без сомнения, изо всех сил противился охватывавшим его ужасным подозрениям, он страшился, что ему придется признать все коварство, все злодейство моей мачехи; наконец, закрыв лицо руками, он воскликнул:

— Господи боже, боже правый!.. Все, что я услышал, ужасно… невероятно… невозможно! Быть может, я просто вижу кошмарный сон?!

— Нет, это не сон!.. — с вызывающей дерзостью закричала моя мачеха. — Все это кошмарная действительность: вы выслушали жестокую клевету, ее заранее измыслили для того, чтобы погубить злосчастную женщину, единственное преступление которой — стремление посвятить вам всю жизнь! Пойдемте, пойдемте мой друг, мы не останемся здесь ни минуты, — прибавила она, обращаясь к моему отцу, — надеюсь, ваша дочь не посмеет удержать вас силой, помимо вашей воли…

— Да, да, уйдем, — ответил мой отец, не помня себя, — все, что я услышал, — неправда, не может быть правдой, я не хочу больше ничего слышать, мой ум мешается, ужасные подозрения могут поселиться в моем сердце, и они отравят те немногие дни, что мне еще остались, и ничто не сможет утешить меня, если я поверю столь отвратительным козням.

Мой отец так сильно страдал, он был в таком отчаянии, что мне захотелось во что бы то ни стало положить конец этой столь жестокой для него сцене. Сэр Вальтер Мэрф догадался об этом; однако он хотел, чтобы истина целиком и полностью открылась и чтобы справедливость восторжествовала; вот почему он сказал, обращаясь к моему отцу:

— Еще только несколько слов, граф! Я понимаю, что вам будет очень тяжело и больно узнать о том, что женщина, которая, как вы полагали, была из чувства признательности привязана к вам, на самом деле — лицемерное чудовище; но я уповаю на то, что вы почерпнете некоторое утешение в искренней привязанности вашей дочери, а она неизменно питала и питает ее к вам.

— Это переходит всякие границы! — в ярости завопила моя мачеха. — По какому праву вы, сударь, и вы, сударыня, возводите на меня столь ужасную клевету? На какие доказательства вы опираетесь? Вы утверждаете, что в этом флаконе яд?.. Я отрицаю это, сударь, и буду отрицать до тех пор, пока вы не докажете обратного; ну а если даже доктор Полидори по ошибке смешал два разных лекарства, из-за чего они стали вредными, то по какому праву вы обвиняете меня в том, будто я того желала… обвиняете меня в том, что я его сообщница… что я хотела… О нет, нет, я даже не могу произнести этого слова… Одна мысль о таком плане уже преступна! Я снова повторяю, сударь, я требую, чтобы вы предоставили доказательства — и вы, милостивая государыня, также, — опираясь на которые вы осмелились возвести на меня столь ужасную клевету!.. — закончила моя мачеха с невероятной наглостью.

— Да, какие у вас есть доказательства?! — воскликнул мой несчастный отец. — Нужно положить конец мукам, которым вы меня подвергаете.

— Я бы не пришел сюда, не имея веских доказательств, граф, — ответил сэр Вальтер, — и эти доказательства будут сейчас подтверждены ответами находящегося тут негодяя.

Затем сэр Вальтер обратился по-немецки к доктору Полидори, который успел уже немного оправиться, но, услышав обращенные к нему слова эсквайра, снова и окончательно потерялся».

— Что ж ты такое ему сказал? — спросил Родольф у сэра Вальтера Мэрфа, отвлекаясь он чтения письма.

— Я сказал ему несколько веских слов, ваше высочество. Вот к чему они сводились: «С помощью бегства ты избежал наказания, к которому тебя приговорило правосудие великого герцогства; ныне ты живешь в Париже, на улице Тампль, под фальшивым именем некоего Брадаманти; всем известно, каким отвратительным ремеслом ты промышляешь; ты отравил первую жену графа д’Орбиньи; три дня тому назад госпожа д’Орбиньи побывала у тебя дома и привезла тебя сюда для того, чтобы отравить своего мужа. Его высочество находится сейчас в Париже, в руках у него есть доказательства всего того, о чем я тебе только что сказал. Если ты скажешь всю правду и тем изобличишь эту презренную женщину, ты можешь рассчитывать не на помилование, конечно, но на смягчение кары, которой ты заслуживаешь; ты последуешь за мной, вернее, поедешь со мной в Париж, я поселю тебя в надежном месте, и ты там пробудешь до тех пор, пока его высочество не решит твою судьбу. Если же ты откажешься следовать за мною, тебя ждет одно из двух: либо его высочество потребует и добьется твоей высылки из Франции в Герольштейн, либо я немедленно пошлю в соседний город за полицейским чиновником, передам ему флакон с ядом, тебя тут же возьмут под стражу, затем произведут обыск в твоей квартире в доме семнадцать на улице Тампль, а ты ведь хорошо знаешь, что там найдут немало компрометирующих тебя вещей, и французское правосудие займется тобой… Так что выбирай…»