Химера - Александр Лонс

Мы кувыркались в постели до вечера, она была фантастична, не раз и не два, она приводила своими губами меня в боевую готовность, и сама затем брала инициативу. Когда я уже совсем стал ни на что не способен, Хельга вдруг сказала:

— Ты знаешь… Последнее время мне снятся странные сны, страшные очень… Я их не понимаю, но не нравятся они мне. Как будто я просыпаюсь, и не могу открыть глаза, и руками пошевелить не могу. Так, будто их кто-то держит или они привязаны, а я, через закрытые глаза вижу, как во всю меня воткнуты какие-то тонкие длинные и извилистые… не знаю, как их назвать, ну, как корни деревьев, только совсем ровные и прозрачные. Или как щупальца у морских медуз, а внутри них что-то течет прямо в меня. Одно воткнуто мне в грудь, а второе входит прямо в руку, и откуда-то сверху туда вливается кровь… Жуть! Но я очень четко понимаю, что я уже не сплю. Тогда я начинаю кричать, но не могу издать никакого звука, и тогда я пытаюсь напрячь руки. Когда же мне удается вырваться, то я трогаю свои глаза и пытаюсь открыть их руками. Если глаза открыть получается, то я как будто просыпаюсь, и тут все начинается заново: глаза закрыты, меня кто-то придавливает к постели, и я не могу пошевелиться, снова все эти щупальца и долго так. Не могу больше!

— Слушай, Хельга, — сказал я, желая сменить тему разговора, — помнишь ты рассказывала про хранителей? Ну, что умеешь договариваться с ними?

— Да, и что? — удивленно спросила девушка.

— Нам что, так и не попалось ни одного? Или ты с ними так и не поговорила?

— В смысле — не поговорила? В пустыне почти всегда. Помнишь песчаные бури? Еще Клавдий удивлялся, что так легко все проходило? Это я просила хранителей тех мест, и они помогли нам. А в другие дни? При нападении на нас, тоже дешево отделались. Вообще-то обычно в таких случаях бандиты побеждают, поскольку за ними преимущество внезапно нападающего. Меня беспокоит другое. В здешних гостиницах хранителей нет совсем. Ни одного. Я проверяла, пока мы искали, где можно остановиться. Это всегда очень плохой признак. Я думаю, что мои скверные сны тоже как-то с этим связаны.

— Не обращай внимания на сны, — сказал я, — иногда такой бред приснится, что можно до маразма дойти, размышляя к чему это все… Ты же проходила специальную подготовку, так что тебе сны? Мне тоже всякая дрянь тут снилась, даже не знаю, как реагировать с утра.

— Расскажи!

— Да ну еще! Я уж и не помню ничего. Эти сны выветриваются у меня почти сразу, как я просыпаюсь.

Я не стал говорить Хельге, но мне тоже тогда снились довольно-таки причудливые и интересные сновидения, причем довольно часто. Почти каждую ночь отбывки прежнего моего существования, многочисленные неясные воспоминания, проходили через призму чего-то совершенно иррационального и потустороннего. Мне грезился мой прежний мир. В этих видениях действительность была искривлена до полной неузнаваемости. Если бы я вдруг занялся классификацией тех своих снов, то писать об их свойствах пришлось бы очень много. Скажу только об основной, на мой взгляд, черте, что повторялась почти каждую ночь с завидной регулярностью: в этих снах у меня не получалось три действия — бегать, драться и набирать номер телефона. Когда я пытался кому-либо вдарить, меня словно стягивали невидимые тиски; когда я пытался бежать, почва подо мной уезжала, словно я старался подняться вверх по эскалатору идущему вниз; если же я набирал чей-то номер телефона, мои пальцы вдруг немели, не чувствовали клавиатуру и прекращали повиноваться. Я никогда не пытался истолковать свои сны. Да и не считал это нужным.

Иногда снились настоящие кошмары, и один из них я запомнил, наверное, навсегда. Время от времени он повторялся. Я видел что-то похожее на палату реанимации. Кругом какие-то неприятные звуки и противные запахи, а в мое тело со всех сторон вставлены разные трубочки, проволочки и катетеры. Рядом капельница, через которую в меня тоже что-то вливают. Я пытался что-нибудь сказать, но вместо этого откуда-то со стороны доносился не то хрип, не то шипение. Язык не ворочался, а сам я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Обычно после всего этого я в ужасе просыпался.

Говорят, самые увлекательные сны снятся в последние дни жизни…

Не знаю, не пробовал.

А когда наступил вечер, и стемнело, мы разожгли камин. Тишина вокруг, слабый свет и только тени от языков пламени плясали на стенах. Мы много разговаривали вполголоса. Говорили обо всем на свете. Под треск горящих дров рассказывали друг другу, как мы прожили свою жизнь до этой встречи, словно этот вечер, этот камин и эта гостиница были придуманы только для нас. Специально для нас. Чтобы мы были счастливы именно в тот день. Я пристроился рядом, свернувшись калачиком, и моя голова была у нее на коленях. В какие-то моменты разговор прерывался, тепло от камина разливалось по всему телу, и тогда мы просто молчали. Она думала, что я сплю, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить. А я в кои то веки чувствовал себя кем-то другим, до неприличия счастливым. И тоже боялся шелохнуться, чтобы не спугнуть эту птицу счастья. Того счастья, которое разливалось по всему телу, и которое поселилось в наших сердцах.

Потом Хельга ушла. Сказала, что у нее тут тайные поручения «по делам цеха», и куда-то убежала, а я остался в номере, где наконец-то выяснил стоимость путаны. Оказалось, тысяча голдов. Вполне внушительно, я бы сказал. Есть и подешевле, но за восемьсот, и похуже. Хотя, мне теперь кажется, что по тысяче — это те же, что и за восемьсот, но без торга. Лежа на кровати я вдруг начал раздумывать, приглашать мне девушку или нет, причем без всяких неприличных мыслей, а исключительно с исследовательской целью. У меня было несколько вопросиков на тему «что надо узнать у девушки легкого поведения?» Например, как правильно, и технически верно осуществляется оральный секс? За всю мою тяжелую сексуальную жизнь только один раз такое занятие закончилось для меня оргазмом, притом, что партнерши считались вполне опытными. Вопрос: в чем дело? Ну и опять же, интересно, что такого есть в «коммерческом сексуальном обеспечении», чего нет в «свободном»?

Позже я узнал, что Элхасс в этом отношении был очень разносторонним и продвинутым городом. Тем из путешественников, кто не желал развлекаться в гостинице, предназначались иные места. Самыми нехитрыми были бордели низшего уровня. Со времен Древнего Рима эти заведения, называвшиеся лупанариями, не претерпели, вероятно, кардинальных изменений. С улицы туда вел низенький и незаметный со стороны вход, однако найти само заведение не казалось делом трудным даже для заезжих купцов и уставших моряков. Потенциальные клиенты ориентировались по указателям на мостовой, сделанным в виде фаллического символа. Прикрываясь низко надвинутыми шляпами, страждущие пробирались в лупанарий после наступления ночи. Особо рассеянным иногда помогали уличные зазывалы. Сами работницы сексуальных услуг принимали гостей в небольших комнатах, обстановка которых была предельно строга и даже аскетична: там имелось всего одно неширокое ложе длиной около двух метров, застилаемое сверху простым матрасом и сменные простыни. По требованию городских властей все труженицы интимных услуг обязаны были носить приподнятые к груди и завязанные сзади красные пояса, называемые маммиляриями.