Позади Москва - Сергей Анисимов

Устраивать на подкрепление засаду… Ага, охотились зайцы на тигра… Можно было попробовать отойти на несколько километров вдоль по дороге: когда-то да будут эти машины буксировать. Мобильная группа вызовет техников/ремонтников, те вряд ли будут на месте все колеса перемонтировать. Скорее, потащат к себе, то есть в сторону запада. Группа тех же «спасателей» наверняка пойдет впереди, а может быть, даже и над головой сформированной колонны. Так что…

Он обернулся еще раз, просто проверить себя. Ну да, уже прогресс. Метров 400–500 по лесу. С дороги их уже гарантированно не видно, а в лес без разведки сунется далеко не каждый. С подступающими сумерками. За злыми партизанами в неизвестном числе. Пока вызовут воздух, пока то и се…

Антон продолжал думать, хотя уже почти равнодушно. Его будто оглушило изнутри, ноги были как ватные. Что-то в этом роде было у Димы: тот очухался от контузии без всякого госпиталя, и все в этом узком отношении было прекрасно, пока он не заметил, как часто парень утирает слюну, текущую из угла рта. Всегда одного и того же, хитро опущенного вниз, будто парень вот-вот скажет что-то язвительное. Так и здесь: после их маленькой победы прошли считаные минуты, десятки минут, и теперь чувствовалось, сколько они сожгли энергии, сколько это стоило им нервов.

Ремонтники пойдут одной короткой колонной. Несколько технических машин, пара машин в прикрытии. Может быть, легкая бронетехника, а не вооруженные «Хамви». Скорее всего, именно так. После потери двух машин они наверняка догадаются, что это не одиночка. Значит, минимум одна бронемашина у них будет. А с бронемашиной он с курсантами не может сделать ничего, в принципе. Разве что убиться об такую всем скопом, втроем. По вертолету можно хотя бы пострелять напоследок. Какое-никакое, а удовольствие. В Ираке один крестьянин, рассказывали, «Апач» умудрился одиночным выстрелом из карамультука сбить. А толку-то?.. Нет, ну все же, что они такое запихали в эту сумку, сволочи? Гранатомет не влезет, разве что выстрелы к нему. Жратву? Что там могли везти в кузове без охраны? Или это все же был просто перегон? Учитывая, что они шли в «свою» сторону, то есть с востока на запад. Грузовик был без тактических знаков и по типу и камуфляжу – вроде бы американский. А вот его шофер был поляк. И что? Какой в этом глубокий смысл? Почему-то не выходили из головы два последних сказанных шофером слова. «Odpierdol się!!» – и тут же Димин удар… Можно только мечтать, что если умереть, то так, в настоящей драке в полную силу, с матом на губах. Но какой же он был здоровый мужик… Как два Димы. Или как Дима и три четверти его самого.

Чувствующий себя дураком Антон немного наддал, хотя идти было неудобнее с каждой минутой. Угол проклятой сумки впивался в бедро, а слишком большая тяжесть не позволяла перекидывать ее из одной руки в другую на ходу. Каждые три десятка шагов требовалось приостанавливаться, сбивая набранный темп, и поворачиваться всем телом.

– Помочь, товащ капитан-лейтенант?

– А ты как думал?

Рома с пару секунд постоял на месте, надеясь, что его командир пройдет еще несколько шагов. Но тот сдох окончательно и с облегчением кинул сумку на снег.

– Что там? – во второй раз спросил он у подходящего. Опять обернулся и посмотрел. Ничего не видно уже вообще. Может быть, километр, а может быть, и больше.

Он вновь обернулся, и в ответ на кивок Ромы согласно взялся за одну из лямок. Теперь идти цепочкой не получится, но снега в лесу все же было не так много, так что скорость все равно вырастет. А это означает жизнь.

Рома взялся за вторую лямку и счастливо улыбнулся.

– Ни за что не догадаетесь, – сказал он.

Среда, 27 марта

Действительности нет дела до человеческих надежд и желаний.

25-я гвардейская мотострелковая бригада была разгромлена в ночь с понедельника 25-го на вторник 26-е. Ее оставшиеся в живых бойцы и командиры с последними уцелевшими единицами техники отошли туда, откуда сутками раньше начали неудачное контрнаступление, и влились в состав 138-й гвардейской. Уже находящейся под ударом, уже несущей потери, но все еще боеспособной. Вика была среди выживших, хотя только к среде окончательно отошла от безумия и смогла начать делать хоть что-то.

Она пришла в себя в медицинской палатке от криков людей. И уже потом поняла, что слышала их давно, долго. Просто не обращала внимания. Вика повернула голову набок, продолжая спокойно слушать, как надрывно, срываясь на хрип, кричит человек на соседней койке, в метре от нее. Потом приподняла голову и взглянула чуть дальше: там тоже кричали, но иначе.

Даже от такого простого движения ей стало хуже, и она повалилась обратно. Кружилась голова, причем сильно кружилась, как у пьяной. Болели мышцы. Сначала она осознала, что по кругу болит шея, потом поняла, что все хуже. Болели и плечи, и руки. Чувствительность возвращалась пятнами: так, она сначала почувствовала боль в крестце и только потом по всему ходу позвоночника. Но зато короткий отдых с закрытыми глазами помог. Головокружение сначала замедлилось, а затем вроде бы почти прекратилось. Вика снова открыла глаза и, теперь уже целенаправленно стараясь не слушать крики рядом с собой, осмотрела руки. Ссадины, царапины, синяки. Засохшая кровь на коже кистей. Выше все было тоже ничего: осторожно трогая себя за предплечья через ткань гимнастерки, она поняла, что сплошная здесь боль имеет не особо страшное объяснение – ушибы, а не раны.

Только теперь она почувствовала, как в палатке холодно. Накинутый на нее бушлат сполз ниже, и мороз сразу обжег лицо. Даже глаза заслезились. Впрочем, может, и от другого. В палатке резко пахло кровью, рвотой, лекарствами. Смертью. Вика машинально потрогала серый или пусть серо-голубоватый пластмассовый пятиугольник, висящий у нее на правом предплечье. Примотанный свернутым в жгутик клоком бинта, как привязывают бирки к новорожденным в роддомах. Тупо посмотрела на выдавленную в пластмассе надпись в три строчки: «Эвакуация во вторую очередь – 2». Снова поглядела на кричащих с одной стороны, повернула голову. Солдат на четвертой койке молчал, и она как-то сразу поняла почему: у живых не бывает такого лица.

– Эй! Эй, есть здесь кто?

Голос получился хриплый, сухой, и горло заболело сразу на всю глубину. Сколько она здесь лежит? Почему нет никаких медиков? Ведь видно, что эти двое уже не могут терпеть?

Палатка была четырехместная, и все четыре койки были заняты. Одна – ею, две – непрерывно кричащими ранеными, еще одна – умершим. Это дошло медленно, но, когда дошло, ей сразу стало хуже.

– Ребят… Ребята…

Она пыталась позвать кричащего, но тот не обращал на нее никакого внимания. Набирал воздуха и вопил сорванным голосом, покуда хватало сил, потом осекался и снова набирал воздух в легкие. Глаза у солдата были белые и пустые, какие бывают у акул и свиней – не у людей. Приподнявшись чуть выше, Вика попыталась разглядеть, какая у него бирка, но не увидела ее. Зато увидела, что руки и ноги парня накрепко привязаны к трубчатой раме его койки. От этого зрелища она на секунду онемела, а потом головокружение прошло одним рывком. Боль осталась: и в ссадинах, и в ушибах, и в мышцах всего тела, но это было ничто по сравнению с облегчением.

А потом она вспомнила сразу все. Все сразу, все сутки после начала движения. Целиком, за неуловимую никакими часами долю времени. И заплакала, глядя в ничего не выражающие глаза перед собой. Заплакала сухо, без слез и без звуков, давясь внутри себя. Крики не стали тише, не изменилось вообще ничего. Совершенно отстраненно, фоном к горькому плачу, Вика подумала, что это все даже страшнее, чем в завязке любого фильма ужасов. Даже самого качественного. Она чувствовала, какой это большой соблазн – разрешить себе поверить в то, что все это кажется, что все не настоящее. Что ничего не было. Но не позволила. Разум выиграл этот раунд у сумасшествия. Первый за какое-то время, с трудом, но выиграл.

Вика вздохнула, прикрыла глаза в предчувствии боли и рывком села на койке, ни на что не опираясь. Голова мгновенно поплыла, но она удержалась, не упала обратно. Спустила ноги вниз и только после этого сдвинула набок бушлат. Рыдания уже кончились, потому что сейчас было не до того. Порыдать можно будет позже, вволю и с комфортом. Если доживет.

– А ботинки? – позвала она, недоуменно поглядев на ступни в носках. Услышала свой голос и мгновенно ужаснулась. Нет, еще не все хорошо в ее голове, если вырывается вот такое.

Ботинки были глубоко под койкой, достать их заняло целую минуту, с двумя перерывами. Мелькнувшие ясность ума и желание что-то сделать, чтобы спастись, начали уходить. И как только Вика осознала происходящее с ней, это помогло. Закусив потрескавшуюся губу, она вытянутыми пальцами обеих рук натянула на ноги сначала один форменный ботинок, потом другой. Пока все шло неплохо.