Ненавистник полицейских. Клин. Тайна Тюдора. - Эван Хантер

— Дальше по улице, дальше, имей терпение.

— Что это такое? — спросил Баки.

— Что?

— Вот этот голубой лист бумаги. Вон там.

— Что? — Сэмми повернулся в ту сторону. — Это лист голубой бумаги. А что ты думаешь?

— Не знаю, — ответил Баки. — А ты что думаешь?

Они пошли дальше, мимо второго экземпляра послания Мейера.

— Я думаю, это письмо от глубоко несчастной незамужней старой перечницы. Она пишет своему воображаемому любовнику на голубой бумаге.

— Прекрасно, — сказал Баки. Они пошли дальше.

— А что это, по-твоему?

— Это извещение о рождении ребенка у парня, который хотел мальчика, но случайно родилась девочка. По ошибке ему прислали извещение не на розовой, а на голубой бумаге.

— Еще лучше, — заметил Сэмми, — а ты что скажешь, Джим?

— Я под мухой, — ответил Джим.

— Понятно, но что ты думаешь об этой голубой бумажке? Они продолжали идти и прошли уже почти полквартала.

— Я думаю, это кусок голубой туалетной бумаги, — вдруг сказал Джим.

Баки остановился:

— Давай проверим.

— А?.

— Подойдем посмотрим.

— Бросьте, бросьте, — сказал Джим, — не будем зря тратить время. Нас ждут испанские девочки.

— Это займет не больше минуты, — возразил Баки и повернул назад за куском бумаги. Джим схватил его за руку.

— Слушай, не будь психом, пошли дальше.

— Он прав, — согласился Сэмми. — Кому интересно, что это за дрянь?

— Мне, — ответил Баки, вырвал руку, быстро повернулся и побежал назад. Его товарищи видели, как он поднял бумагу.

— Ненормальный псих, — сказал Джим, — задерживает нас.

— Да, — согласился Сэмми.

Стоя на том месте, где лежала бумага. Баки читал ее. Внезапно он бросился бежать по направлению к мальчикам.

Тедди Карелла посмотрела на часы.

Было 6.45.

Она подошла к краю тротуара, подозвала такси и села в машину сразу же, как только та остановилась.

— Куда, мадам? — спросил шофер.

Тедди вынула из сумочки карандаш, полоску бумаги, быстро написала: «87-й полицейский участок, Гровер-авеню», и отдала бумагу водителю.

— Хорошо, — сказал он. Машина тронулась.

ГЛАВА XV

Алф Мисколо лежал на полу дежурной комнаты. Он горел в лихорадке и бредил. Он кричал: «Мэри! Мэри!»

Его жену звали Кетрин.

Мисколо не был красивым мужчиной.’ Сейчас он был еще менее красив, чем обычно. Голова была откинута на пиджак Виллиса, лоб покрыт потом, который стекал струйками на неровные поверхности лица. У него был крупный нос и густые брови, такая толстая шея, что казалось, что ее вовсе не было. Кровь просачивалась сквозь повязку, и жизнь покидала его с каждой бесценной каплей. Он снова крикнул изо всех сил: «Мэри!» Потому что когда-то был влюблен.

Это было давным-давно и продолжалось всего несколько коротких недель перед тем, как его корабль покинул Бостон. Он больше никогда не возвращался в этот город и не видел девушку, память о которой сохранилась у него на всю жизнь. Он был в то время боцманом, самым суровым и требовательным боцманом во всем флоте Соединенных Штатов Америки. Было еще далеко до начала Второй мировой войны, и Мисколо думал лишь о том, чтобы, во-первых, оставаться самым суровым боцманом во флоте Соединенных Штатов, во-вторых, как бы лучше повеселиться и, в-третьих, где бы найти ресторанчик с настоящей итальянской кухней.

Он посетил, наверное, все итальянские рестораны в Бостоне и, наконец, набрел на маленькую забегаловку у Сколлей- сквер. Мэри была там официанткой. В то время Мисколо исполнился только двадцать один год, и в его глазах Мэри была самым прелестным созданием на земле. Он стал приглашать ее на прогулки, в театр и в рестораны. Они были вместе две недели, но словно прожили целую жизнь. Время быстро пролетело, и корабль отчалил. Мисколо плавал у пляжа Ваикики в Гонолулу, присутствовал на празднике луау на пляже Кауаи, ел крабов кеукаукау, пои и орехи кукуй, глядя на девушек, которые плясали хулу. А потом, в японском городе Фукуока, японцы тогда еще были нашими друзьями и никому из них даже не снился Пирл Харбор, Мисколо пил саки вместе с узкоглазой девушкой, чье имя было Ми- сасан, смотрел, как она берет палочками для еды кусочки сушеной рыбы, а потом спал с ней и узнал, что японские девушки не любят целоваться. А возвратившись в Америку, он остановился в Сан Франциско и устроил себе праздник. Любуясь с холмов на великолепный город, распростертый в блистающем море огней, он, самый суровый боцман во всем флоте Соединенных Штатов, с карманами, полными денег после заморского плавания, отдыхал.

Он никогда больше не был в Бостоне. Место Мэри заняла Кетрин, с которой он познакомился после демобилизации. Они встречались некоторое время, потом отпраздновали помолвку и поженились. И получилось, что Мисколо никогда больше не видел ни Бостона, ни девушку по имени Мэри, которая работала официанткой в захудалом итальянском ресторанчике на Сколлей-сквер.

И вот теперь, когда жизнь уходила от него, просачиваясь красными каплями сквозь повязку, когда тело горело в лихорадке, а голова была черной бездной, он кричал «Мэри!»

Берт Клинг положил ему на лоб влажную марлевую салфетку.

Берт привык к смерти и умирающим. Он был еще молод, но прошел сквозь корейскую «экспедицию», где смерть и умирающие встречались на каждом шагу и были так же обычны, как утреннее умывание. Ему приходилось держать у себя на коленях голову самого близкого друга, которой он знал и любил больше, чем Мисколо. И все же, слыша, как тот хрипло кричит «Мэри», он чувствовал, что холодок пробегает у него по позвоночнику, словно взрываясь в голове холодным бешенством. В этот момент ему хотелось наброситься на Вирджинию Додж и задушить ее.

И в этот момент он стал размышлять — Действительно ли эта мутная жидкость в бутыли — нитроглицерин.

Анджелика Гомес села и потрясла головой.

Она туже натянула юбку, поставила локти на поднятые колени и снова потрясла головой, потом осмотрелась с недоумевающим видом, как человек, проснувшийся в незнакомой гостинице.

Она вспомнила.

Анджелика провела пальцами по затылку. Там, где Вирджиния ударила ее рукоятью револьвера, вздулась огромная шишка. Она тронула ее и поморщилась от боли, которая щупальцами ползла во все стороны, горячо пульсируя, усиливая чувство разочарования и бессильного гнева. Анджелика поднялась с пола, стряхнула пыль с черной юбки и бросила на Вирджинию Додж взгляд, которым можно было бы убить целую армию.

И в этот момент она задумалась, была ли жидкость в этой бутылке действительно нитроглицерином.

Коттон Хейвз потрогал щеку, где octpax сталь сорвала кожу. Рана была довольно болезненной. Он приложил к щеке холодный влажный платок. Его бешенство было поистине ледяным.

И он