Тайная улыбка - Никки Френч

Сейчас у меня не было нужного настроения. Приготовила себе чашку кофе и опровергла поговорку «Кто над чайником стоит, у того он не кипит». Я залила кофе холодной водой и стояла, глядя на него, думая о другом, пока не услышала шипение и не увидела, что крышка запрыгала. Я взяла в руки горячую кружку, чтобы остудить ее, и встала у окна, ничего не видя. Повернулась, чтобы осмотреть свою комнату. Скоро все будет запаковано в коробки, сдано куда-нибудь на хранение, а позднее распаковано и разложено где-то в другом месте. В течение какого-то времени все выглядело так, словно шло нормально, а я уже чувствовала себя как эмигрант, оставляющий за собой свою прежнюю жизнь. Но оставались еще одна или две вещи, которые все же нужно было обязательно сделать, и это было самое главное. Я села за стол и начала писать.

Дорогая Наоми!

Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, ты по крайней мере не выбросила конверт в мусорное ведро, а это уже кое-что.

Как, вероятно, тебе известно, если ты передашь это письмо Брендану/Бену или в полицию, что совершенно равноценно, то меня арестуют и обвинят в преследовании. Так они сказали мне. Надеюсь, ты так не поступишь. Мне не хочется попасть в тюрьму. Но если ты все-таки передашь письмо, то не могла бы ты сначала прочитать его? И я хочу, чтобы ты прочитала также и мое обещание: это мое последнее сообщение тебе. Никогда больше не буду искать контакта с тобой. Теперь решать тебе.

Я не собираюсь делать никаких попыток, чтобы оправдать перед тобой свое поведение. Все бы оказалось слишком сложно, а это письмо было бы таким же длинным, как книга, и, возможно, в любом случае я бы не сумела подобрать слова, чтобы правильно объяснить все.

Все, что я могу сейчас сделать, — это по возможности ясно все изложить. Меня обвинили в том, что я представляю собой угрозу для Брендана. Дело в том, что я считаю — все как раз наоборот. Я просыпаюсь по ночам и при каждом скрипе, который я слышу, думаю, что, наверное, он пришел, чтобы прикончить меня. Но это не твоя забота. Я боюсь за себя, но еще больше я уверена, что в опасности ты. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, но непременно в том случае, если все будет плохо, как это бывает, когда начинают портиться отношения. Не думаю, что Брендан сможет смириться, если что-то пойдет не по тому пути, который он запланировал.

Что же я хочу сказать тебе? Я собиралась послать тебе что-то вроде перечня контрольных вопросов. Считаешь ли ты, что он говорит правду? Наблюдает он за тобой или контролирует тебя? Скрытно ли ведет себя? Если ли какие-нибудь, пускай и незначительные, проявления злобности? Насилия? Знаешь ли ты, что он делает, когда он не с тобой? Что на самом деле тебе известно о нем и сколько? Веришь ли ты тому, что он рассказывает тебе?

Но все это вздор. Забудь, что я сказала.

Ты никогда больше не услышишь от меня ничего, еще раз желаю тебе счастья и чтобы тебе никогда не понадобилось найти меня. Я собираюсь выехать из своей квартиры. Не знаю еще, куда я отправлюсь. Но если ты все-таки захочешь связаться со мной, то в конце этого письма я оставляю несколько номеров телефонов разных людей. Один из них поможет тебе связаться со мной.

Боюсь, тебе не повезло. Но я желаю, чтобы повезло. Удачи!

Миранда

Пока не передумала, положила письмо в конверт, написала адрес кафе «Крэбтриз», указав, что оно предназначено для нее, вышла из дома и опустила в почтовый ящик па углу.

Как правило, чтобы найти пропавший носок, лучше всего выбросить оставшийся. И если захотите узнать, почему не следует отправлять письмо, то поймете это только в тот момент, как опустите его в почтовый ящик, в то самое мгновение, когда разожмутся большой и указательный пальцы, выпуская конверт. Как только я услышала, что письмо к Наоми стукнулось о другие письма в почтовом ящике, сразу поняла, что не учла еще одной возможности. Так всегда и вообще было с Бренданом. Я думала, что Наоми может выбросить письмо, даже не прочитав его, или сохранить его у себя. В любом из этих случаев я не узнаю ничего. Она могла бы передать его в полицию или Брендану, который передаст его в полицию. В любом из этих случаев меня посетит полицейский офицер через день или два; естественно, визит этот будет очень неприятный.

А сейчас я подумала еще об одной возможности: Наоми отдает его Брендану, а тот не передаст его в полицию. Он прочитает письмо, сразу поймет, что я неумолима, скажет Наоми, что вообще о нем не стоило даже и беспокоиться, но решит, что обязательно нужно сделать что-нибудь самому.

Я простояла около почтового ящика в течение сорока пяти минут. Потом подъехал красный автофургон, из него вышел почтальон с большим серым матерчатым мешком. Сказала ему, что опустила письмо по ошибке, что мне бы хотелось вернуть его. Он открыл замок на боку почтового ящика, подождал, пока десятки и десятки писем вывалятся в мешок. Затем взглянул на меня так, как многие смотрели на меня, словно я сошла с ума, и отрицательно покачал головой.

ГЛАВА 39

— Привет, Миранда! — прогремел его голос вверх по лестничным пролетам, затем раздались торопливые шаги, перескакивающие сразу через две ступеньки.

Я нанесла последний точный мазок глянцевого лака на плинтус и положила кисть на крышку банки с лаком.

— Лак еще сырой, — сказала я, когда он вошел в дверь, развязывая галстук, как обычно. — Ничего не трогай.

Я встала и прошла через чудесную пустую комнату.

— Кроме тебя, — ответил он.

Положив руки на мои усталые плечи, поцеловал меня, и мало-помалу исчезли усталость и напряжение. Я подумала: разве можно одновременно чувствовать возбуждение и полное спокойствие, знать кого-то так хорошо и все-таки чувствовать, что можно узнать еще значительно лучше?

— Добрый день! — приветствовала я.

— Это самое приятное сегодня. У меня всего пятнадцать минут, а потом я должен вернуться на работу. По пути в магазине, торгующем экзотическими продуктами, купил нам несколько сандвичей.

— Можно с этим немного подождать? — спросила я, взяв его за руку.

Повела его вверх по следующему узкому лестничному пролету, по голым доскам, вдоль свежевыкрашенных стен в небольшую комнату в мансарде, которая служила мне спальней, где под окном лежал матрас, а в деревянных коробках была сложена моя одежда. Сняла с него куртку и галстук, а он расстегнул мой комбинезон, и мы улыбались друг другу как настоящие идиоты, потому что здесь мы проводили свое обеденное время обычно по средам, готовые любить друг друга в пустом доме, где разносилось эхо. Свет проникал через жалюзи, полосками освещая комнату. Повесила на вешалку его костюм. Он бросил мою рабочую одежду, перепачканную краской, в угол комнаты.