Средневековая история. Граф и его графиня - Галина Гончарова

Докторусы точно забудут. Да и не будут они знать, кого проверяли. Маска готова, а представляться им принцесса не будет. В остальном же – самая обычная процедура.

А вот и та комната…

– Прошу вас, Ваше высочество.

Анелия не слишком удивилась, когда ее встретил граф Иртон. Почему нет?

Друг принца, доверенное лицо. Но когда Джерисон повел ее куда-то переходами – девушке стало страшно. А потом…

Потом сбылся ее самый страшный кошмар.

В комнате, куда ее привели, никого не было. Только кровать.

– Что происходит?! – возмутилась принцесса.

Сначала она подумала, что Джерисон собирается… она даже не слишком испугалась. Обернулась к графу Иртону, но тот уже успел закрыть дверь и заслонить ее собой.

– Ваше высочество, согласно старому обычаю, любая женщина, которая собирается замуж за принца, должна удостоверить свою невинность.

– Что?!

Анелия взвилась на месте. И возмущение у нее выглядело ненаигранным. Страх за свою жизнь стимулирует. Любая актриса позавидовала бы.

Джес выслушал истерику, не моргнув и глазом. Покачал головой.

– Ваше высочество, ваш отец дал согласие. И вы можете выйти из этой комнаты только после заключения докторусов.

– Да как вы…

– Или вообще не выйти. Ваш отец это одобрил и сказал, что бояться нечего.

– У вас есть его приказ?! В противном случае…

– Ваше высочество, – синие глаза Джеса сверкнули. Он уже почти не сомневался в правдивости анонимного свитка. – Посмотрите…

Анелия замолчала. Приняла из рук Джерисона свиток – и тут же опознала печать Гардвейга. Отец давал согласие на осмотр. Еще вчера написал, в компании Эдоарда.

Разум ее работал, как бешеный.

Раскрыли.

Где, что, как – это сейчас неважно. Проверку она не пройдет, если Альдонай ее обратно девушкой не сделает. Но это – вряд ли.

А что можно сейчас сделать?

Только одно. Сбежать.

На ней дорогое платье, его можно продать. На шее в ушах, на пальцах – драгоценности. Наряжалась… дура!

Но сейчас – это ее капитал. Но чтобы его применить, надо как-то выбраться отсюда. А как?

Граф Иртон ее не выпустит.

Обмануть?

Можно попробовать.

Пальцы Анелии коснулись крохотного пузырька в кошельке на поясе. Достать – пара минут. Но надо незаметно.

Как?

Если будут проверять, то…

Анелия всхлипнула – и сползла на ковер у ног графа.

– Джерисон, прошу вас!!! Не надо!!!

Джес чуть растерялся. Анелия вцепилась в его сапоги и рыдала. Через слезы пробивалось что-то невразумительное, типа: «Ужасно… такой позор… мой отец…»

Понять, что говорится, было нереально. На несколько минут Джес «поплыл» и не заметил, как женщина извлекла пузырек из мешочка на поясе.

Спрятала в рукаве. И продолжила истерику.

Минут через пять Джес таки поднял ее с пола, отряхнул, усадил на кровать и даже налил вина из кувшина.

Анелия сделала пару глотков – и истерика пошла с новой силой.

Джес чуть растерялся. Приводить принцессу в чувство пощечинами было как-то некорректно. Встал, заходил по комнате… и не заметил, как Анелия, бившаяся в истерике, ливанула в кубок почти половину пузырька.

Потом слезы начали стихать. Анелия сидела на кровати. Джес попытался предложить ей вина, но она отмахнулась.

– Граф, объясните мне, зачем это унижение?

– Ваше высочество, – елико возможно мягче заговорил Джес. – Это обычай. И в нем нет ничего удивительного. Ваш отец дал согласие…

– Это такое унижение… посторонние люди…

– Ваше высочество, все обставлено как можно более тайно. Нас никто не видел, у этой комнаты нет даже стражников. Докторусы и повитухи ждут в соседней комнате.

– Они меня узнают.

– Что вы! Наденьте маску – и никто никогда и не подумает…

Анелия поежилась.

– Я никогда не была с мужчиной. Но если так надо…

Джес принялся ее заверять, что надо. И если бы не… он бы никогда, и льстит себя надеждой, что ее высочество поймет…

Он был уверен, что Анелия врет. Но проверить все же надо…

– Наденьте маску, Ваше высочество.

Анелия кивнула.

– Хорошо. Сейчас… только я сделаю пару глотков? В горле пересохло?

– Разумеется, – Джес все равно продолжал почтительно обращаться с принцессой. Все-таки дочь короля, а не свинопаса. Даже если Гардвейг от нее откажется… Пока ведь это не произошло…

Анелия поднесла к губам кубок. Принюхалась. Осторожно сделала вид, что пьет, не позволяя жидкости даже коснуться губ. И сморщилась, сплюнула.

– Граф, какая гадость!

Голос был настолько капризным, что Джес даже удивился.

– Ваше высочество?

– Что это за помои?! Это вино в рот не возьмешь… оно кислое…

Граф пожал плечами.

– Омерзительная кислятина, – топнула ножкой Анелия. – Да вы сами попробуйте!

Сделала пару шагов к графу…

– Отдайте мне пока маску, я надену. И убедитесь сами. Поите меня гадостью… Мы такое слугам не подаем!

Джес повиновался, обрадованный, что больше истерик не предвидится. Анелия протянула ему кубок, забрала маску и принялась пристраивать ее.

Граф посмотрел, как она возится с завязками – и рассеянно сделал глоток. Другой.

Нормальное вино. Чуть горчит, да, и запах какой-то странный…

Анелия что-то замешкалась с маской. Джес хотел поторопить ее, но вдруг обнаружил, что не может вдохнуть. Издал какой-то клокочущий звук, дернулся… поздно. Все было поздно. Анелия развернулась – и посмотрела на графа.

Ведьма не гарантировала мгновенной смерти. Но в течение ближайших десяти минут он умрет.

Граф хрипел, царапая ногтями горло, выгибался на ковре…

Его словно сжигало изнутри невидимое пламя. Все горело, болело, заходилось в бешеном беге сердце, не хватало воздуха, мышцы сводило спазмами, хотелось кричать от боли, но сквозь сведенное судорогой горло прорывались только слабые стоны.

Джесу казалось, что он оглушительно кричит, но даже Анелия его почти не слышала.

Анелия огляделась.

Да, соплюшка. Но за год жизни в постоянном страхе, сейчас, когда страхи стали реальностью, она уже почти не боялась.

Так. Маска… убрать.

Плащ… возьмем графский, который он так небрежно бросил на стул. Цвет не самый лучший, ну да ладно. Деньги… денег нет, но не обшаривать же его карманы… при одной мысли о том, что надо прикоснуться к умирающему или остаться с ним, Анелию замутило.

Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу.

Никого.

Альдонай, помоги…

Эдоард прогуливался по парку. Позднее, вспоминая этот день, – он скажет, что ничего не чувствовал. Не ныло, не давило, не предвещало, ни-че-го.