Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Попробую ответить. Дело в том, что наш государь по какой‑то непонятной наивности верит в своих генералов, верит в армию. Верит, что оппозиция не предаст его в это тяжелое время. Верит, что народ его всегда поддержит. Только вот что странно. Ведь ему должны регулярно докладывать о том, что твориться в столице и стране. Тут, правда, сразу напрашивается вопрос: кто докладывает, и в каком виде подают эти докладные записки? Может все дело как раз в этом. Вообще, если честно, я не понимаю, что происходит. Что ни день, то новые назначения, новые министры. Причем люди новые, не известные, не сановитые. Не один только я, все недоумевают. И это мы! А что тогда думать простому народу?! Правильно! Царица — немка, царя зельем поит, от которого он совсем разум теряет. Она немецкая шпионка, поэтому мы войну проигрываем. Что ты на меня так смотришь? Думаешь, глупости говорю?! А как тебе такой пример? Недавно разговаривал со старым знакомым, полковником — интендантом. Знаю его лет десять, не меньше. Так вот он мне на ухо шепчет: правда ли, что из дворца налажена прямая связь с Германией? Ты понимаешь? Ведь это не приказчик какой‑то, а полковник! Грамотный, знающий человек! Академия за плечами! Ты только подумай! Я вот что тебе скажу. Эти слухи — страхи не просто так появляются! Это сознательные провокации, направленные против царя и царицы!

— Кто за этим может стоять?

— Не знаю. Хотя догадки имеются.

Я ждал продолжения, но не дождался. Пашутин видно посчитал, что подобные вопросы, даже со мной, он не вправе обсуждать. Больше мы на эту тему с ним не говорили, но разговор неожиданно получил продолжение на следующий день, правда, в другом месте, в кабинете царя. Разговор начался с уже привычного вопроса: — Нового ничего не скажете?

— К сожалению, ничего, ваше императорское величество.

— Хорошо, — император закурил папиросу, причем не первую. В пепельнице уже лежало три окурка. С минуту мы молчали. Император, несмотря на то, что пытался держать себя в руках, выглядел крайне взволнованным. Старясь не показывать своего возбуждения, он сосредоточенно курил, при этом старательно избегая моего взгляда. Я даже не пытался угадывать, что он собирается мне сказать. Просто ждал. Докурив, он загасил окурок в пепельнице, потом встал, вышел из‑за стола.

— Сергей Александрович, вы говорили о возможности переломать судьбу…. Я… решился! Ради детей! Не считайте это оправданием моей трусости перед грядущей судьбой! Просто я искренне считаю, что дети не должны страдать за грехи родителей.

— Вы правы, ваше императорское величество.

— Сергей Александрович, надеюсь, вы понимаете, что мы, решив довериться вам, — император посмотрел на меня, затем какое‑то время мы, молча, смотрели друг на друга, — вверяем в ваши руки не только наши жизни, а много большее — судьбу Российской державы.

Только он так сказал, как моя уверенность в том, что я все делаю правильно, дрогнула. Нет, это был не испуг, это был страх другого рода.

"Вдруг если что‑то пойдет не так? Да и правильно ли я понимаю ситуацию? Ведь…. Все! Хватит!".

Минуты мне хватило, чтобы взять себя под контроль, после чего бодрым голосом я отрапортовал:

— Все будет хорошо, ваше императорское величество. Я вам обещаю.

Мой голос был излишне бодр, чтобы соответствовать истине, но, похоже, император ничего не заметил.

— Хорошо! Теперь давайте перейдем к делу. Вчера получено письмо от Вильгельма. Встреча состоится в Стокгольме. Для большей уверенности он просит прислать представителем Татищева Илью Леонидовича.

— Он дипломат?

— Татищев был моим личным представителем при германском императоре четыре года, и Вильгельм его хорошо знает. К тому же генерал — адъютант далеко не невежда в подобных вопросах.

— Если вы не возражаете, я выеду с ним. Ему понадобится охрана. К этому делу я так же хотел привлечь подполковника Пашутина.

— Начальство отзывается о подполковнике, как об опытном и преданном своему делу офицере, но при этом отмечает, что тот склонен к излишнему риску и имеет некую авантюрность характера. Даю свое согласие, но при этом рассчитываю на ваше хладнокровие и рассудительность, Сергей Александрович. Есть еще что‑то по данному вопросу?

— Мы познакомимся с Татищевым, но поедем порознь. Так будет лучше. Теперь все, ваше императорское величество.

— Теперь мне хотелось бы услышать ваши мысли о том, что можно предпринять для недопущения вооруженного мятежа и восстановления спокойствия в стране.

— Честно говоря, я не силен в подобных вопросах. Если можно, то мне хотелось бы пригласить к вам подполковника Пашутина. Он человек военный и должен разбираться в подобных тонкостях.

— Он знает?

— Нет. Сначала я хотел бы получить ваше разрешение.

— Хм. Судя по всему, вы уверены в нем.

— Не так как в себе, но вроде того.

— Хорошо. Жду вас обоих завтра в семь часов вечера. А сейчас идите.

Придя домой, я позвонил по служебному телефону, который мне как‑то оставил ротмистр. Домашний номер он мне не дал, объяснив тем, что дома практически не бывает, а если и есть, то или пьян, или с женщиной, поэтому трубку не имеет привычки снимать. Когда барышня соединила меня, мужской грубый голос ответил, что его сейчас нет на месте. Думал я недолго:

— Если у него найдется время, пусть перезвонит Богуславскому. Телефон он знает.

— Будет сделано. Передам.

Спустя час раздался звонок.

— Только вчера виделись, а ты уже успел обо мне соскучиться?

— И тебе здравствуй, Миша!

— Здравствуй, Сергей! Времени мало, я к тебе вечером забегу. Там и поговорим. Хорошо?

— Договорились.

Положив трубку, я пошел на кухню, чтобы проинспектировать свои запасы. Сыр. Ветчина. Сушки. Варенье.

"Даже хлеба нет. Дожил".

Пришлось идти в гостиную и составлять список, с которым я отправился сначала в ресторан, а затем в магазин. В обоих заведениях я считался хорошим (не жадным) клиентом, поэтому получил все, что хотел и даже немного больше. Этим добавком была бутылка коньяка довоенного разлива. Мне даже сделали скидку, продав ее лишь по четырехкратной цене. Придя домой, сгрузив продукты, я только начал их раскладывать, как раздался телефонный звонок.

"С работы он, что ли раньше сорвался? — подумал я, глядя на золотистый циферблат часов в массивном корпусе, висящие в гостиной.

Подойдя, поднял трубку.

— Сергей, ничего, если я с приятелем к тебе подойду?! Он из Москвы. Приехал к нам по делам. Мы с ним давно с ним не виделись, поговорить охота. Ты как?

"Некстати, — подумал я, а сам сказал: — Милости прошу к нашему шалашу!

— Вот что значит русский человек! Душа нараспашку! А ты, Саша, неудобно, неудобно! — судя по всему, это он это говорил своему приятелю, стоящему рядом. — Сергей, жди! Мы сейчас берем извозчика и к тебе!

Спустя полчаса в дверь постучали. Открыв дверь, я неожиданно для себя увидел рядом с Пашутиным жандармского полковника в парадной форме. Тот, увидев каменное выражение моего лица, принял его как холодно — презрительное отношение армейского офицера к жандарму. Выдержка у полковника была отменная. Улыбка с его лица не исчезла, но при этом стала вежливо — холодной. Пашутин сразу понял причину заминки и тут же расхохотался. Жандарм только успел бросить на него взгляд, полный удивления, как я сказал: — Хороший у вас приятель, господин полковник. Жизнерадостный и веселый, словно дитя малое. Не стойте в дверях, проходите. Знакомиться будем.

Удивленный и озадаченный полковник вошел в прихожую. За ним шагнул Пашутин. Я протянул новому гостю руку: — Богуславский Сергей Александрович.

Он с опаской покосился на мою ладонь, потом осторожно протянул мне свою руку: — Мартынов Александр Павлович.

"Где‑то я эту фамилию уже слышал. Вот только где?".

— Вот и познакомились. Теперь прошу к столу.

— Сергей, мы не просто так пришли, — раздался за спиной голос Пашутина. — Мы с собой принесли.

В ответ я саркастически хмыкнул. Пашутин вскинул голову и с некоторым удивлением спросил меня: — Своим хмыканьем ты хочешь сказать, что у тебя дома есть коньяк?

— Есть. Поверишь мне на слово или тебе показать бутылку?

— Ты позвонил мне сегодня в первый раз за все время нашего знакомства, а потом вдруг оказывается, что у тебя приготовлена бутылка коньяка. Что это может значить? Может нас ожидает Содом и Гоморра и ты решил перед смертью напиться в нашей компании?!

— Напиваться — это чисто твоя привилегия.

— Интересное начало. Вот только каков будет конец?

— Там видно будет. Александр Павлович, милости прошу к столу.

Мартынов, уже понявший свою ошибку в отношении меня, и теперь с видимым удовольствием наблюдавший нашу пикировку, кивнул в знак согласия головой и направился в сторону гостиной. Я пошел вслед за ним. Замыкал нашу цепочку Пашутин с пакетом в руках. Войдя в гостиную, он остановился возле стола, окинул его взглядом, потом посмотрел на меня. Теперь в его взгляде виднелось настоящее изумление.