Катастрофы сознания - Татьяна Ревяко

— Борис Карлович?

— Да.

— Вы будете находиться дома?

— Да, — ответил министр после некоторого молчания.

— Если вы не возражаете — мы сейчас приедем?

— Ладно, — Иваненко показалось, что в голосе Пуго было облегчение, почти радость.

Они звонили в дверь квартиры минут двадцать спустя. Кто-то прошаркал к двери, но замок не открылся. Уже обсуждали вопрос не взломать ли дверную коробку, когда на лестничную площадку вышла Инна Пуго. Ее приняли за соседку и потому, не стесняя себя в выражениях, продолжали строить предположения: сбежал Пуго или уже «того». Охрана ответить на этот вопрос тоже не могла.

Прошло еще полчаса и дверь наконец открыл старик. «У вас несчастье?» — спросил Иваненко. «Да», — безразлично ответил он и отступил в сторону. Следом шла Инна Пуго. Перед открытой дверью кто-то из прибывших небрежно бросил ей через плечо. «Только без истерик».

Борис Карлович лежал, на кровати в тренировочном костюме, на губах и на подушке была кровь. Его жена сидела на полу с другой стороны кровати. Вот тогда-то Григорий Явлинский и заметил, что пистолет на тумбочке со стороны Бориса Карловича аккуратно положен. Почти одновременно вызвали «скорую помощь» и врача из спецполиклиники. Однако те несколько минут, которые понадобились врачам, чтобы добраться до квартиры, оказались достаточными, чтобы сердце Бориса Карловича перестало биться.

Из заключения судебно-медицинской экспертизы: «Около 9 часов утра 22 августа 1991 г. Пуго, находясь в спальной комнате своей квартиры, выстрелил из автоматического пистолета „Вальтер РРК“ № 218090-Е калибра 7,65 в правую височную область жене, после чего он сразу же произвел выстрел из этого пистолета себе в голову…»

Характер ранения самого Бориса Карловича — одиночное пулевое сквозное проникающее ранение — позволил прожить ему еще 10–20 минут, Валентина Ивановна Пуго скончалась в Центральной клинической больнице Москвы в час ночи 24 августа.

Эксперт по судебной медицине и криминалистике Э. Ермоленко установил, что Пуго жил еще 10–20 минут и мог совершать активные действия, например зажать пистолет обеими руками. Те же выводы были сделаны и в отношении его смертельно раненной жены, которая была в состоянии передвигаться по комнате на незначительное расстояние. Именно поэтому она была найдена сидящей у кровати, а не рядом с мужем, который, естественно, не мог уже положить пистолет на тумбочку. Это сделал третий — отец Валентины Ивановны.

Именно Иван Павлович, войдя в спальню, вынул пистолет из рук зятя и положил его на тумбочку. Зачем? Иван Павлович не смог ответить на этот вопрос.

Версию о самоубийстве подтверждают предсмертные записки, предоставленные работниками прокуратуры.

Вот что писал Борис Карлович:

«Совершил совершенно неожиданную для себя ошибку, равноценную преступлению.

Да, это ошибка, а не утверждение. Знаю теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в очень трудном положении людей.

Единственное оправдание происшедшему могло бы быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация. Только так и должно быть.

Милые Вадик, Элика, Инна, мама, Володя, Гета, Рая, простите меня. Все это ошибка! Жил я честно — всю жизнь».

Последнее обращение Валентины Ивановны более кратко:

«Дорогие мои! Жить больше не могу. Не судите нас. Позаботьтесь о деде.

Мама.»

Из обвинительного заключения от 26 декабря 1991 г.: «Пуго Б. К. 18–21 августа 1991 г. принял активное участие в заговоре с целью захвата власти в стране, используя свое положение министра внутренних дел и члена незаконно созданного участниками заговора и объявленного высшим органом власти комитета — ГКЧП, в указанные дни принимал решения, подписывал постановления, издавал указы, давал распоряжения и указания, направленные на обеспечение выполнения практических действий по захвату власти и устранение препятствий этому, чем совершил преступление, предусмотренное статьей 1 Закона СССР „Об уголовной ответственности за государственные преступления“ (ст. 64 УК РСФСР)…»

И далее: «В связи с этим Прокуратура РСФСР постановляет… прекратить дело в связи с самоубийством обвиняемого».

(Совершенно секретно. № 4 (35), 1992 г.)

Радищев Александр Николаевич

А. Н. Радищев (1749–1802) — русский революционный мыслитель, писатель, провозвестник революционных идей в России.

Наиболее известное произведение Радищева — «Путешествие из Петербурга в Москву» вышло из печати в мае 1790 г. Екатерина узнала о выходе опасной для ее власти книги через месяц.

26-го июня секретарь Екатерины А. В. Храповицкий записал в своем дневнике: «Говорено о книге „Путешествие из Петербурга до Москвы“. Тут рассеивание заразы французской, отвращение от начальства. Я [т. е. императрица] прочла тридцать страниц.

Посылка за Рылеевым. Открывается подозрение на Радищева».

По поручению встревоженной императрицы князь А. А. Безбородко предлагает А. Р. Воронцову вызвать Радищева и узнать, он ли писал книгу, «наполненную разными дерзостными выражениями, влекущими за собою разврат, неповиновение власти и многие в обществе расстройства…» На другой день выясняется, что Воронцову не нужно допрашивать Радищева, ибо следствие пошло своим путем. 28-го и 29-го июня был допрошен книгопродавец Зотов, в лавке которого продавалось «Путешествие». 30-го в 9 часов утра Радищев был арестован и заключен в Петропавловскую крепость.

Екатерина в течение нескольких дней внимательнейшим образом читала книгу Радищева, делая на каждой странице примечания, которые свидетельствуют о том, что задета она была за живое.

Общее впечатление кратко резюмировано в словах, сказанных Храповицкому «с жаром и чувствительностью»: «Он бунтовщик хуже Пугачева».

Замечания Екатерины были посланы к Шешковскому и послужили основным материалом для обвинения.

Екатерина знала, в чьи руки отдает судьбу своего врага. Жестокость начальника тайной экспедиции Шешковского хорошо была известна современникам. К счастью, он был и взяточником. Бриллианты, которые послала ему сестра умершей жены Радищева Елизавета Васильевна Рубановская, избавили Радищева от пытки.

Мог ли Радищев предвидеть, какую судьбу он готовил себе своей книгой? Безусловно. Свидетельством тому является ряд строк «Путешествия» (главы «Спасская Повесть», «Торжок», «Крестьцы», «Слово о Ломоносове» и др.). Он принял и кое-какие меры предосторожности: напечатал «Путешествие» анонимно, выпустил в продажу небольшое количество экземпляров. Когда же катастрофа разразилась, Радищев имел немного времени, чтобы смягчить ее. Арестован он был 30-го, очевидно, 28-го Воронцов передал ему содержание записки Безбородко, в которой требовалось, чтобы Радищев назвал единомышленников, «причем ему бы внушили, что чистосердечное признание его есть единственное средство к облегчению участи его». Кончалась записка многозначительно подчеркнутыми словами: «Ее величество будет ожидать, что он покажет».

«Внушил» ли Радищеву Воронцов или сам он понял, что необходимо сыграть роль раскаявшегося человека, но Радищев сыграл ее. Он признал себя автором книги, каялся в «дерзновенных выражениях», «обливая слезами» свою повинную, взывал к милосердию императрицы. Радищев прикидывался наивным человеком, чуть ли не дурачком, заявляя, что не понимал значения написанного им, что писал он только из желания… прослыть остроумным писателем, подражать таким знаменитым авторам, как Рейналь и Стерн.

Екатерина поняла неискренность «чистосердечного» раскаяния Радищева, но сделать с ним что-нибудь было невозможно. Пришлось довольствоваться обильными комплиментами, «слезами раскаяния», сознанием власти над врагом.

Екатерина энергично руководила делом, держала в руках все его нити, от нее исходили все распоряжения, по ее настоянию производилось оно с необычайной для того времени быстротою.

24 июля — приговор. Палата указывает, что показания Радищева на следствии опровергаются его книгою, а потому приговаривает его к лишению чинов и дворянства, отобранию ордена и к смертной казни.

Так как по закону дворянин не мог быть лишен жизни без утверждения сената и санкции императрицы, дело переходит в сенат, где и рассматривается 1 — 7-го августа. Решающий протокол сената несколько запутан. Утвердив приговор уголовного суда, сенат указывает, что на основании закона 1754 г. Радищева следовало бы наказать кнутом и, заковав в кандалы, сослать «в тяжкую работу». Но так как согласно «жалованной грамоте дворянству» телесное наказание не может коснуться дворянина, то «до вышеупомянутого о смертной казни указа, заклепав в кандалы, сослать в. каторжную работу… в Нерчинск для того, дабы таковым его удалением отъять у него способа к подобным сему предприятиям».