Сердце Пармы - Алексей Иванов

Здесь было самое опасное, самое заметное место. Луна освещала каменный угол, который любой ценой надо было обогнуть. По правую руку в темноте, как призрак, плыла тоже освещенная луной Медвежья Голова. Калина нашарил подходящий обломок, примерился и точно швырнул его в небо так, что он перелетел Медвежью Голову, ударился за нею о склон и, стуча, запрыгал вниз по осыпи. Вогулы, что караулили и на горе, и под горой, тотчас оглянулись на шум. Они отвлеклись – это и нужно было Калине. Он ужом проскользнул мимо угла и пополз дальше под стеной, в сторону гребня, нависшего над Сылвой.

Эта часть скальной стены тоже была во тьме, к тому же с виду неприступна. Да и зачем пленникам залезать на нее? Поэтому вогулы сюда почти не смотрели. Однако Калина не ослабил осторожности.

Теперь он стал карабкаться вверх на отвесный гребень, цепляясь за малейшие неровности камня. Расплющившись по скале, растекшись по ней, как смола, Калина забрался на гребень, прополз по нему немного обратно, ближе к скрытому горбом горы вогульскому костру, и быстро, но так же бесшумно, спустился по другую сторону.

Сейчас его никто уже не мог увидеть. Он стоял на крутом, заросшем елями склоне, что поднимался из лога к гребню и выше, к вершине, где горел костер. Калина прокрался в самую чащу ельника и затаился, приготовив нож.

Костер караульных, конечно, требовал дров. Вскоре один из вогулов спустился с вершины и полез в елки. Застучал топор.

Калина, как рысь, по дуге обогнул дровосека, заходя со спины. Вогул его не замечал, не слышал, срубая еловые лапы. Калина метнулся к нему сзади, зажал ладонью рот, запрокидывая голову, и ножом перерезал туго натянувшееся горло. Он держал вогула стоящим, прихлопнув ему губы, чтобы не захрипел, и обнимая за грудь другою рукой, на которую горячо и густо текла кровь. Наконец вогул перестал дергаться, тело обмякло и отяжелело. Калина бережно положил мертвеца на землю.

– Нанг моялх? – от костра крикнул другой вогул.

– Моляхыл! – ответил Калина.

Он быстро нарубил большую кучу лапника, взял ее в охапку, не выпуская топора, и пошел на вершину.

Второй вогул сидел неподалеку от костра на краю обрыва, свесив вниз ноги. На земле рядом с ним лежали лук и стрелы. Он оглянулся на Калину, но Калина был весь укрыт лапником – и вогул отвернулся.

Калина сбросил ветки в костер. У него было несколько мгновений, пока прибитое пламя поднимется вновь, и вершину опять можно будет разглядывать от подножия. В наступившей краткой темноте Калина прыгнул к вогулу и всадил топор ему в затылок, тотчас подхватив за шкирку, чтобы мертвец не свалился вниз. Изогнувшись, Калина выдернул из костра длинный сук, еще горевший с одного конца, и подпер им тело – теперь снизу будет казаться, что караульщик сидит по-прежнему.

В костре загудело и затрещало пламя, поднялось столбом, разбрасывая искры. Белые клубы дыма повалили в темное небо. Калина уже лежал на животе на краю площадки. Он бросил вниз, к пещере, маленький камешек и тихо позвал:

– Княжич!.. Матвейка!.. Лезь сюда!..

Вскоре Матвей, все-таки сообразивший, что шуметь нельзя, выполз наверх. Калина сразу прижал его к земле: нельзя вставать, заметят.

– А вогулы?.. – шепотом спросил Матвей.

Калина два раза щелкнул языком.

– Здорово! – восхитился Матвей.

– Чего уж тут хорошего...

Они ползком пересекли площадку на вершине, подобрав луки и стрелы убитых вогулов, и сползли на противоположный склон.

– Уйдем в лес? – спросил Матвей.

– Куда мы потом без лодки? – ответил Калина. – К тому же, оставшихся надо кончить. Они твое могильное золото видели – молву разнесут...

Он бы не стал раньше времени вытаскивать княжича из пещеры, если бы мог справиться с оставшимися вогулами сам.

Вдвоем они побежали по склону, укрываясь за гребнем горы и старым частоколом. Спустившись на луговину, залитую лунным светом, они отошли от горы, чтобы оказаться у вогулов сзади, легли и поползли ко второму костру.

У этого костра один из вогулов на колышках пережаривал мясо их кабана, а другой сидел спиной к огню и не отрываясь следил за черным склоном и осыпью.

Калина и Матвей выглянули из травы, и Калина указал Матвею пальцем на вогула у костра. Матвей понимающе кивнул.

Взвизгнули две стрелы, и обе ударили в спину вогулу, сидевшему на валуне. Он подскочил, вскрикнув, изогнулся и повалился набок. Костровой вогул на мгновение остолбенел, а потом бросил палку, которой шевелил угли, скакнул в сторону и кинулся к зарослям тальника. Матвей и Калина выбежали к костру.

– Ты чего не в того стрельнул? – заорал Калина.

– На кого показал, в того и стрельнул! У тебя, может, палец кривой!..

– Ладно, некогда! – рявкнул Калина. – Забирай луки – и на берег!

Калина метнулся к берестяным лодкам вогулов и двумя взмахами топора перерубил их почти пополам. Затем разом поднял над головой свой пыж и, перевернув в воздухе, грузно плюхнул его на воду.

Калина уже сидел в лодке на корме, когда прибежал Матвей, покидал луки и колчаны вогулов и начал залезать сам, держа под мышкой золотую чашу. Калина подался вперед, выдернул чашу из-под руки мальчишки и швырнул ее в воду далеко посреди реки.

– Ты чего?! – завизжал Матвей и чуть не прыгнул вслед за чашей, но Калина поймал его за шиворот, кинул на свое место и оттолкнул лодку от берега.

– Мало тебе напастей могильное золото накликало? – закричал он, чтобы оглушить Матвея. – Я дурак, по-твоему, что ли, что плыву в Ибыр твою девку выкупать, а платить нечем, да? Дурак я?.. Есть чем заплатить, понял?!

Он мощными гребками стремительно перегнал через реку и приткнул к берегу.

– Вылезай, – переводя дух, сказал он. – До рассвета здесь будем.

– Вогула уцелевшего испугался? – злобно спросил Матвей.

– Испугался. Он в любой миг за спиной из-под земли выскочит, сатана.

– А здесь не выскочит?

– Здесь – нет. Реку не одолеет.

– Что, переплыть не сможет?

– Не сможет.

– Отчего же?

– Отстань.

Они вытащили пыж на мелководье, а сами уселись на высокой круче. За рекой грозно и мрачно темнела громада Медвежьей горы Вортолнутур, поверху вся усыпанная звездами.

А потом пришел рассвет, туман снялся с воды, осветились и посвежели ельники, задышал ивняк, и страшная гора замутилась мглою, поголубела и под низким солнцем выплыла к Сылве, как огромный корабль. Два кострища – на вершине и у подножия – чуть курились синим дымком.

Калина и Матвей переплыли обратно на свой стан.

– Огонь надо развести... – пробурчал продрогший Матвей. – Э-э... А где же мертвец?

Под камнем, где лежал убитый вогул, теперь валялся мертвый волк с двумя стрелами в спине. Матвей, обомлев, не верил своим глазам. Подошел Калина.

– А там, на горе, небось, другой волк с расколотой башкой, – сказал он. – А в ельнике – третий, с перерезанным горлом. Понял теперь, отчего мы на тот берег уплывали?

– Ве... э-э... Эква?..

Калина кивнул.

– Обойдемся без костра, – он повернулся и пошел к лодке. – Веслом согреешься...

С той ночи словно бы что-то сместилось в их и без того неладных отношениях. Матвей озлобленно молчал. Он был, словно конь, остановленный на всем скаку. А лодка бежала дальше против течения, минуя луга и темные крутояры, редкие становища, стада по берегам, аргиши шедших на торг, барки и шибасы купцов, плывущие навстречу.

Они остановились переждать под елками дождь, а заодно и отдохнуть. Рядом с невысокого обрыва двумя струями скатывался небольшой водопад.

– Люссуйнер, – сказал Калина. – Плачущая гора.

– А чем ты собираешься заплатить в Ибыре за ясырку? – вдруг спросил Матвей.

Калина без слов полез за пазуху и вытащил небольшую зеленую медную бляху на гайтане.

– Медяшкой? – презрительно изумился Матвей.

– Это не просто медяшка. Это малая княжья тамга хакана Асыки. За нее можно получить очень и очень много... Любой вогул или остяк даст все, чего захочешь.

– А как она у тебя очутилась?

– Долгая история.

– И дождь, видать, надолго.

– Ну, как хочешь. Только начинать надо издалека. Ты о Стефане Пермском что знаешь?

– Все знаю, – уверенно заявил Матвей. – Я и житие читал, и Филофей мне рассказывал.

– А историю о двух проклятиях?

– Тоже знаю.

– Тогда начинай, рассказывай.

– Проверяешь меня, что ли? Тоже мне, государев дьяк выискался... А история такая. Раньше, значит, до Христа еще, пермяки были огнепоклонниками...

– С тех пор они Гондыра и почитают, – добавил Калина.

– Не перебивай. Поклонялись они Заре... ту...

– Заратустре.

– ...и вот этот Заратустр предрек пришествие Христа. Когда загорелась Вифлеемская звезда, три пермских пама пошли ему поклониться. Их Священное писание называет волхвами. Христу они поклонились, а обратно не вернулись. Мощи их нетленные сейчас рыцари захватили и у себя держат. Поэтому Христова вера в Пермь не пришла. А четыре века спустя пермяки собрали войско и сами пошли в поход на Рим. Повел их князь Атилла...