80 лет одиночества - Игорь Кон

Кроме совместных с Лосенковым научных статей, на основе этого исследования отчасти написана моя книга «Дружба», впервые опубликованная в Венгрии (1977) и в Западной Германии (1979). Затем последовали три русских издания (1980, 1987 и 1989), из которых второе было радикально переработано, потому что в начале 1980-х годов в мировой психологии появилась новая парадигма изучения личных взаимоотношений. Достаточно живо написанная книга сразу стала бестселлером, несмотря на огромные тиражи (100 + 200 + 200 тысяч экземпляров), купить ее было очень трудно. Она вошла в списки рекомендательной литературы по курсу социальной психологии и по некоторым историческим дисциплинам и переведена на несколько иностранных языков (болгарский, латышский, словацкий, испанский, молдавский, китайский, итальянский, литовский и др.). Особенно теплым был отзыв заведующего кафедрой этики МГУ профессора А. И. Титаренко, оценившего «этико-моралеведческий» аспект книги как «целое творческое событие, которое еще предстоит осмысливать и осмысливать в этике»[45].

Поскольку эта книга и некоторые мои статьи о дружбе были опубликованы также на немецком, английском и испанском языках, на них обратили внимание западные социологи (Алан Силвер, Урсула Нетцольд-Линден). Нидерландский психолог Франс ван дер Линден использовал нашу схему мотивов юношеской дружбы при исследовании дружеских отношений голландских школьников и получил вполне сравнимые результаты[46].

Самым приятным для меня было то, что книгу читали не только взрослые, но и подростки. Я до сих встречаю людей, которые рассказывают, что когда-то, в студенческие годы, эта книга помогла им разобраться в своих личных отношениях. В 2005 г. вышло новое, четвертое издание «Дружбы», дополненное новейшими историко-антропологическими и социально-психологическими данными, включая довольно интересный, как мне кажется, очерк исторических судеб «русской дружбы» и ее трансформации в постсоветском обществе.

Кроме разных других соображений, я включил в нее размышления о зависти, изложенные в докладе «Кризис идентичности и постсоветская психология» на конференции в Лас-Вегасе и опубликованные в журнале «Symbolic Interaction» (1993. Vol. 16. № 4). Для понимания природы зависти очень важен феномен общинности. Льюис Козер образно назвал общину (Gemeinschaft) «жадным институтом», а его жена, Роза Козер, подробно раскрыла, в чем именно состоит эта «жадность».

Полюбить «дальнего», о котором мы ничего не знаем, гораздо легче, чем «ближнего». По старому восточному анекдоту, однажды Аллах увидел праведника, решил вознаградить его и сказал: «В награду за твое благочестие я выполню любое твое желание, но с одним условием – твой сосед получит вдвое больше того же самого». Праведник долго думал, а потом сказал: «О Аллах, вынь у меня один глаз!»

Доказать свое превосходство над соседом можно двумя путями. Первый, положительный путь – конкуренция: «Я лучше моего ближнего и докажу это тем, что буду лучше работать и опережу его!» Второй, негативный путь основан на зависти: «Я лучше моего ближнего, и я не позволю ему жить лучше, чем я!» Соотношение этих стратегий связано не только с индивидуальными чертами, но и с социально-историческими условиями.

В доиндустриальных, крестьянских обществах (Gemein-schaft) индивиды очень терпимы к межгрупповым неравенствам, основанным на различиях в происхождении или статусе, потому что эти различия считаются естественными, неизменными и бесспорными. Уровень индивидуальных притязаний в традиционном обществе тесно связан с социальным происхождением и статусом лица. Поскольку разные сословия принадлежат к разным социальным и культурных мирам, крестьяне обычно не сравнивают себя с дворянами и не пытаются сравниться с ними. Зато они чрезвычайно чувствительны, нетерпимы и завистливы к любым успехам и достижениям лиц собственного круга (внутригрупповое соперничество и общинная зависть).

Этот факт имеет несколько взаимодополняющих объяснений.

1. В доиндустриальных обществах и вообще в культуре бедности, как показал еще в 1965 г. Джордж Фостер, люди склонны считать, что выигрыш одного человека неизбежно означает проигрыш другого: поскольку количество желаемых благ и вещей ограничено, один может выиграть только за счет другого, путем перераспределения, это считается социально и морально предосудительным и несправедливым. Сходные установки Илья Утехин нашел в советских коммуналках: «Ограниченных ресурсов не хватает, чтобы вполне удовлетворить всех и каждого. Поэтому люди крайне чувствительны к справедливости распределения. Это значит, что каждый участник сообщества следит не только за тем, чтобы его индивидуальная доля была выделена справедливо (не меньше, чем нормально), но и чтобы доли всех остальных участников коллектива были справедливыми (не больше, чем нормально). Такое внимание к долям благ, достающихся соседям, интенсивно окрашено эмоционально – завистью, пропитывающей отношения жильцов и стоящей за многими их побуждениями. Самими людьми это осознается не как зависть, а как чувство справедливости»[47].

2. Люди боятся социального расслоения. Потребность в достижении (достижительность) воспринимается как угроза социальной стабильности и равновесию, подрывающая существующие отношения власти, престижа и авторитета. Из-за относительно слабой дифференцированности общественных и личных отношений изменение имущественного или социального статуса хотя бы одного человека подрывает не только структуру власти, но и всю сеть межличностных отношений общины как целого. Люди не хотят этих изменений, отсюда – сильная зависть, которую они выдают и сами принимают за социальную справедливость.

3. В отличие от большого и равнодушного «общества», Gemeinschaft «требует полной вовлеченности индивида, стабильности социальных отношений и отсутствия дифференциации как личности, так и выполняемой ею работы»[48]. Это делает ее враждебной всякой соревновательности и порождает сильную зависть к чужому успеху.

Рыночная экономика и городской образ жизни, для которых характерны высокая мобильность и анонимность, постепенно изменяют эти условия. По мере того как социальная стратификация перестает восприниматься как естественная и постоянная, уровень личных притязаний отдельного человека больше не ограничивается, по крайней мере в принципе, его социальным происхождением. Каждый может сравнивать себя и соревноваться с каждым, это порождает острые межгрупповые и классовые конфликты и статусную зависть. Но эти конфликты и чувства не обязательно персонализированы. Я соперничаю не с конкретным богачом или чиновником, а с богатством и властью как таковыми.