Кучум (Книга 2) - Вячеслав Софронов

Бельский переминался с ноги на ногу, не зная, к нему ли обращен вопрос или царь разговаривает сам с собой, не ожидая ответа, но счел за лучшее высказать свое мнение:

-- Больше любить, больше портить. Так народ говорит. Разреши бабе потачку, а она тебя уже и хозяином считать перестает и место свое забывает.

-- Верно говоришь, верно,-- царь поднялся с лавки и направился к двери, за которой раздавались голоса прислуги,-- дождутся они у меня порки кровавой. Ох, дождутся! Вот с Литвой да немцами разделаемся и займусь я ими! Да так, что и тараканы из домов поразбегутся, а не только хозяева.

-- А с черемисами как быть? -- уже вслед ему спросил Бельский, но царь, не останавливаясь, скрылся за дверью, шумно хлопнув ею и не позвав боярина за собой. Тот вздохнул, перекрестился, вытер струившийся по бледному лицу пот, и затопал по широким ступеням вниз, посчитав за лучшее не напоминать больше царю о новгородцах, о которых царь всегда слушал нехотя, как о нелюбимом дитя, озорном и проказливом.

Иван Васильевич прошел в покои Марии Темгрюковны, застав ее лежащей на широкой кровати и перебирающей золотые браслеты, цепочки, которые она доставала из небольшого ларца и раскладывала перед собой. Царице нездоровилось, а похоронив сына Василия, она совсем пала духом и боялась лишний раз показаться на глаза царственному мужу. Словно какая-то стена возникла между ними, и она была не в силах преодолеть ее, чувствуя отчуждение не только самого Ивана Васильевича, но бояр и даже слуг. Она плохо понимала русскую речь и совсем не понимала, почему должна целый день находится в своей комнате, куда не имели права войти никто, кроме девок, прислуживающих ей. Раньше царь брал ее с собой на охоту, где она носилась верхом наряду с ловчими и охотниками, выгоняющими дичь, и все восхищались ее умением держаться в седле, а родив сына, а вскоре и потеряв его, она осталась совершенно одна. Царь теперь лишь изредка приходил проведать ее, да и то ненадолго. Он всегда спешил, и темная ревность рвала ее гордое сердце, не привыкшее к соперничеству. Она догадывалась, что есть у него другие женщины, с которыми он встречался где-то на охотничьих заимках, а то и прямо здесь же во дворце в задних комнатах, куда ее не допускали.

Вчера ей долго не спалось и она, выйдя из своей спальни, пошла на царскую половину, но была остановлена могучим стрельцом, стоявшим у плотно закрытых дверей. И сколько не билась, не кричала, чтобы ее пропустили, ведь царица она, а не девка какая-нибудь в услужение взятая, но тот стоял молчаливо усмехаясь, подставляя огромную грудь под удары ее маленьких кулачков. Она не сдержалась, и плюнула в ухмыляющиеся глаза стражника, прочтя в них похоть. Слыша, как за дверью раздается неприличный женский визг, хотела во что бы то ни стало попасть туда, желая не только слышать, но и видеть измену. Так ничего и не добившись, убежала к себе и проплакала всю ночь, проклиная мужа страшными словами, призывая своих богов покарать его за неверность. Утром, не выспавшаяся, раздраженная она отказалась от еды. Достав свои украшения, привезенные братьями из отцовских сокровищниц далекой Кабарды, разглядывала камни, пытаясь вызвать злых духов, которые скрывались в них. Она знала, что камень может принести человеку как добро, так и зло, если попросить его об этом.

Вот топаз оранжевый, как плод алычи, он привезен из далекой страны и таит в себе невиданную силу, которая может быть использована против человека и даже убить его. Надо только уметь вызвать духов и направить их на исполнение своего желания. А вот камень сапфир, который защищает от недобрых глаз, и если долго смотреть на него, то можно перенестись из этой комнаты снова во дворец к отцу и даже поговорить с ним. "Ах, отец, отец, если бы знал он, как тяжело его дочери жить одной взаперти при муже, который любит своих собак и лошадей больше, чем ее. Ни ее ли руки добивались многие князья, мечтавшие увезти юную девушку в свои горные крепости, где она не была бы столь одинока. Ведь там кругом горы и такое теплое и ласковое небо. И люди, понимающие ее. Она каждый день могла бы подниматься на башню, смотреть оттуда на белые вершины гор, петь свои песни, а не сидеть затворницей, как здесь. В горах человек никогда не бывает один. Горы некогда были богатырями-великанами, а умирая, не захотели уходить от людей и остались на земле, защищая и охраняя свой народ. Их можно просить о помощи, довериться им, гладить шершавые камни, увидеть на поверхности таинственные знаки, которые старые колдуны легко читают, предсказывая будущее".

Прошлой зимой, когда она родила сына, к Марии Темгрюковне пришла русская старуха и предложила погадать. Она легко согласилась, смеясь и радуясь новому развлечению. Старуха налила в ковш воды, бросила туда кольцо, капнула свечного воска и долго смотрела, как расходятся круги, нашептывая что-то одними губами. В напряженной тишине ожидания какой-то тягучий голос колдуньи о скорой смерти прозвучал набатом. Царица закричала, затопала ногами, запустив в старуху ковшом и, когда та ушла, снова поставила ковш, налила воды и, опустив кольцо, долго смотрела на темную поверхность. И ей, в самом деле, привиделась горбатая тень с длинными костлявыми руками. Она поняла - старуха не врала. Смерть и в самом деле поджидала ее в царских палатах за каждой дверью, за каждой тяжелой бархатной занавесью, готовая вцепиться в ее молодое тело.

Да, именно эта старая колдунья и навела на нее порчу, разлучила с царем и предрекла скорую смерть. Но она не сдастся, ей помогут камни, которые всегда защищали ее народ. И теперь, почти ежедневно доставая их из ларца, вызывала духов и просила у них помощи изгнать смерть, поселившуюся в палатах царицы.

Иван Васильевич долго стоял не замечаемый ею в дверях, наблюдая за Марией Темргюковной, молча смотрел, как она, прижимая к губам свои драгоценности, прикрыв глаза, что-то шепчет отрешенно, словно и нет ее в полутемной спальне. Ему было невыносимо жалко таявшую на глазах царицу, но раздражало упрямство, с которым она относилась ко всему русскому, не желая даже поменять свою одежду на должные ее положению наряды. Бояре с самого начала молчаливым несогласием встретили кабардинскую княжну, памятуя о чистой душе Анастасии Романовны. Слишком сильны воспоминания о ней, и два сына, живущие рядом с ним, каждый день воскрешают ее светлый образ. Несколько первых месяцев, сжимая в руках юное, податливое тело, Иван Васильевич проваливался в одурманивающий запах страсти и забывал обо всем, веря или заставляя себя верить, что через любовь можно вознестись над каждодневными заботами, передав их князьям и боярам. И сама Мария не хотела его отпускать, едва ли не силой удерживая в опочивальне, капризно взмахивала тонкой ручкой, когда на пороге появлялся воевода или окольничий с каким-либо известием, произнося певучим голосом: " Иванушка, ты устал. Они все злые, не любят тебя, пусть сами решают свои дела... Ты -- мой, я не отдам тебя им". Но его деятельная натура уже не могла мириться с любовными утехами, сколь бы приятны они не были. И однажды под утро он ушел из опочивальни, не простившись с Марией, а уже на следующий день был на пути к Полоцку.

Война поглотила его, как любовь, и он вспомнил о молодой жене, лишь, когда был встречен боярином Траханиотом, известив царя, перед собравшимися на площади москвичами 6 честь взятия Полоцка о рождении сына Василия. Митрополит Макарий у церкви Бориса и Глеба, покровителей царской семьи, ждал царя с чудотворной иконой и, благословив, поздравил с рождением царевича. Он тогда едва дождался окончания службы, и влетел, перескакивая через две ступеньки, в дворцовые палаты, подхватил жену на руки, понес в спальню и так, не выпуская из сильных рук, пропитанный потом и кровью сражений, отдернул полог и склонился над сыном. Младенец проснулся, поглядел на него чистыми, темными глазами и не заплакал, царю даже показалось, что он улыбнулся, значит признал.

Только почему радость всегда коротка, а печаль наваливается каменной глыбой, и чтобы сбросить ее, освободиться, нужно столько времени и сил, что невольно забываешь о короткой вспышке радостных светлых мгновений.

Нет, нет, он помнил о них, о тех радостях, что испытал, бывая рядом с Марией. О ее детском личике, светившемся небесным светом при встречах, тонких пальцах, порхающих весенним ветерком по лицу... Но теперь все перечеркнуто неумолимыми темными силами последних дней, свалившимися бедами -- войной и боярской изменой. Если с Анастасией он мог говорить обо всем, услышать совет и даже запрет на его необдуманные поступки, то Мария могла подарить лишь пылкую страсть недолгую и проходящую.

-- Ворожишь все,-- спросил он негромко,-- пошла бы лучше на воздух или рукоделием занялась.

Она вздрогнула и браслеты, ожерелья посыпались на пол, жалобно позвякивая, быстро наклонилась за ними, а когда подняла голову, царя уже не было, словно и не заходил вовсе. А может, и вправду вызвала она его колдовством, и то был не он сам, а тень царская и слова лишь послышались ей? Мария хотела встать, но почувствовала слабость и опять опустилась на подушки, прижимая к себе драгоценные камни.