Так начиналась война - Иван Баграмян

— Если собрать вместе все, чем они располагают, то и на одну нормальную танковую дивизию не наберешь. Вот вам и три мехкорпуса! — с досадой посетовал Потапов. — Добавьте к этому, что машины за дни боев прошли свыше тысячи километров и по своему техническому состоянию требуют среднего или капитального ремонта, и убедитесь, что завидовать нам нечего.

— Но в других армиях еще больше оснований для жалоб…

— Да, да, — поспешил согласиться Потапов. — Вы, конечно, правы: по сравнению с армиями Музыченко и Понеделина мы выглядим значительно лучше.

Командарм пожаловался на тяжелое положение с боеприпасами, особенно с бронебойными снарядами: все, что успевают подвозить, сразу же расходуется — никаких запасов создать не удается.

— Да и как тут запасешься. С первого дня войны не выходим из боев, а сейчас вторую неделю беспрерывно контратакуем.

Помолчав, командарм уверенно, не без гордости, добавил:

— Ничего. Мы заставили фашистов бояться нас. К нам попадают письма вражеских солдат. Тон их становится все более грустным. Часто встречается фраза: «Это не Франция». Теперь фашисты идут в атаку с опаской. Прежде чем соваться, перепашут всю землю бомбами и снарядами. Все чаще стараются поднять свой дух шнапсом. Шестнадцатого июля они цепь за цепью лезли на позиции нашего тридцать первого стрелкового корпуса. В рост шагают, орут во всю глотку. Покосили мы их, а десятка полтора захватили. Все оказались вдребезги пьяными.

Из кипы документов, лежавших на столе, Потапов выбрал письмо с приколотым листком перевода:

— Вот прочтите.

Неотправленное письмо принадлежало немецкому солдату Конраду Думлеру:

«Четыре года я в армии, два года на войне. Но мне начинает казаться, что настоящая война началась только сейчас. Все, что было до сих пор, это — учебные маневры, не больше. Русские — отчаянные смельчаки. Они дерутся как дьяволы».

Немецкий цензор, задержавший письмо, наложил резолюцию: «Странно. Думлер участвовал во многих кампаниях, был на хорошем счету».

— Ничего, — засмеялся командарм, — когда мы их еще сильнее поколотим, фашисты и не такое напишут.

Разговор коснулся связи. Я сказал Потапову, что командующий фронтом весьма озабочен нерегулярным поступлением информации из 5-й армии.

Командарм горько вздохнул:

— Мы сами страдаем от отсутствия связи. Управление войсками в условиях глубокого вклинения противника — проблема из проблем. Провода не протянешь, раций мало. Да и не научились мы еще как следует пользоваться радио. Из-за слабой натренированности в кодировании то и дело наши командиры прибегают к передачам открытым текстом, и важные сведения становятся достоянием противника. Но можете доложить командующему фронтом, что мы принимаем все меры для налаживания надежной связи как со своими войсками, так и со штабом фронта.

Такое же заверение я получил от начальника штаба армии генерала Д. С. Писаревского, с которым у нас состоялась долгая беседа.

Прощаясь, Потапов попросил меня передать просьбу начальнику инженерных войск фронта: прислать хотя бы 5–6 тысяч малых саперных лопаток.

— Бывает, захватим выгодный рубеж, а удержать его не можем: нечем окапываться, половина солдат не имеет лопат… А это вот передайте в политуправление фронта, — протянул он пачку документов. — Думаю, что пригодится.

Это был интереснейший материал: приказы и донесения гитлеровских генералов, дневники и письма немецких солдат и офицеров.

Вот дневник унтер-офицера 2-й роты 36-го танкового полка Альберта Шмидта. Запись от 21 июня — бодрая. Автор радостно смакует получение денег — аванса за завтрашнее вторжение на советскую землю. На другой день пишет: «В 8.00 выступили. Итак, началась война с Россией… Сегодня в 3 часа из 52 батарей мы открыли огонь». Далее записи совсем короткие: «Русские сражаются упорно…» «Наша рота потеряла 7 танков». А 25 июня уже первые выводы: «Никто из нас еще не участвовал в таких боях, как в России. Поле сражения имеет ужасный вид. Такого мы еще не переживали… Мы несем невероятно большие потери». В конце первой недели войны: «У нас много убитых и раненых». А последняя запись, относящаяся к 14 и 15 июля, предельно лаконична: «Дни ужаса!»

Еще отчетливее прослеживается перемена настроения в дневнике Карла Нойсера, унтер-офицера 5-й роты 132-го кавалерийского полка. «Прорван передний край, — радостно записал он в первый день войны. — Интересно, что будет дальше?» На следующий день чувствуется уже тревога: «Наше положение становится очень серьезным. Что еще будет?» 24 июня в дневнике появляются печальные нотки: «Могилы наших товарищей отмечают нашу дорогу. Перед укрепленной зоной русских произошло жестокое сражение». С каждым днем записи все тревожнее. 9 июля: «В 16 часов вошли в город, где шел сильный бой, так как русские оказывали упорное сопротивление. Город называется Новоград-Волынский». Через день: «Наш взвод получил задачу отправиться в разведку и установить, находится ли противник в ближайшем лесу. В составе 29 человек мы отправились в путь. Сначала все шло хорошо, но, когда мы вошли в лес, увидели 9 русских солдат, приближавшихся к нам. Наш фельдфебель сделал самую большую глупость, на какую был способен. Он сел на велосипед и поехал навстречу русским, желая взять их в плен. Но произошло ужасное. С молниеносной быстротой русские бросились на землю, открыли огонь из автоматов по нашему отряду, который, за исключением меня и двух солдат, еще не достиг опушки леса. Мы делали все, чтобы спасти свои жизни. Русские окружили нас. Мы спрятались в высокой траве. Улучив момент, мы побежали с такой быстротой, на какую только были способны. Нам троим удалось вернуться в батальон, и мы доложили, что лес занят противником. 14 или 15 человек не вернулись. Они погибли. Двух человек русские, вероятно, взяли в плен. Трупы двух унтер-офицеров, фельдфебеля и восьми солдат мы впоследствии нашли. На этот раз меня спасло чудо. Но дьявольский танец продолжается днем и ночью». Новая запись: «Второй день страшного боя. Я лежу в щели и наблюдаю за противником. Мы несем большие потери». Далее: «Третий день боя. Мы еще лежим в своих щелях.

От 3-го взвода, в который я вхожу, осталось только 5 или 6 человек. Русская артиллерия нас сильно обстреливает. С 11.30 вокруг нас настоящая пляска ведьм. Когда мы выберемся отсюда? Уже 5 часов нет ни минуты отдыха. Русские опять атакуют нас. Наше наступление превратилось в оборону. Ночью еще хуже, чем днем, ибо противника можно разглядеть только совсем близко».

Что же, красноречивая исповедь!

Возвратившись в штаб фронта, я поспешил изложить командующему впечатления о положении в 5-й армии. Вопреки своему правилу, Кирпонос слушал доклад рассеянно.