Шхуна «Колумб» (рис. Л. Лурье) - Трублаини Николай Петрович

Шлюпка еще не дошла до «Колумба», когда на его борту треснул револьверный выстрел. Командир пиратской подводной лодки разрядил револьвер, пустив последнюю пулю себе в голову. Пират стрелял так, чтобы упасть за борт и утонуть вместе с компрометирующими документами.

Он упал в море, рассекая спиною воду. В тот же миг юнга прыгнул вниз головой за борт. Командир шлюпки подумал, что юноша одурел от радости или боится, что его застрелит оставшийся в живых захватчик. Последнего они должны были взять при любых обстоятельствах.

Шлюпка мгновенно стала рядом с «Колумбом», и двое краснофлотцев, перепрыгнув на шхуну, крикнули:

— Сдавайся!

Анч не сопротивлялся. Он сел на скамью и сидел неподвижно, ожидая, когда к нему подойдут и скажут, что делать дальше. Его обыскали, но не нашли ни оружия, ни документов — все это уже было в море. Один краснофлотец остался около Анча, а другой подошел к Левку. Из шлюпки на шхуну перескакивали остальные. Командир осматривал море. Поступок Марка сперва удивил его, а теперь уже волновал. Юноша что-то долго не всплывал на поверхность.

Прошло больше минуты. Наконец из воды показалась голова юнги. Он тяжело дышал. Казалось, что-то мешает ему плыть и тянет под воду. Марко снова погрузился, но теперь лишь на несколько секунд и, вынырнув, звал на помощь.

Когда Марко прыгнул в море, на шлюпке не заметили, что у него связаны ноги. Впрочем, одно это обстоятельство не смутило бы такого пловца, как он. Дело заключалось в том, что руки Марка тоже были чем-то заняты. Старший лейтенант догадался, что юнга нырнул за пиратом-самоубийцей, поймал его и держит теперь под водой. Так и было. Марко держал труп командира пиратской подводной лодки, и этот груз затруднял пловцу движения и требовал от него величайших усилий, чтобы удержаться на поверхности. Поймав пирата под водой, он зубами вцепился в его одежду и, работая руками, быстро выплыл. Теперь он ждал, пока подойдет шлюпка.

Краснофлотцы не заставили себя ждать: они тотчас же подвели к Марку шлюпку и втащили его вместе с грузом. Только теперь, когда все кончилось, Марко почувствовал слабость. Он попросил развязать или перерезать ему путы.

— Здорово они тебя! — сказал старший лейтенант, сочувственно поглядывая на ноги юноши.

Освободившись от пут, юнга тотчас же наклонился над трупом, расстегнул на нем куртку и достал из-за пазухи пачку бумаг. Документы, которые пират хотел уничтожить, даже не успели промокнуть. Старший лейтенант с восхищением смотрел на юнгу. Со шхуны за поведением Марка следил Анч. Никогда еще шпион не переживал такой досады и бессильной злобы.

С палубы «Каймана» тоже следили за событиями на шхуне и за шлюпкой. Пароход медленно отходил. Вдруг Марко прыгнул из шлюпки на борт «Колумба» и, поднявшись, чтобы его лучше видели, растопырил пальцы и вытянул пароходу длинный нос. На корме «Каймана» юнга узнал старого знакомого — «одноглазого», с которым колумбовцы встречались в столовой «Кавказ».

«Кайман» удалялся. «Старший помощник» старался не смотреть на Марка. Он смотрел на Анча, которого ожидала незавидная доля, и, может быть, с ужасом думал, что и ему самому неизбежно придется когда-нибудь очутиться в таком положении.

На шхуне краснофлотцы помогли Левку придти в себя. Он сидел на скамейке и терпеливо ждал, когда ему забинтуют голову.

— Как вы нас разыскали? — спрашивал он. — А главное, откуда вы узнали, что «Колумб» захвачен?

— Девочка рассказала об этом, а потом самолет нашел.

— Какая девочка?

— Да та, что с вами на шхуне была. Как ее… Осторожно! Что с вами? Я же перевязываю…

— Зоря? Зоря? Да? — вскочил со своего места Левко.

— Кажется, Зоря… Только не дергайтесь, когда вас перевязывают.

Эсминец уже остановился, развернулся и медленно возвращался к шхуне. Тем временем краснофлотцы на «Колумбе» пробовали отпереть дверь рубки, где должны были находиться мертвый Андрий и тяжелораненый шкипер.

Почти одновременно над «Колумбом» утих шум самолета, и «Разведчик рыбы» совершил посадку, подбегая по волнам к шхуне и намереваясь обогнать эсминец. Бариль и Петимко выкрикивали с самолета привет колумбовцам. Они не могли на такую волну спустить клипербот.

В дверь рубки посыпались сильные удары вместо прежних тихих и осторожных. Но она оставалась запертой. Стучали в иллюминатор, кричали, но никто не отвечал.

К шхуне уже подошел эсминец и стал борт о борт. Послышались радостные крики. Мать звала Марка. Он тотчас же поднялся на корабль и очутился в ее объятьях. Дед Махтей с сияющими глазами взошел на командирский мостик поблагодарить Трофимова.

Семен Иванович обнял деда и сказал:

— Не за что, не за что… Кого надо благодарить, так это старшего механика, — и приказал проводить к нему старого моряка.

Старший механик уверил деда, что надо благодарить штурмана, потому что если бы не его вычисления, эсминец не пошел бы таким ходом. Штурман заявил, что все зависело от комиссара, и послал деда к нему. А комиссар заверял, что все зависело от всех краснофлотцев и от самого деда Махтея, который привез известия о шхуне. Дед растерялся и наконец догадался, что должен поблагодарить Зорю. И пошел ее искать.

Но Зори на эсминце не было. Она спрыгнула на палубу шхуны и бросилась к Левку. Тот схватил ее и поднял высоко в воздух. Он не верил собственным глазам. Он считал, что девочка пошла ко дну, расстрелянная пиратами. А она была перед ним, и, главное, не кто иной, как она, сообщил о захвате «Колумба». Девочка рассказала о своем спасении.

На шхуне и на корабле царило радостное возбуждение. Анча перевели уже под стражу на корабль, и он волчьим взглядом наблюдал все происходящее.

Оставалось открыть рубку и выяснить судьбу шкипера и рулевого.

На шхуне организовали настоящую осаду рубки. Однако внутри царила мертвая тишина, точно там никого не было или оба ее обитателя лежали без сознания.

— Это просто герметическая закупорка, — сказал лейтенант.

— Может, они там задохнулись?

Левко возразил, показав на маленький вентилятор. Решено было воспользоваться этим вентилятором как переговорной трубкой.

Одновременно послали на эсминец за топорами и ломами, чтобы в крайнем случае разбить двери, если их никто не откроет изнутри. Кое-кто уверял, что в рубке слышны какие-то звуки. Стали внимательно прислушиваться. Действительно, оттуда доносился едва слышный стон.

Появились ломы и топоры. Вскоре крепкие дубовые доски затрещали. На шхуну сошел военный врач, дожидаясь, когда выломают дверь. Он готовился подать помощь тому, чей стон донесся из рубки.

В двери проломили отверстие, но массивный железный засов оставался на месте. Пришлось увеличить отверстие, и тогда выяснилось, что в скобы вместо засова засунут лом. В отверстие были видны две фигуры: одна лежала на койке, другая — на палубе. Тот, кто стонал, лежал на койке. Краснофлотец, засунув руку в отверстие, вынул лом из скоб и первым впустил в рубку врача. Тот осторожно вошел и склонился над человеком на койке.

Это был Стах Очерет, опоясанный пробковым поясом. Рана его была неплохо перевязана. Он раскрыл глаза и едва слышно поблагодарил за предложенное ему питье. Врач обратил внимание, что раненый сделал только несколько глотков. Очевидно, он уже пил. Краснофлотцы нашли рядом несколько бутылок из-под ситро и пива. Врач удивился, что у тяжелораненого хватило силы самому перевязаться и вытащить пробки из бутылок.

В маленькой тесной рубке трудно было осматривать. Врач попросил краснофлотцев вынести людей на палубу.

Голова рулевого была повязана лоскутом старой парусины. Его вынесли совершенно недвижимого. Развернули парусину. Рулевой тоже был обвязан спасательным пробковым поясом.

— Он мертв, — сказал краснофлотец.

Тем временем врач осматривал шкипера.

— Немедленно перенесите его на корабль, в лазарет, — распорядился врач. — Он будет жить, хотя, если бы не повязка, он наверняка не выжил бы из-за потери крови.

Левко обратил внимание, что на Стахе была не та повязка, которую сделал он. Очевидно, шкипер сумел сам вторично перевязаться.