Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

И добавляю:

– Я была рада тебя повидать.

Она быстро пишет на листе бумаги телефон и протягивает мне.

– Если тебе вдруг что-то понадобится, позвони. Я и Тимур всегда готовы помочь. Знаешь, он ведь до сих пор простить себе не может, что тогда оставил тебя.

Легкомысленно отмахиваюсь.

– Что было, то прошло.

Складываю в несколько раз листок и бросаю его в сумку. Застегиваю молнию и нерешительно замираю, глядя в пространство между нами. Вика тоже останавливается. Несколько секунд мы смотрим друг-другу в глаза, а потом она стремительно меня обнимает. Прижимается всем телом, так что я чувствую ее какой-то сдобный запах. И мягкий, округлившийся живот. Чувствую, как ее шелковые волосы касаются шеи, когда она трется лбом о мое плечо.

– Будь осторожна, – выдыхает она мне в кожу. – Я боюсь за тебя.

Аккуратно ее отстраняю.

– Не иди на поводу у своего токсикоза. У меня все хорошо.

Вика коротко кивает. Соглашается. Не спорит. Но и не верит. Что не удивительно.

Про Алину она даже не спрашивает.

Когда я подхожу к машине, то обнаруживаю, что Романов спит. Тихо и спокойно. Чуть откинув голову на водительское сиденье. В такой расслабленной позе, что я начинаю завидовать. Его сну.

Молча смотрю на него сквозь лобовое стекло. И непроизвольно улыбаюсь. Просто от того, что мне еще ни разу не доводилось видеть его спящим. Беззащитным. Не опасным.

Это настолько пронзительная сцена, что она обязательно бы завоевала приз зрительских симпатий на каком-нибудь фестивале душевного кино.

Стараясь не шуметь, открываю дверь автомобиля и достаю из бардачка пистолет. Я не знаю, что он там есть. Но это единственное место, где можно хранить оружие, если не носить его с собой.

И не ошибаюсь. В моей ладони оказывается тяжелый внушительный ТТ. Медленно, задержав дыхание, прижимаю ствол к его виску. А потом наклоняюсь к самому уху и тихо говорю:

– Bang-Bang, – щелчок предохранителя смешивается с глухой тишиной ночи. Замирает и растворяется в темноте. – И ты покойник, Саша.

Наверное, так шутить не полагается. Да, и просто шутить с ним лучше не надо. Если нет особого желания покончить жизнь самоубийством. Но у каждого свои развлечения.

Он коротко вздыхает, и его губы изгибаются в слабой усмешке. Не двигается, ничего не говорит и не открывает глаз. Как будто ничего особенного не происходит. Ничего неожиданного. Ничего примечательного.

– Опусти пушку, и найди своим рукам более достойное применение, – голос после сна немного хриплый, но от этого не менее спокойный. Даже безразличный. Что меня слегка задевает. Ведь всему же должен быть предел. В том числе, похуизму.

– Он все равно не заряжен, – тут же поясняет он, а потом резко ловит меня за запястье, забирает пистолет и прижимает к сиденью. Меня хватает только на сдавленное «Ах». Зато Романов успевает достать патроны и даже зарядить обойму. После чего уже я чувствую холодный металл у своего виска. И учащенное сердцебиение в груди.

– А вот теперь заряжен, – улыбается он. Его палец замирает на спусковом крючке. Дуло очерчивает линию скулы. Скользит ниже к подбородку. Так что каждый удар пульса с металлическим привкусом. – Bang-bang, Аня.

Всего несколько мгновений подозрительно растягиваются во времени. До каких-то невообразимых величин. До бесконечности. Пока он не опускает пистолет и насмешливо не целует меня в висок. Как раз в то место, где только что был прицел. После чего непринужденно заводит машину.

– Не надо так шутить. Это нервирует. Если ты, конечно, не мечтаешь оказаться с дыркой во лбу.

Теперь приходит моя очередь усмехаться. Поудобней устраиваюсь на сиденье и прикуриваю сигарету. С удовольствием затягиваюсь и выпускаю тонкую струйку дыма в приоткрытое окно.

– Ты же этого не допустишь? – я говорю это с уверенностью, которой нет. Но которую я бы хотела испытать. От него. Испытать от него что-то еще, помимо оргазма.

Ответ получаю не сразу. И хоть я не нахожу в вопросе ничего сложного, да и вообще не вижу места для размышления, Романов не торопится отвечать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Можно подумать, что мой вопрос вселенского значения.

Что в нем скрыт глубокий смысл.

Что он важнее всех предыдущих.

И все-таки через какое-то время Романов произносит:

– Постараюсь, – медленно. Размеренно. Неохотно. Сквозь зубы. Словно сдержаться и не пристрелить меня жутко непосильная задача. Требующая серьезной концентрации внимания и активации всех своих жизненных сил.

И только спустя несколько минут, понимаю, что возможно, он имеет ввиду что-то другое. Кого-то другого. Кого-то, кто легко может повторить комбинацию «пуля-лоб» в отношении меня.

Но так как возвращаться к этому и переспрашивать уже поздно, я молча бросаю на него подозрительный взгляд. И осторожно киваю.

Глава 29

Пока мы едем по ночной дороге, я прошу его остановиться. В каком-нибудь мотеле, отеле, гостинице. Неважно. Ехать с ним страшно. И опасно. Но Романов даже не трудится мне отвечать, молча усмехается. И игнорирует дальше. Игнорировать у него всегда получается лучше всего.

Шутки в сторону. На двухстах километрах, мои пальцы судорожно сжимаются на ремне безопасности. Можно подумать, что меня это спасет или хоть чем-то поможет. В случае, если он в своем невменяемом состоянии не справится с управлением. На скользкой, прихваченной льдом дороге.

Чувствую, как адреналин начинает активно растворяться в крови. Как учащается пульс. Как заходится сердце в висках. Его манера вождения – для меня дикость. Особенно после неторопливых лимузинов.

Я не домашняя девочка. Просто у меня всегда были другие условия обитания.

Можно килограммами втягивать в себя кокаин, но при этом бояться быстрой езды. Если смотреть глобально, то нет никакой разницы, каким способом свести счеты с жизнью. Ну, или хотя бы увеличить на это свои шансы. Но…

Но сегодня у меня не подходящее для этого настроение. Бывают не подходящие к платью серьги. А бывает не подходящее к ситуации настроение. Как золотое кольцо к серебряной цепочке. Вроде бы ничего страшного, но стиль сразу теряется.

– Ты мог бы мне хоть раз уступить, – наконец выдыхаю я и отворачиваюсь. – Твой мир бы от этого не перевернулся.

– Конечно, нет, – соглашается он. – Но и с тобой ничего не случится, если ты посидишь тихо еще пятнадцать минут.

По крайней мере, я точно знаю, что его пятнадцать минут не растянутся на полчаса.

В плане точного выбора слов – ему нет равных.

В его доме светло. Или это не его дом, а просто другая разновидность гостиницы. Личные апартаменты, в которых нет ничего личного. Зато есть разумное вложение денег.

Место куда можно приехать, когда находишься поблизости. Случайно. Или специально. Например, на выходные.

И все здесь так же, как в прошлый раз. Белоснежные стены, хмурое озеро за окном, глухая тишина и шорох волн.

Из нового – только трещина на стекле. Кривая. От удара со злости. А может, от ветра. Где тут разобраться в следственно-причинных связях.

– Разбилось, – замечаю я и провожу пальцем по изогнутой линии. Края острые. Режутся. И больше нет цельной картины пейзажа. Распалась. На неправильные многоугольники. Как мозаика.

Романов стоит сзади, и я вижу его через отражение. Через мозаику битого стекла. Он бросает короткий нетерпеливый взгляд в мою сторону и небрежно отмахивается.

– Бывает.

Бывает. Все бывает.

– Особенно, если бросаться тяжелыми предметами.

– Будешь напоминать мне о не самых приятных моментах моей жизни? Не утруждайся, у меня хорошая память.

Я ничего не собираюсь делать. Ничего говорить и ничего добавлять. Когда мы поднимаемся наверх, я молча подхожу к нему и кладу ладони на ворот его рубашки. Шепчу тихо: «Можно?». Прежде чем расстегнуть пуговицы и коснуться поцелуем его ключиц.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он кивает. Соглашается. Мы вместе соглашаемся, что в тишине лучше. Без слов. Без фраз. Без объяснений. Одними губами по горячей коже. Языком. Задерживая дыхание.