Последние часы в Париже - Рут Дрюар

– Откуда вы знаете мистера Кляйнхауса? – спрашивает дама, когда они выходят за калитку и поворачивают направо.

– Он… он… – Не может же она вот так запросто выпалить правду? – Моя мать знакома с ним еще с довоенных времен.

Жозефина чувствует на себе взгляд дамы и испытывает облегчение, когда они сворачивают на дорожку, ведущую к другому дому. Без стука женщина открывает дверь.

– Мэгги! – кричит она. – Это Джуди. Я привела к тебе гостью.

Женщина с младенцем на руках спускается по лестнице.

– Здравствуйте. – Она останавливается и смотрит на Жозефину.

– Эта юная леди разыскивает Себастьяна.

Жозефина протягивает руку для пожатия. Но женщине требуется несколько секунд, чтобы оторвать руку от ребенка и вяло пожать руку Жозефины. Может ли быть такое, что это жена ее отца? Чересчур бледная, и улыбка у нее какая-то натянутая.

– Здравствуйте, – говорит она, обнимая ребенка уже обеими руками. Неужели это сводный брат Жозефины?

– Я хочу поговорить с Себастьяном Кляйнхаусом. – Ее английский оставляет желать лучшего. Слова звучат неуклюже и отрывисто. Она уверена, что существуют более вежливые формы обращения, но ей они неведомы.

– Он на работе. Вернется вечером. Вы можете зайти в семь тридцать. – Она бросает взгляд на чемодан Жозефины и хмурится.

– Спасибо. – Жозефина подхватывает чемодан и поворачивается, чтобы уйти. На часах три пополудни. Значит, еще четыре с половиной часа. Нужно подождать всего лишь четыре с половиной часа, но ей они кажутся вечностью.

Глава 64

Ковентри, 24 июня 1963 года

Себастьян

Себастьян подъезжает к дому в половине седьмого. Маргарет хлопочет на кухне, готовит ужин, одной рукой придерживая ребенка на бедре. Ее губы поджаты, и он знает, что она переживает из-за хриплого кашля малыша. Он подходит к ней, обнимает за талию.

– Как сегодня чувствует себя наш парнишка?

Мэгги поворачивается к нему, расслабляя губы и улыбаясь.

– Ему стало легче дышать. Но я все равно хочу подержать его в вертикальном положении. – Она целует Себастьяна в щеку. – С днем рождения.

– Спасибо. – Себастьян забирает у нее Люка, прижимает к своей груди, поглаживая его по спинке, вдыхая чистый свежий запах. Ребенок извивается, но не издает ни звука.

– Кое-кто приходил к тебе сегодня. – Мэгги смотрит ему в глаза.

Себастьян играет с крошечными пальчиками Люка, ловит их, а потом отпускает, наблюдая, как они снова сворачиваются.

– Кто? – спрашивает он, когда видит, что она не горит желанием рассказать больше.

– Женщина. – Она пристально смотрит на него. – Француженка.

Его сердце пускается вскачь, к горлу подступает ком. Себастьян с трудом сглатывает.

– Кто?

– Она не оставила имени. А я забыла спросить. Была занята ребенком.

– Что она сказала? – Он слышит дрожь в своем голосе.

– Английский у нее так себе. Я сказала ей, чтобы приходила в половине восьмого.

Люк тихо кашляет, и Себастьян чувствует, как его маленькое тельце обмякает, как будто кашель выкачивает из него все силы. Его дыхание становится поверхностным.

Мэгги протягивает руки, забирая сынишку обратно.

– Я дам ему еще немного микстуры. Ты уложишь Филипа?

– Папа! – Филип, уже в пижаме, ковыляет на кухню, протягивая отцу облезлую машинку.

Себастьян наклоняется, забирая у него игрушку.

– Это мне? Спасибо. – Он подхватывает сына на руки и уносит его наверх.

Спускаясь обратно по лестнице, он смотрит на часы: ровно семь. Мэгги накрывает на стол, и они садятся ужинать, но атмосфера напряженная, и Себастьян потерял аппетит. Он то и дело с нетерпением поглядывает на кухонные часы.

Ровно в семь тридцать раздается стук в дверь. Набирая в грудь воздуха, он подходит к двери и открывает ее.

На крыльце стоит молодая женщина. Звуки машин, крики соседей – все уходит на задний план, и время поворачивает вспять, возвращая его в Париж. В голове ощущение легкости, как будто он во сне. Женщина на пороге его дома – Элиз. Но не Элиз. Волосы совершенно другие, светлые и волнистые. И глаза не такие зеленые, как у Элиз. Да, портреты писаны разными красками, но лицо-то одно! Сходство поразительно. Ее даже трудно назвать женщиной; скорее это девушка. Должно быть, она связана с Элиз какими-то родственными узами; он теряется в догадках. Прижимая ладонь к встревоженному сердцу, он отступает назад.

– Здравствуйте? – Модуляцией голоса он превращает приветствие в вопрос.

– Bonjour, – отвечает она. И почесывает лоб мизинцем. Этот жест возвращает его назад во времени, возвращает к Элиз. – Мы можем поговорить? – продолжает она по-французски.

Он широко распахивает дверь, мысленно приглашая ее войти внутрь. Ему нужно сесть и сложить воедино разрозненные кусочки головоломки. Он вдруг задается вопросом, не младшая ли сестра Элиз перед ним, повзрослевшая Изабель, но в 1944 году ей было десять лет, так что сейчас должно быть около тридцати. А этой девушке далеко до тридцати.

Она переступает порог, заходит в его дом, и он провожает ее в гостиную. На мгновение оба неловко замирают, и он видит, как ее взгляд скользит по комнате, подмечая и впитывая все детали, семейные фотографии на каминной полке, крошечных фарфоровых собачек за стеклом в шкафу-витрине. Теперь он и сам смотрит на все это ее глазами. Им обоим видится одно: его семья.

– S’il te plaît, assieds-toi. – Он предлагает ей присесть, машинально переходя на «ты».

Она осторожно расправляет подол платья сзади и присаживается на краешек дивана, как птица на ветку, готовая взлететь при малейшем шорохе. Он хочет рассеять ее смущение, но не знает, как это сделать. Он жалеет, что не предложил ей снять легкую летнюю куртку.

– Моя жена сказала, что ты приходила сегодня днем. – Он пытается придать своему голосу теплоту и непринужденность, пытается скрыть дрожь, подступающую к горлу.

Она просто смотрит на него.

– Не хочешь ли чашку чая? – спохватывается он.

Она отрицательно качает головой, ее ярко-голубые глаза становятся на тон темнее, и он видит, что она чего-то ждет.

– Ты похожа на кое-кого, кого я знал когда-то, – говорит он. Ее глаза пропускают чуть больше света. – Элиз, – продолжает он. – Она… – Он не знает, как это сказать. Как сказать, что она умерла. Некоторые слова просто невозможно произнести. Он хотел бы, чтобы она помогла ему, но ее глаза ничего не выдают.

– Она и я… мы были очень близки. – Боже, как жалко звучит. Он решает сменить тему. – Что я могу для тебя сделать? – Что с ним не так? Теперь он изъясняется как торговец.

– Вы ведь были в Париже во время войны? – Себастьян кивает, голова идет кругом, он в полном замешательстве. Он не был во Франции последние пятнадцать лет.

Она