«Жажду бури…» Воспоминания, дневник. Том 1 - Василий Васильевич Водовозов

народу жилось лучше; еврей же это, может, понимает нисколько не хуже, чем православный. Об этом я расскажу подробнее в свое время. Конечно, это был исключительный случай в исключительный момент, но все-таки в данном случае русский священник оказался гораздо терпимее, культурнее, политически развитее, чем светское лицо, принадлежащее к клерикальной партии в Германии.

Выборы в прусский ландтаг производились тогда по трехклассной системе646 и были открытыми, вследствие чего уже по внешней форме резко отличались от выборов в рейхстаг. А кроме того, социал-демократия, считая их для себя безнадежными, тогда их бойкотировала. Бойкот был пассивным, то есть социал-демократы не вели никакой агитации, но, не выставляя своих кандидатов, попыток срывать выборы не делали. Изредка какой-нибудь второстепенный социал-демократический оратор забредет на либеральный или консервативный митинг и без всякого увлечения произнесет речь в защиту общих принципов социализма, но так как он не имеет возможности предложить своего кандидата, вообще ничего положительного, то его речь шла как-то впустую, в ней не было пафоса борьбы и ничьего энтузиазма она не зажигала, — да и в ораторе его не было. Благодаря отсутствию социал-демократов избирательная борьба шла крайне вяло и тускло.

Самая процедура выборов представляла множество курьезов. Благодаря раздроблению округа на избирательные участки, а в избирательных участках — разделению избирателей на классы число избирателей первого класса в участке оказывалось равным двум-трем, а иногда даже только одному, и не очень редки случаи, что этот один не являлся на выборы и выборы не могли состояться. Еще чаще бывало, что на выборы данного класса являлся всего один избиратель. Я помню такую сцену.

Выборы по первому классу в каком-то из участков в окрестностях Франкфурта-на-Майне. За столом бюро из четырех или пяти членов. В зале один избиратель и человек двенадцать публики (в том числе и один совершенно посторонний, именно — я). Председатель бюро читает:

— Первый класс, один избиратель, господин портной Нейман.

— Здесь.

— Следует избрать одного уполномоченного. За кого подаете вы свой голос?

— За портного Неймана.

(Подача голоса за себя допускалась и законом, и нравами.)

— Избирателей один. Подан один голос. Абсолютное большинство — 1. Единогласно избран портной Нейман. Господин Нейман, принимаете ли вы избрание?

— Нет.

В зале смех. Представитель, стараясь сохранить серьезность, заявляет:

— Избранный единогласно уполномоченным господин Нейман отказался от избрания. Я должен приступить ко второму голосованию. Один избиратель, господин Нейман.

— Здесь.

И затем повторяется та же комедия с тем же финалом. Председатель приступает к третьей, последней баллотировке, после которой он должен провозгласить выборы несостоявшимися. Повторяется та же сказка про белого бычка, но с иным финалом, так как Нейман заявляет:

— После того как мои сограждане трижды почтили меня единогласным избранием, мне не остается ничего иного, как принять избрание.

Дело объясняется тем, что Нейман — свободомыслящий, следовательно — сторонник всеобщего избирательного права, и в качестве такового он не отказался от искушения произвести маленькую комическую демонстрацию против трехклассной избирательной системы.

Из партейтагов647, которые я посетил, наиболее интересным, как и всегда, был социал-демократический. Он собрался в Штутгарте, продолжался 7 дней648, каждый день с 9 до 1 часа и с 3 до 7 часов, причем в промежутки успевали заседать комиссии. Председательствовал Зингер, председатель действительно образцовый.

Незадолго до партейтага появилась в свет знаменитая книга Бернштейна «Die Voraussetzungen des Socialismus»649, подвергавшая сердитой критике все основы социал-демократического учения и на место господствовавшей до тех пор теории катаклизма выдвигавшая идею медленного и постепенного переноса буржуазного общества в социалистическое650. Вожди социал-демократии — Бебель, Либкнехт, Зингер, Каутский — увидели в ней опасное отступничество и потому вооружились против нее, хотя, опасаясь раскола партии, старались (особенно первый) не очень заострять свои нападки. Напротив, Фольмар и Ауэр стали с некоторыми существенными оговорками на сторону Бернштейна. Сам Бернштейн в это время был еще эмигрантом в Лондоне, над ним тяготело обвинение651, и приехать в Штутгарт он не мог. Вся борьба велась без него.

Как крайний левый фланг против Бернштейна выступали Frau652 Цеткин, Fräulein Doktor Rosa Luxemburg653, Genosse Parvus654 — все три лица, имевшие отношение к России: г-жа Цеткин была замужем за выходцем из России Цеткиным (в это время уже умершим), Parvus (его настоящая фамилия Гельфанд) — еврей из России, остававшийся русским подданным, а Роза Люксембург — еврейка из русской Польши, принявшая прусское гражданство посредством фиктивного брака, за которым сейчас же (по предварительному соглашению) последовал развод655. Из России же, именно от Плеханова, исходило предложение формально исключить из партии Бернштейна как отрекшегося от социал-демократического учения, но предложение Плеханова, сделанное им в печати656, было принято всеми как бестактность и на партейтаге никем внесено не было, так что даже и не обсуждалось.

Прения были очень горячи657 и очень содержательны, хотя ни та, ни другая сторона, кроме трех представителей крайнего левого фланга, до конца своих взглядов не высказывала. Из этих трех представителей наиболее талантливой, наиболее умной, наиболее содержательной была Роза Люксембург, что не мешало ей быть до некоторой степени комической фигурой. Очень маленькая, она почти не была видна из‐за ораторской трибуны и, чувствуя неловкость своего положения на ней, все время стояла на ступеньках к ней. Живая, очень подвижная, быстрая в движениях, она беспрестанно перебегала то слева направо, то обратно, смотря по тому, к кому преимущественно в толпе слушателей в ту минуту обращалась, кому наносила удары.

— Бебель сказал, что я еще слишком молода, чтобы учить такту ветеранов партии, — говорила она. — Да, я еще сравнительно недавно вступила в партию, но я надеюсь заслужить свои шпоры на левом ее фланге, где с врагом сражаются, а не на правом, где с ним заключаются компромиссы.

Чрезвычайно смешны были эти воинственные термины в устах этой маленькой, не лишенной женского изящества, слабенькой фигурки. «Frankfurter Zeitung» в своих полных яда статьях о партейтаге, сопоставляя ее с Genosse Parvus, называла ее Genossin Parva658, и это меткое прозвище пошло в ход даже среди социал-демократов, участников партейтага; несколько раз ее речи вызывали жидкие аплодисменты немногочисленных сторонников и более шумные иронические аплодисменты противников: «Bravo, Genossin Parva»659.

В противоположность речам Розы Люксембург, содержательным и умным, речи г-жи Цеткин отличались большой плоскостью и шаблонностью, а содержание заменялось у нее резкостью и грубостью личных выпадов, которые производили особенно отталкивающее впечатление благодаря ее неприятному визгливому голосу. В особенности нападала она на Ауэра, которого, видимо, не любила и которого вопреки