Публичное одиночество - Никита Михалков

(2005)

Интервьюер: Чем, прежде всего, Вас заинтересовало предложение Кшиштофа Занусси принять участие в его новом фильме?

Я считаю Занусси одним из крупнейших европейских режиссеров со своей точкой зрения, со своей неповторимой манерой, поэтому его предложение было и леcтно, и интересно.

Во-вторых, Занусси – один из тех режиссеров, для которых актуальны слова Бергмана: «Меня не интересует, что актер играет, меня интересует, что он скрывает». И в этом сценарии, как и во всех картинах Занусси, была тайна. Подводное течение сценария меня очень заинтересовало, и я с радостью согласился сняться в «Персоне нон грата».

Чем запомнилась Вам атмосфера работы на площадке у Занусси?

Занусси – доброжелательный, ироничный, умный, образованный, с замечательным юмором. И вокруг него такие же люди и такая же атмосфера. Работа с актером идет очень деликатно, и актерские предложения рассматриваются с интересом, принимаются импровизации, то есть идет процесс, который порой даже важнее, чем результат.

И так у него на площадке всегда, что для меня было огромной радостью, потому что, честно говоря, я узнавал свою площадку, моих товарищей, с которыми я работаю, и это было очень трогательно.

Создавая образ дипломата, Вы брали за основу какого-то конкретного человека?

Да, я знаю многих дипломатов. Среди них встречались люди с очень сложным характером, совершенно, что называется, «отвязные».

Но мне кажется, что здесь не столько важна профессия, сколько то, что скрывают люди, говоря о дипломатических вопросах. Ведь у героев личная проблема любви к одной и той же женщине. И в этом тайна. Поэтому я не играл в дипломатов.

Мой герой – высокопоставленный чиновник. Но как раз в этом-то и заключается терпкость истории, когда обремененный властью и возможностями человек показан живым, естественным, со своими глубоко личными проблемами и переживаниями…

Там вообще очень много намешано: отношения между поляками и русскими, между «большими» и «маленькими». Не знаю, прочтется ли это, но это все было.

Не было ли споров с режиссером по поводу видения роли?

Слава богу, нет.

Когда я прочел сценарий, у меня сразу возник очень конкретный, точно выписанный образ. Я его увидел и просто следовал этому видению. К счастью, оказалось, что оно совпадает с тем, что думает по этому поводу Занусси.

То есть мы смотрели в одну сторону.

Это правда, что Вы внесли изменения в сценарий?

Не совсем так.

Я действительно поработал над сценарием, но только там, где была моя роль: подправил текст. Дело в том, что при переводе с польского возникли стилистические ошибки. Я внес литературные изменения, плюс некоторые реплики важны мне были для более точного попадания в образ.

Все мои предложения обсуждались с Занусси. Он их одобрил и согласился с правками.

Какая сцена Вам больше всего запомнилась?

Знаете, когда работа интересна, важно все. Но была все-таки одна сцена, которая оказалась сложной с моральной точки зрения.

Мы снимали в Польше сцену похорон супруги главного героя. Мой персонаж должен был появиться в крематории, чтобы выразить соболезнования своему другу. Договорились с руководством кладбища выделить несколько часов на съемки. Но то свет не подходил, то еще что-то, в общем, дубль сняли, когда в зал входила уже настоящая похоронная процессия.

Слава богу, они ничего не успели понять, решив, что мы тоже кого-то провожаем в последний путь. И, слава богу, дубль получился и был включен в фильм.

Легко ли Вам, известному режиссеру, быть послушным актером? Спорили ли Вы на съемочной площадке с Занусси?

Я никогда не смешиваю одно с другим.

В данном случае я абсолютно доверился Кшиштофу Занусси, которого я очень уважаю и ценю как профессионала и автора тонких и глубоких картин.

Честно скажу, волнуюсь, потому что хотелось бы, чтобы мой герой был внятен.

Понимаете, тайна отношений – не значит невнятность отношений. Как раз в этом-то и заключается секрет, когда все понятно, а тайна остается. Это и называется высоким пилотажем. (XV, 19)

(2006)

Интервьюер: А что стало с фильмом Занусси, в котором он Вас снимал – «Персона нон грата»?

Он один раз прошел по телевидению. Мы подождем немножко и выпустим на дисках.

На <Московском> фестивале Вы не думали его показать?

Кстати, хорошая идея! Может, действительно показать в какой-то из программ?.. (I, 123)

ЗАПАД

(1998)

Кроме армии, мне много дал, как ни странно, Запад. Но как бы в обратном смысле.

Приехал я на Запад с молочными зубами, а вернулся оттуда с железной вставной челюстью, условно говоря. Был вынесен главный для меня опыт: мы сами даем повод обращаться с нами, как с отребьем. Я сначала этого не понимал, а когда понял, там началась совершенно другая эпоха моих отношений со многими людьми.

Дело в том, что как нам не прощали в семье лжи, так я не прощаю унижения. А то унижение, которые испытывали мы все, получая «суточные», побираясь, это омерзительно. Для меня критерий мужчины – это то, как он ведет себя на охоте, в застолье и на теннисном корте, если играет. А в те времена я бы еще прибавил – как ведет себя за границей, во что он превращается. Там относятся к тебе так, как ты это позволяешь.

И когда, например, на съемках «Очи черные» со мной попытались обращаться именно так, я поначалу было даже плюнул, мол, мы выше этого, а потом подумал: а почему? Почему так со мной обращаются, почему с Сашей Адабашьяном? Мы сыграли ва-банк: или будет как у всех, или не будет никак.

И поэтому сегодня, когда возникают вопросы, приглашать или не приглашать, на каких условиях, то разговор с моими агентами начинается с совершенно иных базовых кондиций. Чем мне лететь, в каких отелях жить, сколько это будет стоить.

Вы хотите пригласить маэстро? Вот вам условия.

Вам не нужно? И нам не нужно.

Это касается всех ребят, с которыми я работаю.

И на картине «Очи черные», и на «Урге», и на «Утомленных солнцем», когда мы работали с партнерами, и на «Сибирском цирюльнике» мы поставили себе законом: команда, которая приезжает туда, приезжает на принятом международном уровне. И пусть я прослыву человеком с тяжелым характером, но действует это безотказно.

Я горжусь тем, что я дорого стою. И еще более горжусь тем, что платят мне не здесь, где нечем платить, а там. Не за то, что я кому-то там служу, а за то, что я и мои товарищи делаем нечто, что оценивается высоко.

И я считаю это большим достижением. Это значит, что мы на правильном пути, если национальный продукт пользуется таким спросом. И заметьте: не недра, лес или нефть, а то, что сделано своими руками и у себя на Родине. (I, 76)