Покрашенный дом - Джон Гришем

Даже отец не очень одобрительно относился к мысли об этих дополнительных расходах, однако сказал мне: «Можешь поехать».

— А я дома останусь, — сказала мама. — Надо немного окры собрать.

Еще одна поездка в город! Я был просто счастлив. Не надо собирать хлопок, ничего не надо делать, просто ехать по шоссе и мечтать о том, что по приезде в Блэк-Оук получишь конфету или мороженое. Только надо было соблюдать осторожность и не очень выказывать свою радость, поскольку из всех Чандлеров счастлив был я один.

Когда мы остановились возле моста, то сразу увидели, что Сент-Франсис вот-вот выйдет из берегов.

— Думаешь, еще можно переправляться? — спросил я у отца.

— Надеюсь, — ответил он, включая первую передачу, и мы поползли над рекой, боясь даже взглянуть вниз. Под весом нашего грузовичка и напором воды мост задрожал, особенно когда мы добрались до его середины. Мы прибавили скорость и скоро были уже на другом берегу. Здесь мы одновременно перевели дыхание.

Если мост снесет, это будет настоящая беда. Мы окажемся в полной изоляции. Вокруг нашего дома будет сплошная вода, нам некуда будет податься. Даже Летчеры будут в более выгодном положении — они ведь живут по ту сторону моста, на том же берегу, где расположен Блэк-Оук и вся остальная цивилизация.

Проезжая мимо, мы осмотрели земли Летчеров. «Их дом уже заливает», — заметил отец, хотя так далеко мы видеть не могли. Но урожай у них точно погиб.

Ближе к городу на полях были видны мексиканцы, хотя и не так много, как раньше. Мы остановили пикап возле кооператива и вошли внутрь. В задней части комнаты сидели несколько мрачных фермеров — пили кофе и обсуждали свои проблемы. Отец дал мне пять центов на кока-колу, а сам присоединился к беседующим.

— Вы еще собираете? — спросил его один из них.

— Понемногу.

— А как речка?

— Разлилась вчера ночью. До рассвета залила больше чем полмили. Нижние сорок пропали.

Все минутным молчанием выразили свое сочувствие при столь трагическом известии; все смотрели в пол и явно жалели нас. Я теперь еще сильнее ненавидел фермерское дело.

— Река вроде бы еще держится, — заметил еще один.

— От нас до нее далеко, — ответил отец. — Но надолго ее не хватит.

Все закивали в ответ, как бы разделяя его мнение.

— У кого еще реки вышли из берегов? — спросил отец.

— Я слыхал, у Триплетов залило двадцать акров, вроде бы Дир-Крик разлилась, но сам не видел, — сообщил один из фермеров.

— Все речки выходят из берегов, вода идет на поля, — добавил другой. — И в Сент-Франсис поступает слишком много воды...

Опять воцарилось молчание — все обдумывали положение с речками и усилившимся напором воды.

— Кому-нибудь нужны мексиканцы? — спросил в конце концов отец. — У меня их девять человек, и им нечего делать. Они уже готовы домой возвращаться.

— А про десятого какие слухи?

— Никаких. Уехал, и ладно. И вообще не до него теперь.

— Ригс знает нескольких фермеров на севере, за Блайтвиллом, они могут взять мексиканцев.

— А где Ригс?

— Скоро вернется.

Люди с гор уезжали теперь целыми группами, так что разговор перескочил на них и на мексиканцев. Исход рабочей силы стал еще одним свидетельством того, что урожай погиб. Мрачное настроение в задней части правления кооператива стало еще более подавленным, так что я вышел оттуда и направился к Перл в надежде выклянчить у нее рулет.

Но лавка Попа и Перл оказалась закрытой — такое на моей памяти было впервые. Надпись на двери гласила, что они открыты с девяти до шести с понедельника по пятницу и с девяти до девяти по субботам. В воскресенье они не работали — ну, это и так понятно. Мистер Спарки Диллон, механик из «Тексако», подошел ко мне сзади и сообщил: «До девяти не откроется».

— А сколько сейчас? — спросил я.

— Восемь двадцать.

Я еще никогда не приезжал в Блэк-Оук в столь ранний час. Я бросил взгляд вдоль Мэйн-стрит, в ту и в другую сторону, не зная, куда теперь направиться. И решил зайти в аптеку, где в задней части стоял сатуратор с содовой. К ней я и направлялся, когда услышал шум моторов. С юга, с нашей стороны округа, приближались два грузовика. Это явно были люди с гор, они возвращались к себе домой, и их имущество было высоко навалено в кузовы и привязано к бортам. Семейство в первом грузовике вполне могло сойти за Спруилов — тинейджеры точно так же сидели на старом матрасе и грустно рассматривали магазины, мимо которых они проезжали. Второй грузовик выглядел гораздо лучше и чище. Он тоже был загружен деревянными ящиками и джутовыми мешками, но они были сложены аккуратно. Муж сидел за рулем, жена — на пассажирском сиденье. У нее на коленях сидел маленький ребенок, который помахал мне ручонкой. Я помахал в ответ.

Бабка всегда говорила, что у многих людей с гор дома получше, чем у нас. И я никак не мог понять, зачем они собираются и едут к нам из своих Озаркских гор собирать хлопок.

Я увидел, что отец зашел в скобяную лавку, и пошел туда же. Он стоял у прилавка, где продают краску, и разговаривал с продавцом. Четыре галлона «Питсбург пэйнт» уже стояли на прилавке. Я невольно вспомнил команду «Питсбург пайретс». Они опять заняли последнее место в чемпионате Национальной лиги. У них был только один замечательный игрок — Ральф Кайнер, он тридцать семь раз отбил мяч за забор, всякий раз обеспечивая своей команде «хоум ран».

Когда-нибудь и я буду играть в Питсбурге. И гордо носить красный цвет «Кардиналз» и гонять этих несчастных «Пайретс»!

Мы вчера израсходовали всю краску, докрашивая заднюю стену дома. Мексиканцы собирались уезжать. По моему убеждению, было очень разумно купить еще краски и воспользоваться бесплатной рабочей силой, пока она еще торчит у нас на ферме. Иначе они уедут, а вся малярная работа опять свалится на меня.

— Этой краски не хватит, — шепотом сказал я отцу, когда продавец протянул ему счет.

— Пока достаточно, — ответил он хмурясь. Все дело было в деньгах.

— Десять долларов плюс налог в тридцать шесть центов, — сказал продавец. Отец полез в карман и вытащил тощую пачку банкнот. Медленно пересчитал их, словно не хотел с ними расставаться.

Он остановился, насчитав десять, ровно десять бумажек по одному доллару. Когда стало до боли понятно, что денег у него не хватает, он изобразил смешок и сказал:

— Выходит, я захватил только десять долларов. Налог заплачу в следующий раз, как приеду в город.

— Конечно, мистер Чандлер, — сказал продавец.

Они вынесли каждый по две банки и погрузили их в кузов пикапа. Мистер Риге как раз вернулся в кооператив, и отец пошел туда, чтобы поговорить с ним насчет наших мексиканцев. Я вернулся в скобяную лавку и направился прямо к продавцу.

— Сколько стоят два галлона краски? — спросил я.

— Два пятьдесят за галлон, всего пять долларов.

Я полез в карман и достал деньги.

— Вот пять долларов, — сказал я, протягивая ему банкноты. Он сначала не хотел их брать.

— Ты эти деньги на сборе хлопка заработал? — спросил он.

— Да, сэр!

— А отец знает, что ты покупаешь краску?

— Нет еще.

— А что это вы там красите?

— Наш дом.

— Зачем это?

— Потому что его никогда не красили.

Он неохотно взял деньги.

— Плюс еще восемнадцать центов налога, — сказал он. Я протянул ему долларовую бумажку и спросил:

— Сколько отец остался должен за этот налог?

— Тридцать шесть центов.

— Вычтите отсюда.

— О'кей, — сказал он и дал мне сдачу. А потом вынес краску и тоже погрузил ее в пикап. Я стоял на тротуаре и присматривал за нашей краской, как будто кто-то мог ее украсть.

Потом рядом с лавкой Попа и Перл я увидел мистера Линча Торнтона, нашего почтмейстера. Он отпер дверь почты и вошел внутрь. Я пошел туда, не отводя бдительного взгляда от грузовичка. Мистер Торнтон был человек с причудами, и многие считали, что это потому, что он женат на женщине, у которой проблемы с виски. К алкоголю почти все в Блэк-Оуке относились неодобрительно. В округе царил «сухой закон», а ближайший винный магазин находился в Блайтвилле, хотя поблизости имелось несколько бутлегеров, которые не жаловались на свои доходы. Я знал про это, потому что мне Рики рассказал. Еще он сказал, что самому ему виски не нравится, но он частенько пил пиво. Я прослушал достаточно много проповедей о том, какое зло этот алкоголь, чтобы здорово беспокоиться о душе Рики. И если для мужчин считалось грехом тайком пить спиртное, то для женщин это вообще было скандальным явлением.

Я хотел спросить у мистера Торнтона, как мне отправить письмо Рики, причем спросить так, чтобы об этом никто не узнал. Письмо было на три страницы, и я весьма гордился своими достижениями. Но в нем содержались все подробности про Либби Летчер и ребенка, а я все еще не был уверен, что мне следует его посылать в Корею.

— Добрый день, — поздоровался я с мистером Торнтоном, который уже стоял за прилавком и поправлял на лбу козырек, готовясь к работе.