Окаянный талант - Виталий Гладкий

Пока ехали, Олег весь кипел. Он унял эмоции лишь в своей импровизированной мастерской. Наверное, на него успокаивающе подействовал знакомый запах красок и лаков.

Едва он приготовил все необходимое для рисунка, как в павильон стремительно вошла – нет, влетела – Маргарита. Она с тревогой начала всматриваться в бледное лицо художника.

– Что с тобой?! – воскликнула она встревожено.

– Со мной все нормально, – с деланным спокойствием ответил Олег. – Голова немного побаливает.

– Ты пил… – Она не спросила, а констатировала.

– Расслаблялся, – ответил художник, криво ухмыляясь. – Не переживай – ты здесь ни при чем.

– Ты как с креста снятый. Таким я еще тебя не видела. Зачем ты так много пьешь?

– Вопрос, как я понимаю, чисто риторический… – Олег снова выдавил из себя улыбку: но тут же нахмурился. – Прошу извинить, но мне некогда болтать. Нужно работать. Время идет, солнце скоро скроется за деревьями, значит, освещенность будет плохой, что скажется на качестве эскиза.

– Почему… почему ты так говоришь со мной?! – На глазах Маргариты вдруг появились слезы.

– Отлично! – воскликнул Олег. – Вот так и сидите. – Он демонстративно перешел на «вы». – Эмоциональное состояние натуры для художника чрезвычайно важно.

Удивительно, но Маргарита на его «вежливость» никак не отреагировала. Она промолчала, закусила губу и села так, как ей подсказал художник.

Олег работал как одержимый. Он полностью отключился от действительности. Иногда казалось, что его рукой водит кто-то другой – настолько стремительными и точными были штрихи, которые он наносил на холст тонкими угольными палочками.

Художник мог бы запросто нарисовать Маргариту по памяти, даже с закрытыми глазами. Он помнил мельчайшие черты ее лица. Но было еще ЧТО-ТО, неуловимое, не относящееся к материальному миру, которое он даже не должен, а обязан был поймать и изобразить только при наличии живой натуры.

Про это «ЧТО-ТО» не было написано ни в одном учебники, о нем не говорили преподаватели (а если и вспоминали, то вскользь, потому как сами не знали, откуда оно происходит), но Олегу его истинная суть приходила сама, непонятно откуда. Стоило лишь немного напрячься…

Больше Маргарита не позировала. Хватило одного сеанса. Олег даже запретил и ей, и всем остальным заинтересованным лицам входить в павильон, когда он работал.

Художник изобразил Маргариту в мехах на фоне зимнего пейзажа. Ей очень шли меха. А что касалось самого пейзажа, то он все время стоял перед глазами художника (как и Маргарита), наравне с видами деревни Зеньки.

Это была та самая зеркальная речушка среди леса, где они жарили сосиски. Только костра на картине не было; не стал Олег писать и мохнатые ели.

Маргарита получилась похожей на Снегурочку – вся белоснежно-розово-голубоватая. В ее немного испуганных глазах, где-то на дне глазных яблок, таились хрустальные слезинки. Она смотрела куда-то в сторону с трепетным ожиданием.

Казалось, вот-вот, и из лесу выйдет Лель…

Закончив работать маслом, Олег готов был дуть с утра до вечера на полотно, лишь бы оно быстрее высохло и он смог бы покрыть его лаком. Художник старался не встречаться с Маргаритой, сидел в мастерской под замком и не откликался, когда его звали.

Олег даже отказался от обеда, приносил с собой бутерброды и уже ставшую привычной бутылку конька. В полном одиночестве он наливался спиртным и желчью.

Смотрины портрета прошли под восторженные «охи» и «ахи». Понаехали какие-то дамы и господа – наверное, друзья хозяина дачи – и Олегу все-таки пришлось посидеть за общим столом. Там он увидел, наконец, и мать Маргариты. По ее лицу совсем не было заметно, что она недавно лежала в больнице после отравления.

Он шел к столу как на Голгофу. Непонятная ненависть к вальяжным господам сжигала его изнутри, вызывая неистовое желание перевернуть стол и побить посуду. Лишь неимоверным усилием воли он сумел утихомирить свои разбушевавшиеся страсти, и даже что-то отвечал на вопросы любопытных мамзелей.

Маргарита была холодна, молчалива и отрешенна. Она лишь несколько раз взглянула в сторону Олега. Когда пошло веселье и мужчины распустили пояса, чтобы влезло побольше еды и напитков, Олег потихоньку смылся. Здесь ему уже было делать нечего.

В гостинице он снова напился. Правда, не до положения риз, а только для того, чтобы уснуть, забыть все и вся.

Проснувшись, художник снова начал собирать свою сумку. Когда он возвратился после «десантирования» в отель, сумка уже стояла в номере. Укладывая вещи, Олег наткнулся на визитки московских знакомых. Он так никого и не посетил, даже не позвонил.

Визитка Алекса, которому он написал портрет по указанию иностранца, словно сама прыгнула ему в руки. Немного поколебавшись, он набрал номер его офиса. Голос секретарши был почему-то не очень приветливым, каким-то мрачным.

«Наверное, Алекс обанкротился и закрывает свою контору», – подумал художник.

– Его нет, – ответила секретарша.

– А когда будет?

За этим вопросом последовала длинная пауза. Потом в трубке раздались всхлипывания, и секретарша ответила, шмыгнув носом:

– Никогда…

– То есть?…

– Он умер.

– Как умер, почему?!

– После непродолжительной болезни. Что за болезнь, врачи так и не смогли определить. Вчера похоронили…

Олег уронил трубку и тупо уставился на телефонный аппарат, выполненный в стиле «ретро» с позолотой.

Алекс умер… После непродолжительной болезни. Не смогли определить… Как это знакомо. Неужели снова сработал его окаянный талант?!

Художник вдруг ужаснулся – что будет с Марго?! Несмотря на то, что он был не в себе от злости на нее, Олег принял все необходимые меры, чтобы ни в коем случае не навредить ей. Он нацепил на шею не только дедов оберег, но и золотой фамильный крест.

Правда, иногда ему казалось, что крест с оберегом не очень ладят, потому что временами кожа под ними разогревалась едва не до ожогов. Но все же, все же…

Зачем, зачем он поддался на уговоры и написал портрет своей любимой?! Дал слабину… Смерти испугался.

Испугался! Это правда. Но останься их отношения прежними, он скорее сам, без понуканий, выпрыгнул бы из самолета без парашюта, нежели сел за мольберт. А так в нем говорили лишь ревность и злость, затмившие все остальные чувства.

Нужно немедленно уничтожить портрет Маргариты! Олег заметался по гостиничному номеру, разыскивая разбросанную одежду, но этот порыв длился недолго. Его вдруг поразило безволие, которое пришло вместе с мыслью: «А кто тебе его отдаст? Тебя даже на территорию, где находится дача, теперь не пустят».

Что я наделал, что я наделал?! – думал он в полном отчаянии. Господи, прости меня, окаянного, и помоги… Помоги! Что делать?