Оторва с пистолетом - Леонид Влодавец

— Это как пельмени, только намного крупнее и вкуснее, — сообщил Валя, прицепляя поводок к ошейнику Рекса.

В общем, они не спеша пошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Лена первым делом, едва вытерев ноги, повесила на гвоздь свою опасную сумочку, а поверх нее куртку. После этого ей стало чуточку спокойнее, хотя, по правде сказать, успокаиваться было еще рано…

Примерно минут через десять во дворе появились милиционеры, ведущие за руку насмерть перепуганных пацанят, заподозренных в угоне «шестерки».

— Дядь, ну не мы это! Мы и водить-то не умеем! — наперебой ныли мальчишки.

По правде говоря, менты и сами понимали, что лопухнулись, погнавшись за малолетками, и упустили настоящего угонщика. Но все же выдерживали марку и напускали строгость.

— Разберемся! — сурово отвечал на пацанячье нытье молодой, хотя и усатый сержант. — Правду сказали, что в этом дворе живете?

— Конечно, правду! Чего нам врать? Мы играли просто!

— Чего вы их тащите? — спросила какая-то молодая мамаша, придерживавшая за шарфик своего двухлетнего бутуза. — Они и правда в этом доме живут. Сережка и Витька, из пятого подъезда. Они что, стекло разбили, что ли?

— Вы лучше скажите, девушка, — поинтересовался второй сержант, хоть и без усов, но явно постарше первого. — Они тут и правда весь вечер играли?

— Конечно! Минут десять назад, самое больше двадцать, носились тут как угорелые, снежками кидались…

— А мы что говорили?! — дружно завопили мальцы. Подошли еще несколько мамаш с малышами, бабок, и даже хоккеисты, прекратив свой матч, вылезли из коробки и, утирая сопли, заинтересованно посмотрели на приятелей, сумевших угодить под какое-то жуткое подозрение.

— Может, все-таки свезем их в отделение? — предложил молодой усач. — Для страховки, так сказать? Пусть с ними местная инспекторша профилактику проведет…

— Пусть идут по домам, — отмахнулся старший. — Вообще все это уже не наше дело. Мы машину нашли, а остальным пусть те, кому положено, занимаются. Так, пацаны! Можете идти к мамам-папам, но наперед запомните, что если дядя милиционер сказал: «Стой!», значит, убегать нельзя! А то подумают, что вы преступники. Все, топайте!

Пацанята, возликовав, побежали было прочь, а служители закона отправились к своей «синеглазке». Они уже почти вышли со двора, когда услышали за спиной топоток. Обернувшись, увидели одного из только что отпущенных мальчишек.

— Тебе чего? — нахмурился усатый. — Чистосердечно признаться хочешь?

— Не-е, — смущенно пробормотал пацан, шмыгнув носом. — Я тут вспомнил кое-что.

— И что же?

— Да тут вот, у мусорных ящиков, когда я от Сережки убегал, какую-то тетку видел. По-моему, она как раз от тех «Жигулей» сюда прибежала.

— Ты видел, как она от «Жигулей» бежала, или тебе только кажется? — спросил бритый сержант.

— Нет, как бежала, не видел, — мотнул головой пацан. — Она на месте стояла, но дышала, как запыхавшись…

— Как она была одета, запомнил?

— В черное… — наморщил лоб парнишка. — Куртка кожаная, кажется, с пояском, джинсы черные и шапка вязаная, тоже черная, как у меня, типа.

— Высокая?

— Ага, почти с вас ростом будет. И в плечах только чуть поуже.

— А волосы не разглядел? Светлые, темные?

— Не-а… На ней же шапка была, на уши натянутая. Да и темно тут вообще.

— А ты уверен, что это была тетка, а не парень?

— Может, и парень… — засомневался добровольный помощник.

— Где она, говоришь, стояла? — спросил усатый, достав фонарик.

— Вот тут, у ящиков…

— А в чем обута была, не разглядел?

— Не-а… Я бежал быстро, — пацан еще раз шмыгнул носом. — В сапоги, по — моему…

— На шпильках? На высоких каблуках или нет?

— Нет, не на высоких, — припомнил мальчишка. — У ней даже не сапоги были, кажется, а ботинки высокие. Со шнуровкой, как у солдат.

— Как тебя зовут? — спросил усатый, достав записную книжку.

— Корешков Витя… — нехотя произнес мальчишка.

— Сколько лет?

— Тринадцать…

— В какой квартире живешь?

— В семьдесят пятой. А Сережка в семьдесят шестой. Я пойду, да? — Витя вдруг подумал, что эти показания ему выйдут боком, и поспешил домой.

Милиционеры посветили фонариками по снегу, а потом пошли к белой «шестерке».

— Натоптано тут — фиг чего поймешь! — проворчал старший. — Но вот эти, с рубчиками, и впрямь к мусорке ведут. Прямо от дверцы. Ты УР вызвал?

Последний вопрос был обращен к водителю «жигуленка» ДПС.

— Вызвал, — флегматично ответил тот.

— Ну и где они?

— У них машина сломалась. Говорят, пешком дойдут…

— Кинолог у них будет?

— Кинолог, может, и будет, только у него собака старая. Ни хрена уже не чует. А новую не дают. Говорят, половину щенков с питомника выбраковали и распродали — содержать не на что.

— Блин, — покачал головой сержант, — может, бандиты на самообслуживание перейдут? Сами украли — и сами себя поймали. Вот было б клево, а?!

В ЗНАКОМОЙ КВАРТИРЕ

Неизвестно, правильно ли Валентин готовил узбекские манты, но Лене они понравились. Во всяком случае, среди нескольких вариаций на эту же тему из мяса и теста, которые она в разное время пробовала, то есть пельменей и равиолей, а также грузинских хинкали, которые ей удалось попробовать на одном из вокзалов, манты ей больше всего понравились. Возможно, потому, что ей очень редко доводилось есть что-либо домашнего приготовления, а в основном питаться полуфабрикатами и разной там общепитовско-фастфудской продукцией. Сама Лена по-настоящему готовить ничего не умела, только жареную картошку и яичницу. А потому очень даже позавидовала Валентину… и его потенциальной жене.

Чай у Валентина тоже получился приятный и наверняка здорово бы взбодрил Лену, если б она не намаялась за минувшие сутки и сумела хоть чего-то поесть за этот срок. А она даже те конфеты и печенье, которые прихватила со стола в избушке, как-то не успела оприходовать. Правда, здесь, у Валентина, она их выложила на стол, даже предлагала ему поесть, но тот только пару конфеток развернул, а больше есть не стал. К тому же Валя этот, должно быть, соскучившись по хорошей компании, начал ей, выражаясь канцелярским языком, «автобиографию» рассказывать, хотя Лена вроде бы даже никаких вопросов на этот счет не задавала.

Оказалось, что Валя на два года моложе ее, что папа у него был военный, служил в Среднеазиатском округе, откуда попал в Афганистан и там погиб в 1981 году, когда сыну еще и годика не сравнялось. Так что Валя отца только по портрету помнил. Через какое-то время Валина мать вышла замуж снова, за очень доброго и хорошего дядьку, Назара Максумовича Рустамова, который был намного старше матери, вдовый, с двумя дочками от первой жены. Однако жил он даже при советской власти очень богато, мог себе еще детей позволить, и теперь у Валентина еще два брата и три сестры подрастало. Назар Максумыч к Вальке очень хорошо относился, но усыновлять его по всей форме почему-то не стал. И хотя Валентин сам по себе безо всякого принуждения звал его «ата» или «папа», Максумыч специально повесил над его кроватью портрет Валькиного родного отца в военной форме и сказал:

«Меня можешь „ата“ называть, а папа — он, Кузовлев Сергей. Нельзя, чтоб ваш род пресекся! Гордись отцом, гордись, что он русский герой!»

Пока Союз был одной страной, бабушка Нюша — ее Максумыч называл «aтa» — каждый год в Ташкент приезжала. И Валька с матерью тоже регулярно сюда ездили. Но потом Союз развалился, денег у бабушки на поездки не стало. Максумыч вообще-то предлагал маме привезти бабушку Нюшу в Ташкент насовсем. У него после независимости денег еще больше стало. Но у мамы с бабушкой Нюшей отношения еще задолго до распада Союза испортились. И Валька знал, почему. Не могла баба Нюша невестке простить, что та второй раз замуж вышла, да еще не за русского. «Они, азиаты эти, моего Сереженьку ножами изрезали, а ты им детей рожаешь!» — это Валя услышал еще тогда, когда ему лет семь было. Тогда они с матерью не вдвоем приехали, а еще и Гульку с Фирузушкой привезли

— сестричек. Хорошенькие такие, смуглявые хохотушечки — одной пять, другой четыре было. Ластились к бабке — а она на них волком смотрела. Чужие! И бесполезно было объяснять Петровне, что сына у нее не узбеки убили, а пуштуны — ей все одно: азиаты, мусульмане, нерусские. Хотя, вообще-то, сам Назар-ата, если уж на то пошло, был по крови, можно сказать, полный интернационалист. У него один дедушка был узбек, женатый на русской, а другой — крымский татарин, женатый на хохлушке. Стало быть, папа у Назара был узбек только наполовину, а мама — только наполовину татарка. В общем, Максумыч, хоть и писался узбеком по паспорту, на самом деле являлся таковым всего на четверть. В Ташкенте, куда всю войну эвакуированных свозили, а потом еще и после землетрясения 1966 года, когда «Всесоюзный хашар» проходил, все нации перемешались.